Я даже иногда удивляюсь: зачем он приговорил их к поголовному истреблению?
Королева Артемизия вручила служанке пустую чашку.
— Ты знаешь Гуджа. (Я тоже, к моему великому сожалению.) Если какой-нибудь мысли не посчастливится забрести к нему в голову, она скончается там от одиночества и тоски. Но несмотря на глупость, он хитер, как всякая примитивная живая тварь. Именно из-за того, что наши чародеи оказались не способны поднять волшебные палочки вовремя и предохранить королевство от завоевания, Гудж увидел в их силах возможную угрозу своему будущему. Мой усеянный вшами повелитель — человек простои, прямой и практичный. Он решил, что лучший способ обезопасить себя — это уничтожить магов.
— Ах, как грустно, как грустно! — Людмила достала из рукава пурпурный носовой платок и вытерла глаза. — Я знаю, что не следует плакать: публичное обезглавливание состоялось год назад, а слезы портят кожу, но никак не могу себя остановить. Это была такая впечатляющая церемония. Бедные подвижники!
— Именно подвижники, — сухо прокомментировала королева Артемизия. — То, как некоторые чародеи продолжали двигаться после обезглавливания, впечатляло. Как раз поэтому Гудж приказал своим воинам собрать разрозненные части тел и сжечь их. Я слышала, что голова Мастера Уриена добралась до улицы Грибных Торговцев, пока ее не догнали, отловили и вновь бросили в костер.
Старенькая Людмила все больше погружалась в воспоминания о прошлом. Глаза ее затуманились.
— А помнишь, мой драгоценный ягненочек, как вдохновенно вещала голова Мастера Уриена, перед тем как король Гудж зашвырнул ее в пламя? «Твое собственное падение, о ты, ползучий лишай горгорианского медососа, который удушает прекрасный и благородный дуб Гидрангианского королевства, будет побегом от твоего собственного...». — Она остановилась и снова всплакнула. — Но твой муженек кинул бедняжку в огонь. Я думаю, это было очень грубо со стороны короля не дать голове Мастера Уриена закончить.
— А голове не стоило обзывать Гуджа медососом, — подытожила королева Артемизия. — Единственное, что я помню из этого отвратительного мероприятия, — так это дым от горящих частей чародеев, который заставил меня вывернуться чуть ли не наизнанку. Я тогда первый раз заподозрила, что беременна. — Она закрыла глаза и опустилась на подушки. — Ладно, что сделано, то сделано. По крайней мере мне удалось скрыть от Гуджа, как я беременна, — благодаря тому, что сочинила целый древний гидрангианский обычай о заточении будущих матерей-королев в северной башне. Впрочем, подобные мелочи его не волновали. — Она опять издала звук, не подобающий благородной даме. — Гудж уверен, что женщины годятся только для постели.
— Госпожа, — мягко сказала Людмила. — Должна ли я дальше осуществлять наш план?
— Да, да, конечно. — Голос королевы Артемизии звучал все слабее. — Но тебе придется путешествовать с двумя ребятишками вместо одного. Ты выдержишь? Ведь ты уже немолода.
— А кто делается моложе, хотела бы я знать! — Старуха прожгла королеву сердитым взглядом. Но Артемизия ничего не заметила — ее глаза были закрыты. — Не беспокойся обо мне. Я исполню свой долг, даже несмотря на то что некоторые люди не соблюдают самые элементарные правила вежливости по отношению к своим добрым и преданным слугам. Я доставлю деток прямехонько к твоему королевскому братцу — принцу Мимулусу и...
— Ласке, — последовала тихая реплика.
— Э? — Людмила приставила ладошку к исправному уху.
Королева Артемизия тихо вздохнула:
— Ты никогда никого не найдешь, если будешь искать принца Мимулуса. Солдаты Гуджа искали его в восточных горах годами и возвращались с пустыми руками. Умение скрыто руководить тайным движением старогидрангианского Сопротивления состоит в том, чтобы все держать в секрете.
Ты ищешь не Мимулуса, принца гидрангианского...
