Колеблется лишь соотношение добра и зла, а вернее — тех неопределимых с точки зрения астрономии понятий, которые мы привыкли называть добром и злом. Вселенная Зло вынуждена отступать перед распухающей оболочкой Добра, ибо соприкоснуться они не могут из-за угрозы взаимной аннигиляции, которой не происходит только по причине присутствия силового поля, служащего демпфером между ними. И взаимное изменение размеров обеих вселенных будет продолжаться до тех пор, пока Добро не заполнит пустотный Пузырь полностью, а Зло — окончательно не съёжится до состояния протояйца. Наступит доминирование вселенной Добра и будет оно продолжаться ровно до того мгновения, пока не проснётся теперь уже протояйцо Зла. На этот раз распухать начнёт оно, а Добро примется съёживаться и в конце концов цикл завершится, и всё вернётся на круги своя.
По лицу собеседника невозможно было прочитать, какие чувства он испытывает, выслушивая еретические откровения старого знакомца.
— Меня больше интересуют вещи практические, — спросил он, выдержав паузу. — Как, по-твоему, в антагонисте нашей вселенной обитают носители разума?
— А почему бы и нет? Чем зло хуже добра, простите за невольный каламбур?
— Но тогда, если одна вселенная распухает с неким ускорением, то другая должна съеживаться с ускорением отрицательным, а суммарная ноосфера его обитателей — соответственно сокращаться.
Учёный внимательно посмотрел на собеседника:
— Да, вопрос по существу. Именно это обстоятельство и не даёт мне покоя. Кто может дать гарантию, что они — разумные обитатели Зла — смиренно ждут своей участи и не собираются каким-нибудь способом воспрепятствовать расширению Добра, которое, по моим расчётам, всё набирает и набирает темп?
— И как они смогут попасть из своей в нашу вселенную, если между ними демпферная прослойка из силового поля?
— Вот здесь мы опять вспомним о Молекулярном Экране, который лично я считаю компенсационным клапаном между вселенными, и который при некоторых условиях способен открыться…
Глава первая
ИМПЕРИЯ КАХОУ. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК
1
Под ноги неожиданно выкатился мохнатый клубок.
Неожиданно, но вполне целенаправленно.
Из-за этого Шарби Унц, понятное дело, оступился, но равновесия не потерял — зря, что ли, мастер бойцовой балансировки, почтенный наставник Симолу Палой, коренастый сморчок с круглой смеющейся физиономией, что делало его похожим на канонические изображения св. Ары-Заступника, заставлял учеников по полсезона кряду проводить на шатких мостках возле строящихся в столице зданий, чтобы чувство ориентировки вошло им в плоть и кровь. И после этого даже с закрытыми глазами, связанными руками и затычками в ушах кадеты могли свободно ориентироваться в пространстве. Подобный навык особенно помогал в режиме свободного полёта, когда исчезала привычная тяжесть планетной гравитации, а отдельные секции корабля ещё не начали вращаться.
Носком сапога офицер эскадренного броненосца «Шкеллермэуц» развернул дрессированного злопоуха поперёк — да-да, это определенно был дрессированный экземпляр, дикий облил бы для начала свою жертву зловонкой, — а каблуком другого сапога прижал к мостовой питательную трубку: ну кому в здравом уме придёт мысль добровольно стать ужином ненасытной твари? Но и убивать злопоуха Шарби не стал — имелся шанс, что это не атака, а случайность, характерная для здешних мест. Шанс, правду говоря, мизерный, но не будешь же приставать к каждому встречному с вопросом: не вы ли, уважаемый гарм, случайно обронили бедную зверюшку? Да и не больно-то людные здесь места. С тех пор как Шарби, следуя обонятельному курсографу, нырнул в узкий проход между ветхими постройками с облупленными стенами, ему никто не встретился по дороге.
Не любили таких заброшенных улочек горожане, да и те, кто от недостатка средств или по иным причинам проживал здесь, на окраине, норовили управиться с делами засветло, а сейчас — офицер рефлекторно задрал голову в закатное небо, где уже стала видна во всем великолепии орбитальных огней громада родного броненосца — дело приближалось к первой вахте, что начинается, как только корабль нырнёт в тень планеты.
Ага, стало быть, подошло время антракта между действиями в фарс-театрике. Ментальный дубликат, наверное, уже приступил к осаде любвеобильного сердечка красотки Арьетты. А что, имеет право: всё при нём, как и положено: рост, стать и белозубая улыбка, а безукоризненное владение комплиментарным словарём — любой дамочке заговорит жемчужные зубки!
На мгновение Унц почувствовал укол ревности, что он, прототип, потомственный зиммельцвейггер, собственно говоря, делает в данный момент посреди грязной мостовой, с извивающимся под каблуком злопоухом? Ведь мог бы Шарби и сам оккупировать уютную уборную местной примадонны, вдыхая умопомрачительный аромат её духов и расхваливая на все лады игру своей пассии в первом акте, что было бы, между прочим, далеко не ложью. Но офицер тут же взял себя в руки. Даже поддаваясь искусу плоти, не следует забывать о долге, далеко не каждому доверится такой великий конспиратор, как Змея. Особенно в столь серьезном и в то же время деликатном деле, как спасение вероотступника.
Ну да ладно, всё это замечательно: долг, спасение, но что же все-таки делать со злопоухом? Отпустить? Но тварюга мгновенно перевернется, встанет на свои ножки-колчедрыги и встопорщит трубку, а ей только дай волю, сразу вопьётся в бедро, где кончается голенище сапога, и уже через минуту наступит дурнота, из-за которой даже такому отважному зиммельцвейггеру, как Шарби, станет нехорошо и он может оказаться лёгкой добычей. Но уже не для злопоуха, которому, будьте уверены, не позволят насытиться всласть, а для тех хитрецов, кто подбросил алчущую зверюгу одинокому путнику, при этом даже не показавшись ему на глаза. А, может быть, просто врезать гадине каблуком пару раз, чтоб отбить желание охотиться на людей хотя бы в городской черте?
В конце концов Шарби решил выпростать из ножен дуэльную рапиру и гибким концом очертил в надвигающихся сумерках радужный круг, показав невидимым противникам, что их провокация не прошла и вылезать из засады не резон, если, конечно, у них нет стремления познакомиться со спиральным клинком на ощупь, а не вприглядку. Но фрейзера третьего ранга, — а именно до такого звания дослужился Унц — раздражало даже не то, что невидимки не хотят показываться, уважают значит, а что воняло на узенькой уличке преотвратно. В основном, пищевыми отбросами, гнилью и кошачьей мочой. А это сбивало тонкий нюх курсографа, что могло сделать поставленную задачу невыполнимой. Так и хотелось взобраться куда-нибудь повыше, чуть ли не на крышу, и заорать во весь голос: «Гармы мои любезные, доколе же будете гадить себе под ноги?» Но офицер прекрасно сознавал, что здешним обитателям любые воззвания до фонаря, глухие они до всего, что не приносит мгновенную выгоду.
Кстати, освещение так и не включилось, несмотря на сгустившийся полумрак, и зловоние от этого лишь усилилось. Оно не только влияло на деликатный прибор, но и портило настроение его обладателю.