С тех пор он служил Патрулю, но именно это велел ему делать Аббат продемонстрировать свою преданность Патрулю, чтобы тот доверял ему, и Ваун смог предать его в конце концов — теперь.
Где остановится маятник?
Скоро ему придется ответить на этот вопрос. И тогда уже не будет нейтралитета и невозможно будет избежать последствий. В любом случае он будет массовым убийцей.
И в любом случае — предателем.
Ваун заметил, что сорняки, скрывавшие пасть тоннеля, были искусственными.
Коричневый ждал их с широкой улыбкой, забыв про ребяческую обиду.
— Добро пожаловать в кохэбский улей, адмирал Ваун.
— Ты обо мне?
Юноша улыбнулся еще шире.
— Брат!
— Брат! — согласился Ваун. Коричневый гордо положил руку ему на плечо и ввел его внутрь. Наконец-то дома. Наконец-то любовь.
Туннель был закрыт одной тяжелой черной портьерой, за которой оказалась другая. Коричневый отодвинул их и крикнул:
— Эй, парни, к нам гость!
Там сидели и читали книги четыре брата: они с воплями повскакали на ноги.
Щурящийся во мраке Ваун был снова окружен братьями.
Даже здесь, в далеком Кохэбе, он не мог избежать благоговения перед собой — героем, но теперь у него от этого катились из глаз слезы. Как долго они верили в него! Вряд ли проходила неделя без появления адмирала Вауна по общественному кому по всему Ульту — речи, призывы, открытия памятников. Он был самой большой знаменитостью, когда-либо существовавшей на Ульте, лев рэндомов, победитель Братства. Лишенные подозрительности братья следили за его кривляньями и ни разу не усомнились в том, что он на их стороне.
Приор знал: «В решающий час ты встанешь за свою расу». И Аббат: «Брат никогда не пойдет против своего улья». Даже Радж, пообещавший умереть за него:
«Ты принадлежишь нам».
И Мэви прошлой ночью: «Они любят друг друга, разве нет?»
В конце концов он пришел домой, к родне, в улей.
Когда объятия и похлопывания по спине закончились, он увидел обвиняющий взгляд девушки и бесстрастные розовые глаза Клинка, и на мгновение тень омрачила его радость. Но он же не приглашал их с собой. Она влезла зайцем.
Каждый офицер-спейсер клянется рисковать жизнью. И этот рискнул и потерял ее!
Ваун не знал, что так выйдет. Он не отвечал за этих двоих.
— Брат Ваун? — крикнул из угла Зеленый, хватаясь за телефон.
Это мог быть тот же Зеленый, который встретил Вауна в ангаре, а может, это Зеленый, стоящий тут на вахте. Какая разница? Телефон?
Ваун прихромал к вахтенному. От долгого перехода у него разболелась коленка.
— Епископ хочет знать, срочно ли это. Ваун устало покачал головой.
— Он кормит ребенка, — объяснил Зеленый, улыбаясь. — Говорит, что после обеда будет собрание.
— Отлично.
— Он хочет узнать, когда ты возвращаешься? Возвращаюсь? От потрясения его скрутило болью. Возвращаюсь? Ну конечно же, ему необходимо вернуться! Они на него рассчитывают. Q-корабль приближается. Армагеддон. Судный День, как они говорят. Он — королевский кукушонок, троянский конь. Он не доделал свою работу.
Ваун заставляет себя ответить четко:
— Тогда, когда он скажет.
Зеленый передает.
Примитивно! Как примитивно! Телефоны? Портьеры? Искусственные сорняки маскируют вход? Караульное помещение — просто большая комната в туннеле, обставленная грубыми самодельными стульями. Никакого тебе современного охранного оборудования. Молодой Коричневый положил Джайенткиллер на стойку рядом с парой десятков других ружей. Вот стойка выглядела достаточно впечатляюще, а все остальное — дрянное, кустарное и допотопное.
Однако… все-таки чудо. Дайс и Сессин сотворили чудо. Какой бы ни была посмертная помощь Аббата, они каким-то волшебством выстроили функционирующий улей и сохранили его в тайне. Откуда они брали деньги? Чем кормили потомство?