— Не его? — Людмила замигала в изумлении.
— Ты ищешь Черную Ласку, храброго и стремительного, героического вождя Отважных Обитателей Кустов.
— Верно, — закивала Людмила, — значит, я понесу младенчиков в восточные горы и буду расспрашивать, где найти Черную Ласку.
— Черную Ласку, храброго и стремительного, героического вождя Отважных Обитателей Кустов, — поправила ее Артемизия. — Спрашивать о нем иначе бессмысленно. Он дал строгие инструкции своим приверженцам, чтобы они не говорили ни слова тем, кто будет называть его неполным титулом. Помнишь первое послание, которое я отправила брату, когда заподозрила, что ношу близнецов?
— Ну конечно, мой ангелочек. — Людмила улыбнулась воспоминаниям. (Не потому, что они были приятными, а просто потому, что они сохранились. С годами ее голова все больше походила на решето.) Мы послали в горы юного Прингуса Коэттекарта. У этого паренька был такой славный вид!
— Вид еще ничего не значит, — пробормотала Артемизия. — Он забыл, как надо спрашивать про Черную Ласку, и бродил от одного горного селения к другому, пока его не сцапали люди Гуджа. На мое счастье и на несчастье Прингуса, послание было зашифровано и не подписано. Гудж так разозлился, что никто не может перевести ему записку, что отдал бедного мальчика горгорианским гвардейцам в качестве сына полка.
— Ох! — Людмила побелела. — Теперь я понимаю, почему в последний раз, когда я видела этого молодого человека, выглядел он уже не так. Но ничего, не беспокойся, моя косолапая уточка, старая Людмила все сделает как надо.
— Мм-м-м, — сонно пробормотала Артемизия.
— А теперь давай-ка посмотрим... Куда же делись портреты? Раскрасавчики, вот они, прямо там, где я их положила. Соберись немножечко, дорогуша, ты хорошая девочка и прекрасно знаешь, что, прежде чем я уйду, нужно дать имена этим сладким куколкам. Вот медальон с миниатюрой принца Гелениума Мудрого. Которого мы назовем в его честь?
— Моего первенца, — пробормотала королева отстраненным голосом.
— А который это?
— О Людмила! Естественно, тот, который не девочка.
— Хм! Здесь двое не девочек, а похожи они, как соломинки в стогу. Или ты этого не знаешь?
Артемизия открыла холодный голубой глаз.
— Я знаю, как тебя следует наказать, если ты не прекратишь брюзжание. Разве ты не перевязала запястье моего первенца освященным красным шнурком?
— Ну конечно! Как же я забыла?.. Но ничего, дай мне только развернуть малышей самую капельку и... Ага, вот он, красный, как и положено. Так! Я сниму его на минутку, чтобы привязать эту красоту, и мы... О, удивительное сходство с принцем Гелениумом, не правда ли?
Гелениум умер лет двести назад, но сморщенное лицо Людмилы позволяло думать, что когда-то королевская нянька и принц были знакомы. Старуха продолжала бормотать о добродетелях гидрангианской знати, но монаршая хозяйка перебила ее воркотню и велела заканчивать церемонию:
— Все равно детям никогда не придется носить эти официальные имена, так что отправляйся скорее. Так будет безопаснее.
— Ох! Посмотри, что ты наделала, девочка-торопыга! Я уронила медальоны с именами в колыбель. Все хорошо, мои маленькие голубки-голубочки, сейчас мы вам всем дадим имена, прыг-прыг-прыг, быстрее джиги, будто вы куклы.
Людмила кипела деятельностью. Когда Артемизия в очередной раз открыла глаза, ее служанка суетилась и толклась возле церемониальной колыбели, бормоча себе под нос:
— Ты будешь принц Гелениум, а ты — Гелиантус Законодатель, и нечего тебе мечтать о правильных ритуалах наречения именем. Нет, мы, видите ли, спешим. Куда же я дела шнурок, которым собиралась привязать медальон к твоей маленькой ручке? Ага, вот он.