А через эту палку они или сейчас берут что надо, или потом придут за ней.
Выдерни или обломи… а ведь можно и попробовать. Одна очень интересная мысль появилась, но вот опять бы салажонком не оказаться. И очень мешает дурное чувство, что времени не так уж много.
— А через этот посох они нас достать могут?
Владимир задумался. Поглядел на посох с сомнением, поднял глаза на ясное небо. Опять посмотрел в центр поляны-пожарища.
— Ты знаешь, вообще-то могут. Но сейчас… не знаю, вряд ли. Если сами глупостей не наделаем. Вот же гр-ребучий потрох! — внезапно разозлился воин. — Уйти отсюда просто так нельзя. Если кто-то из наших с такими делами связался — это уже не изгои даже, а не знаю кто! А узнаю… — Рука на мече судорожно сжалась. — И взять нельзя, и не оставишь. Даже если засаду организовать — без толку. Они могут и не подойти, и вообще они сейчас и из города, с дивана этим местом воспользуются запросто.
— А если веревкой зацепить и дернуть, что будет?
— Плохо будет, — проворчал Владимир и снова оглянулся на посох. — Нечисть еще ладно, не впервой гоняем, а кто дергать-то будет ? Даже если я сейчас опять круг закрою, веревки хватит, чтобы все накопленное вышло и по сторонам шарахнуло.
Идея окончательно созрела. Можно использовать по назначению.
— Иди, закрывай круг и готовься нечисть гонять. Ты уверен, что если посох выдернуть или сломать, то других последствий не будет?
— Это ты что собрался делать?! Сам выдернешь, что ли?! Сдурел, жить надоело, решил геройски загнуться ?! Да я тебе!..
— Не ори, а то его сейчас от твоего вопля выдернет! Еще раз спрашиваю — всё остальное обеспечишь? Только по делу, без нервов!
— Ну, обеспечу, и что? Плевком сшибешь или камнями кидать будешь?.. — Тут Владимира тоже осенило. Лицо растерянно вытягивалось.
— Ты кем служил-то? Только без лапши на уши! Я уже слышал, как ты то по горам бегал, то на вертолете летал, то из «Гвоздики» стрелял. Кем?
— На «Гвоздике» и служил, наводчиком… — отвернувшись в сторону, пробормотал бывший «афганец». — А что рассказываю, так это чтоб молодежь училась… Когда о себе говоришь, а не о ком-то, лучше доходит.
— Педагог… Эх, «бог войны», так помаленьку и разучишься по-человечески воевать. Ну, самоходки твоей сейчас нет, обойдемся подручными средствами. Серега! Одолжи «Сайгу» на минутку! А ты иди, иди, обеспечивай безопасность…
Минуткой не обошлись. Давящее чувство нарастало, нарастало… долго возимся, долго! Ну, вроде бы и заканчивают, все на местах.
— Готово?
— Давай! Н-ну, напряглись-уперлись!.. Глаза берегите!
Тонка палочка, но с такого расстояния да не попасть… да еще и с упора — хороша развилка, и по росту как раз… да еще и бывшему стрелку-разряднику. Давно, правда, это было — спортивный тир, кольцо мушки, тренер с трубой… Но было же! И потом пригодилось. К сожалению. Вдо-о-ох, замри, плавно кончик пальца на себя…
Хлопнул выстрел. Александр успел заметить брызнувшие у самой земли щепки — как раз куда надо! — и тут же ослеп от бешеной бело-лиловой вспышки. Земля дернулась, ушла из-под ног. И без того уже ободранная о кусты щека проехалась по обугленной коре, зацепилась за щепку или сучок — ч-черт, больно-то как! И ничего не видно, а на слух — только великий и могучий русский мат. Видно, правду раньше говорили — нет лучших заклинаний от нечисти и нежити, чем русские народные…
«Внутренним зрением» тоже почти ничего видно не было.
