— Конечно, офицер, — Сергей выбрался на тротуар и послушно расставив ноги, дал себя обыскать.
Сзади подкатился массивный оранжевый эвакуатор и начал сноровисто затягивать «Меркурий» на свою грузовую платформу.
— Сэр, вы временно задержаны по подозрению в угоне, — молодой полицейский застегнул на запястьях Сергея легкие пластиковые наручники. — Вам придется проехать с нами.
Задняя дверца «Форда» захлопнулась за Сергеем.
— Не дергайся, парень, — подмигнул с переднего сиденья пожилой коп. — Разберемся.
Взвыв сиреной, «Форд» рванул с места.
Камера, куда поместили Сергея, напоминала отсек космического корабля. Овальная металлическая дверь, тихо скользнувшая на место, как только его втолкнули внутрь, только дополняла это ощущение. Низкий полукруглый потолок со светящимся матовым плафоном, глубокое овальное кресло, прикрученное к полу в центре помещения. Окон нет. На месте двери — едва заметная щель. Напротив, в небольшой стенной нише — крохотный белый унитаз под металлической раковиной.
Сергей колупнул пальцем серую поверхность стены. Она оказалась неожиданно упругой и теплой. Попробовав ходить по камере, он быстро оставил это занятие — мешало массивное кресло. При желании можно было протиснуться мимо него боком, но и только. Сев в кресло, он вытянул ноги и задумался.
Интересно, какого черта происходит? Какой угон? Почему ему не дали позвонить Лотте? Одного ее слова было бы достаточно, чтобы все разъяснилось. И почему его посадили в одиночную камеру? Насколько Сергей мог судить о таких вещах, временно задержанных скопом помещали в «обезьянник» — большое помещение со скамьей и решетчатой стеной, которое они прошли, минуя комнату дежурного, — а потом по одному вызывали на допрос и составляли протокол. Кроме туманного «Разберемся, парень», никто так и не удосужился ничего ему сообщить. Прямо из машины, мимо равнодушного дежурного его провели по коридору, отобрали часы, бумажник, документы, сняли наручники и втолкнули в камеру. На все вопросы — тычок в спину от идущего сзади копа.
Прошло почти три часа. Спину ломило от неудобной позы. Голова нещадно болела. Желудок свело от голода. Чашка кофе натощак — не слишком сытный завтрак. Подойдя к двери, Сергей попробовал постучать. Кулак упруго бился о серый изоляционный материал, почти не производя шума.
— Дьявол, они про меня забыли, что ли? Эй, кто нибудь! Есть кто живой?
— Есть, есть, — отозвался где то под потолком невидимый голос. — Чего орешь то?
— Есть хочу. Требую адвоката. И я имею право на один звонок. — Сергей задрал голову, пытаясь увидеть глазок камеры.
— Ты чего, книг начитался, парень? — голос звучал удивленно. — Есть тебе не положено — ты задержанный, а не арестованный, тебя пока в разнарядке нету. А что касаемо адвоката — будет тебе адвокат. Утром, на суде. А сейчас сиди тихо, и радуйся, пока Стетсон о тебе не вспомнил.
— Какой еще, на хрен, Стетсон! Вызовите адвоката! Дайте мне позвонить! Почему меня не допросили? — зло проорал Сергей в потолок.
— Блин, а ты упертый. Ну смотри, тебе виднее. — голос пропал.
Попинав невидимую дверь и отбив ногу, Сергей снова уселся в кресло.
— Встать! Руки за спину. Отойти от двери, — ожил динамик.
Дверь съехала в сторону. В проеме, поигрывая шоковой дубинкой, стоял тот же пожилой коп, что задерживал Сергея.
— Говорят, тебе неймется, — ухмыльнулся он. От его былого добродушия не осталось и следа. Снова стянув руки Сергея мягкими пластиковыми наручниками, он резко дернул его в коридор.
— Пошли, милок. Говорить будем.
От мощного тычка в спину Сергей едва не растянулся на полу. — Ты давай полегче, — вызверился он, и тут же боль от удара шоковой дубинкой заволокла глаза красной пеленой.
