Я объяснил, чем было вызвано решение передать информацию на Вапаус, а также изложил план бегства на орбиту Темпкин изредка перебивал меня, задавал вопросы, но в основном слушал внимательно и молча.
Наконец рассказ был завершен. Некоторое время Темпкин сидел в задумчивости.
— Я ошеломлен, — признался он. — С орбиты мы наблюдали за штурмом космопорта, который вы называете «Гадесом», и уже считали, что война выиграна. После потери «Гадеса» гардианам было не на что надеяться. Мы думали, войска Лиги сровняли базу с землей. А затем появилась вторая бомба, которая оказалась вашим кораблем. Мы решили, что на этот раз гардианы действовали умнее и собрались одурачить нас, заставить привезти бомбу на спутник. Мы уже поручили техникам найти способ прорвать ракетную оборонную систему. По нашим предположениям, на этот процесс потребовались бы годы, но нам не занимать терпения и упорства. А теперь вы сообщаете нам об этом корабле, «Левиафане». — Задумавшись, Темпкин покачал головой. — Но вы, командир Ларсон, лейтенант Меткаф, капитан Берман и мистер Приго, сделали намного больше, чем от вас требовалось. Теперь нам предстоит изучить доставленную информацию, а вы можете отдохнуть. — Он поднялся и повел нас из кабинета.
Вапаус некогда был цветущим садом и, возможно, вскоре вновь должен был стать им. Но теперь он представлял собой скопище серых и грязных развалин. Помня, каким он был раньше, я с трудом воспринимал его в нынешнем плачевном состоянии. Даже моих друзей удручал унылый вид подбитого спутника. Я пригласил всех их подальше от мрачного ландшафта, на «Джослин-Мари». На корабле, рассчитанном на девять человек экипажа, с легкостью смогли бы разместиться все мы.
Мне не терпелось вновь оказаться на корабле, который я считал своим домом.
Мы, все четверо, молча перекусили, освежились и отправились спать. Джордж, Рэндолл и Ева разместились в отдельных каютах, я отправился в ту из них, которую мы с Джоз выбрали для себя. Повалившись на кровать, я оглядел мирную комнату, мой дом, наслаждаясь ощущением чистоты, сытости и невесомости.
Комната была теплой, приветливой и уютной. Меня окружали вещи Джослин, я чувствовал ее запах — не просто запах духов, но и особый, присущий только ей тонкий аромат, напоминающий мне о чистых голубых небесах и любви мирной весной.
Сотни раз я представлял себе нашу встречу, воображал, как мы бежим друг к другу посреди поля боя или в зеленом прохладном уголке Вапауса или встречаемся в глубинах космоса. Но такое мне даже не приходило в голову — воссоединение с еще отсутствующей Джослин, ее призраком, намеками на ее существование — при том, что самой Джослин не было рядом со мной.
Ужас, который я до сих пор старательно отгонял, выскользнул на поверхность. Джослин могли убить. Я никогда не осмеливался признаться себе в этом страхе, несмотря на весь риск войны, не желал знать, что и ее могут убить в каком-нибудь бою здесь, в космосе. Я был изможден до крайности, я дрожал, представляя себе мрачное будущее, которое становилось еще мрачнее теперь, с приближением «Левиафана». Здесь, в темноте каюты, в моей голове холодно и уверенно нарастала мысль, что Джослин уже мертва, что она пожертвовала собой ради спасения «Боики», что буксир не нашел ее, что шлюпка разбилась, что ее затянуло неведомо куда в сложной пляске орбит.
Трудное это дело — плакать в невесомости. Слезы никуда не текут, они просто скапливаются в глазах и затуманивают зрение. Я потряс головой, и глупые соленые капли разлетелись во все стороны.
Это была реакция на постоянную опасность, страх, риск.
Здесь и сейчас, впервые за бесчисленные дни оказавшись в безопасности, я был охвачен ужасающей дрожью страха и отчаяния, оказавшись на грани видений бодрствования и ночного кошмара.