Зеленоватые стены живого леса, между ними — темно-серая колышущаяся масса и красно-желтые вспышки. Изредка черкали по серому голубоватые полосы, змеились и дергались. В общем-то, узнаваемо. Не одними матюгами работают.
Серое облако начало распадаться на узкие черные полоски, змейками ускользающие от вспышек пламени. Одна змейка кинулась к Александру, пронырнула между красными стрелами, пущенными с двух сторон… Не страшно. С такими можно и вслепую. Даже лучше, ничто не отвлекает. Голубая полоса протянулась от вскинутой руки, закружила черное, смяла в комок и сдавила. Легкое покалывание в руке — и комок исчез. Действительно, знакомые твари.
Постепенно вернулось и обычное зрение, хотя разноцветные круги перед глазами все еще мельтешили. Протер глаза, стер кровь со щеки, огляделся. Увидел Владимира — тот шел с мечом в одной руке и черной палкой в другой.
— Ловко ты его! Смотри! — Конец посоха был расщеплен. От него по закопченному дереву вилась тонкая резьба. Где-то он недавно такое уже видел, Вспомнил — голубой узор… а где золотая искра? — Это вот их кто-то из наших, из Древнего Народа делал. Такому не обучишь. Но ты, главное, сюда посмотри!
На уцелевшем верхнем конце продолжением резьбы переплетались две изящные змейки — золотая и серебряная. Их пасти сходились на небольшом полупрозрачном камешке. Чем-то похоже на кадуцей — жезл Меркурия. Он же Гермес. Постой-постой — Гермес? Гермес Трисмегист, «Трижды величайший», основатель современных школ магии, алхимии и прочего! Но ведь считается, что герметические учения и магия Древних не совместимы!
Александр попытался рассмотреть посох поближе, взял в руки… Острая боль ударила в ладонь, скользнула выше, и беспокойная льдинка в груди всё-таки впилась в сердце. А потом всё снова исчезло. Только вспышка была черной. Донеслось еще издали: «Сашка, ты что?!» — и больше ничего не было слышно и видно. Потом и мысли исчезли.
— Мужики, сюда! Сашке плохо! — Владимир подхватил падающее тело. Подбежали, перехватили, отнесли от поляны, уложили поудобнее на землю. Нащупали пульс на шее — живой!
Похлопали по щекам, потрясли за плечи — нет, в себя не приходит.
Пока доставали аптечку и искали нашатырь, Владимир нагнулся к выпавшему из рук обломку посоха. На резьбе и змейках медленно исчезали красно-бурые полоски — не высыхали, а словно впитывались в дерево и металл. Взглянул на раскинувшиеся в обожженной траве руки — на ладони блестела кровь. Вспомнилось — держится за дерево, протирает лицо…
— Вот это тебя, браток, угораздило… — шепотом, словно боясь разбудить. И громче, командным голосом: — Ампулу не ломайте, все равно не поможет! Быстро, делаем носилки — и в город! Рюкзаки бросаем здесь, Ваня — караулишь! Говорил Олегу, надо было рацию взять… А, теперь один черт! Спальники доставайте. Ему сейчас тепло нужно.
ГЛАВА 3
Александр барахтался в фиолетовом тумане, плотном, как кисель. Временами туман чуть светлел, и тогда рядом звучали какие-то голоса. Говорили вроде бы о нем, но кто и что — не понять. Вообще хоть что-нибудь понять или осознать не удавалось — туман проникал в голову и не давал пошевелиться мыслям. Больше всего злило чувство полной беспомощности. Вот странно — думать не получается, а злость и бессилие остались.
Слишком сильно злиться было опасно — если раздражение нарастало, из мглы выскакивали блестящие змеи и больно жалили в голову, сердце, руку… А кто-то мрачный и холодный смотрел на это сквозь туман, и это было куда больнее и страшнее змей. Под леденящим взглядом Александр пытался свернуться калачиком, стать крохотным и незаметным, спрятаться куда-нибудь — но кругом был только туман.