Помотав головой, Сергей оперся плечом о стену.
— Делай, что говорят, парень, и все будет хорошо, — посоветовал коп, недобро прищурившись. — Давай вперед.
Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Просторный зал был разгорожен стеклянными перегородками. На некоторых из них висели горизонтальные жалюзи. Пахло несвежим бульоном для подкормки нейросети и почему то пыльными бумагами.
— Блин, прямо как в старом кино, — подумал Сергей.
За одним из столов, прихлебывая кофе из большой кружки и не обращая внимания на вошедших, свободной рукой тыкал по клавишам полицейский в расстегнутой форменной рубахе.
— Садись, — Стетсон втолкнул его в ближайший стеклянный закуток.
Усевшись напротив, коп внимательно посмотрел на Сергея.
— Не знаю, на что ты надеешься, парень, но в твоем положении я бы вел себя потише. Я посмотрел твое дело. Ты окончил колледж, вроде не чета уличной шпане. Проблем с полицией у тебя не было, может и выкрутишься, если повезет. А будешь бузить — пришью статью о сопротивлении при аресте, и загремишь на полную катушку. Понял? — взгляд полицейского буравил глаза.
— В моем положении? — переспросил Сергей. — В каком еще положении? За что меня задержали?
Полицейский щелкнул клавишей компьютера. Поиграл клавиатурой. Развернул пластинку монитора в сторону Сергея.
— В каком положении? В дерьмовом положении, дружок. Вот заявление хозяина машины, на которой тебя задержали, об угоне. Вот акт экспертизы о наличии твоих отпечатков по всему салону. Вот фото автоматических камер на въезде в город, где ты четко виден за рулем. Вот показания свидетелей, присутствующих при твоем задержании. Вот запись твоего задержания, где ты врешь, что одолжил машину. — заскорузлый палец тыкал в сенсорный экран, выдергивая все новые и новые документы.
— Я могу позвонить адвокату? — спросил Сергей.
— Сколько угодно. Можешь даже звякнуть в «Стилус», вдруг твой шеф расщедрится и отправит тебе юриста компании. Это будет всяко лучше того похмельного неудачника, которого тебе предоставят бесплатно. Только я тебе вот что скажу — херня это все, парень. Знаешь, что тебе светит за угон? Три года принудительных работ. Если твой адвокатишка расстарается, и выдавит из судьи слезинку другую, может тебе и скостят годик. Только такому, как ты, там и года хватит. Знаешь, что такое принудительные работы?
Сергей кивнул. Принудительными работами на планете Джорджия называлась банальная каторга, на которой заключенные по двенадцать часов в день работали в шахтах на Южном материке. Поговаривали, что больше трех четырех лет там не выживал никто.
— Потом, если сдюжишь и не выхаркаешь свои легкие, — продолжал полицейский, — поражение в правах. Ты не сможешь голосовать, тебе запретят проживание в крупных городах, о теплой работе тоже можешь забыть. Такие как ты, остаток жизни работают на уборке урожая, а в межсезонье пропивают свои гроши в дешевых забегаловках.
— Может, хватит, офицер? — Сергей откинулся на спинку стула. Наручники сдавливали запястья, мешали сидеть. — Пишите, что положено, и не читайте мне сказки. И вызовите адвоката.
— Я тебе не офицер, парень. Это дерьмо оставь для патрульных мальчиков. Я — сержант, и фамилия мне — Стетсон. Ясно?
— Ясно. Стетсон — это такая шляпа с полями. Для ковбоев. — Сергей ухмыльнулся.
Стетсон покивал, молча глядя на него своими умными глазами.
— Хорошо держишься, дружок. Ничего, скоро пройдет — он улыбнулся одними губами. Глаза его при этом остались серьезными. — Ладно, давай закончим с этим.
— Фамилия?
— Петровский.
— Имя? — сержант, быстро колотя по клавишам, начал составлять протокол.
5
Ночь он провел, скрючившись в кресле той же камеры.