Сознание медленно уходило прочь. Я погружался в пучину кошмаров и воспоминаний — воспоминаний разума и тела о горящей планете, о холодных, переполненных ужасом ночах, об исковерканных, окровавленных трупах, друзьях, убитых незримыми убийцами у меня на глазах, о вечном бегстве и вечном преследовании. Перед моими глазами проходили Боб, Джоан, Голди и Краб — такие, какими я видел их в последний раз, когда их пожирали война и мрак.
А потом Джослин разыскала меня, пришла ко мне и все поняла.
— Мак, что они с тобой сделали? — Джослин обнимала меня в темноте, крепко прижимая к себе. Она видела, что нас по-прежнему разделяют клубы дыма и пламени, что моя душа переполнена мраком войны. — Какой ты стал угрюмый, испуганный, злой… Мак, прошу тебя, успокойся. Все хорошо. Я люблю тебя.
Я покачал головой и поцеловал ее, с трудом пробормотав:
— О Джослин, я благодарю Бога за тебя!
— А я — за тебя. — В темноте каюты я едва различал ее лицо, но выражение на нем было невозможно описать. Любовь, страсть, желание, облегчение, смущение и надежда отражались в ее глазах, в складках губ, в нахмуренном лбу.
Наконец мы заснули.
Этой ночью я понял, что Джослин спасала мне жизнь много раз — еще до того, как сбила ракеты, пущенные в «Боику». Я понял: все время нашей разлуки я оставался самим собой только потому, что знал — она любит меня.
— Пожалуйте завтракать, командир, — пригласил Рэндолл.
Я вплыл в кают-компанию и слабо улыбнулся.
— Всем привет!
Джоз помнила об обязанностях хозяйки и теперь подавала Еве, Рэндоллу и Джорджу английский завтрак.
— Напрасно меня не разбудили пораньше. — Я проспал целых тринадцать часов подряд.
— Тебе нужен был отдых, Мак. Ты голоден?
— Еще бы! — ответил за меня Джордж. — Миссис Ларсон, то есть лейтенант Ларсон, я хотел сказать…
— Зовите меня Джослин.
— Спасибо. Джослин ни в какую не соглашается, чтобы все мы готовили по очереди.
— Ей придется согласиться — завтра моя очередь.
— Не только завтра, но и послезавтра, и так далее, и так далее, — сообщила Джослин.
— Что?
— Мне приходилось готовить каждый день — с того времени, как ты перешел на борт «Полос». Так что теперь пора рассчитаться.
Я рассмеялся и тут же смутился: мой желудок издал громкое урчание. Я обнаружил, что и в самом деле голоден. К стряпне Джослин требовалось привыкнуть, но у меня такая привычка появилась давно. Джослин уже запаслась свежей едой с какой-нибудь из уцелевших ферм Вапауса. Передо мной она поставила «добрый британский завтрак» из бекона, сосисок, вареных бобов, яичницы, крепкого чая, апельсинового сока и толстых ломтей ветчины. Завтрак я умял моментально — к явному удовольствию Джослин.
Пока я насыщался, остальные пили кофе и болтали. Рэндолл лениво перебирал кнопки на пульте наружных приборов наблюдения. Спустя некоторое время он настроил вид кормовой камеры, помещенной между основными двигателями «Джослин-Мари». Наш корабль был пристыкован к шлюзу боком, так что кормовые камеры давали большой обзор, который не заслонял спутник. Изогнутая поверхность планеты отчетливо виднелась на экране, по темному небу, усыпанному звездами, двигались точки кораблей.
— Приятный вид, — заметил я. — Но где же «Левиафан»?
С этим вопросом мы прожили целых два месяца. Никто не мог даже предположить, когда появится «Левиафан». Это могло случиться завтра, или сегодня, или послезавтра. Тем временем мы пытались подготовиться к встрече — в небе и на земле. Войска, атаковавшие «Гадес», понесли почти тридцатипроцентные потери. Раны требовалось залечить, но работы хватало и без этого.