Биотехнологическое оборудование для производства детей по дешевке не достанешь, не говоря уже о стоящих в ангаре торчах.
Еда, одежда, предметы первой необходимости…
Чудом было не то, что братья в Кохэбе жили бедно, чудом было то, что они вообще жили. Рэндомам такое не удалось бы никогда. Ваун почувствовал гордость и всепоглощающее восхищение.
И стыд. Почему они ни разу не попросили его о помощи?
Зеленый снова заговорил:
— Он хочет знать, кто эти двое диких и какое они имеют значение.
Фейрн и Клинок, несомненно, слушали, но Ваун не посмотрел на них.
— Никакого. Это «зайцы». Ничего особенного. Позади раздались женские рыдания.
— Тут парень предложил сарай на вентиляционной станции, — говорил Зеленый в трубку. — Да, хорошо. — Он повесил реликтовое устройство на место. — Желтый, Голубой, Епископ сказал отвести рэндомов на станцию, хорошо? Здорово, что ты снова с нами, брат.
— Здорово оказаться тут в конце концов.
— Классно подумать, что Судный День так близок!
— Угу, — сказал Ваун.
Перед ним материализовался Коричневый, готовый услужить новому другу.
— Показать тебе все, брат?
Ваун натужно улыбнулся. Он невероятно устал, поскольку почти не спал последние три ночи, но понимал, что слишком возбужден, чтобы уснуть.
— Как насчет душа и чистой одежды для начала? У меня такое ощущение, что я только что с бала-маскарада.
— Ваун! — закричала Фейрн. Желтый пытался вытолкнуть ее ружьем. — Ваун, хватит дурачиться! — Клинок попытался заставить ее замолчать; она кинулась мимо него к Вауну, но путь ей преградил Голубой. — Ваун! Ваун! Сделай же что-нибудь!
— Сделаю что-нибудь. Приму душ. Пойдем, если хочешь, со мной, но я думаю, что здесь удобства общие.
Фейрн врезалась в Клинка и изумленно уставилась на своего прежнего героя.
Клинок обхватил ее рукой. Он тоже был бледен. Как он сказал, он хотел стать таким, как Ваун, с семи лет.
Круто.
У героев тоже бывают выходные.
Ваун повернулся к Коричневому:
— Показывай дорогу, брат.
Тоннели по большей части были узки, холодны и темны. Они сплетались и пересекались, как нити паутины, во многих местах до сих пор валялись ржавые рельсы, огромные груды кабелей и трубопроводов. Ваун силился вспомнить, чем только не перебывал за долгие годы Кохэб, но вспомнил только лабораторию бактериологической военной технологии. Ископаемые телефоны теперь получали объяснение. Насколько возможно, братья старались использовать все, что тут осталось. Кроме того, сложную технику могли быстрее обнаружить во время постоянного осмотра планеты Патрулем, а единственным реальным прикрытием улья была секретность. Ваун не понимал, но чувствовал себя так, будто напоролся на историческую театральную постановку или угодил в место смещения времени. Там и тут попадались участки пола, устланного яркой мозаикой, настенная живопись, но, очевидно, у братьев из кохэбского улья не было слишком много времени и денег на искусство.
Снова и снова Вауна дурманили вспышки детских воспоминаний Приора и его собственные воспоминания о «Юнити». В этих грязных катакомбах не было сельского покоя Монады, но непрестанный поток братьев обескураживал узнаваемостью. Всех размеров: от болтливых карапузов до его точных копий. Брюки и яркие рубашки, темные волосы и потрясающая улыбка… Сюжет повторялся снова и снова. Сотни объятий, похлопываний по спине и рукопожатий до хрустения костей. Настойчивые расспросы о нападении пиподов и надолго ли он останется, и что с его лицом братьев удивительно заботили его синяки.
Остальные шли туда же, куда и он; скоро Ваун оказался внутри движущейся, болтающей, шутящей толпы братьев. Монада и детство Приора… Я — Голубой. Я Желтый. Я — всех цветов. По мере приближения к душу Ваун стал слышать знакомые звуки веселья и запах мыльного потока; здесь туннель выглядел наиболее обжитым и весь сиял.