Убийство полицейских совершенно не входит в мои планы, В «хаммере», который дымится неподалеку, – продолжал я уже почти скороговоркой, – были четверо боевиков из группировки «Гончие ада», устроившие бойню в баре. Четырнадцати ни в чем не повинным людям, находившимся внутри, не повезло так, как нам с тобой. Они все остались там лежать уже навсегда. И сейчас, совершив благородный акт возмездия, я не хотел бы попасть в руки полиции, чтобы получить пожизненный срок за преднамеренное убийство четырех недолюдей.
Судя по ее глазам, она мне поверила. И теперь, в предстоящей операции по захвату вертолета, по крайней мере с ее стороны никаких неприятностей быть не должно.
– Хммм... – раздалось задумчиво-протяжное восклицание из моего внутреннего кармана.
Милая по-прежнему была настроена более чем агрессивно, и это ее «хммм» означало: «Лучше бы ты просто пристрелил девчонку, вместо того чтобы рассказывать жалобные истории о благородных героях...»
Я решил разобраться с этим после, а прямо сейчас сконцентрироваться на захвате вертолета.
Вивьен легла, широко раскинув руки, так что даже с порядочной высоты было видно, что все ее платье побурело от крови.
Однако уловка не сработала. Вертолет не опустился сразу на землю, а завис в нескольких метрах, видимо решив дождаться подкрепления в виде кортежа машин.
– Там только два летчика и один перепуганный санитар. Они связались с землей, и те дали указание дождаться подхода основных сил. Потому как у них нет стопроцентной уверенности, что бешено машущий руками человек, сидящий возле окровавленной девушки, – не тот самый плохой парень, устроивший кровавую карусель.
Милая использовала болезненную телепатическую связь, потому что из-за шума винтов ничего нельзя было услышать. А информация была слишком важной и срочной, чтобы оставить ее без внимания.
У меня на душе стало скверно. Одно дело – справиться с двумя летчиками и испуганным санитаром, и совершенно другое – с отрядом вооруженных до зубов полицейских, настроенных более чем решительно. Хорошо, если все они окажутся закаленными спокойными ветеранами. Такие не станут стрелять на поражение из-за того, что подозреваемый неожиданно чихнул или сделал неправильное с их точки зрения движение. Но при крупномасштабных операциях обязательно найдется перевозбужденный от адреналина молодняк, которому нужно отличиться и всадить пару пуль, не важно куда и в кого.
Впрочем, выбора все равно не было, поэтому я приготовился к очередной крупной неприятности.
– У тебя уже остановилось кровотечение? – прокричал я прямо в ухо Вивьен. (Проклятый вертолет ужасно мешал нормально общаться. )
Она посмотрела на меня большими испуганными глазами, и я поспешил добавить:
– Если вымазать кровью лицо, то потом в случае неприятностей тебя будет практически невозможно опознать.
Она попыталась что-то сказать, но по-прежнему то ли от испуга, то ли от стресса могла только шевелить губами.
У меня уже не оставалось времени на игру в испорченный телефон, поэтому я просто приложил руку к платью в том месте, где оно побурело от крови, и слегка надавил. Кровь, не успевшая впитаться в ткань, выступила наружу.
Девушка скривилась от боли, но все же не закричала. «У нее все-таки крепкие нервы», – отметил я про себя, одновременно несколькими широкими мазками окровавленной ладони измазав свое и ее лицо.
Я еще успел мимолетно подумать о чем-то отвлеченном, после чего произошло практически одновременно сразу несколько событий.
Вертолет наконец-то сел, заглушив свой проклятый двигатель, восемь машин с отчаянным визгом тормозов, поднимая при этом тучи пыли, остановились, образовав классический полукруг, и из них выскочили шестнадцать вооруженных полицейских.
Несмотря на то, что я стоял на коленях в неудобной позиции, склонившись над окровавленной девушкой, всей своей позой выражая безутешное горе, никто не сделал попытки сразу же подойти ко мне. Они грамотно заняли позиции за машинами, и шестнадцать стволов уставились на меня равнодушными черными зрачками.
– Слава богу, наконец-то вы приехали!!! – истерично закричал я, тяжело поднимаясь с колен, всем своим видом выражая бесконечную усталость.
Я даже успел сделать пару нетвердых шагов вперед, предусмотрительно держа руки широко расставленными, как будто пытаясь обнять моих спасителей, как вдруг услышал уверенный голос, усиленный рупором:
– Сынок, не делай резких движений. Ляг, пожалуйста, на землю, раздвинь широко ноги и положи руки на затылок...
– Но я же!.. – испуганно-возмущенно попытался ответить я, при этом поворачиваясь лицом к говорящему.
– Сынок, – повторил он (это был ветеран, он не собирался рисковать своими людьми и знал, как нужно правильно вести себя в подобных ситуациях), – я скажу тебе вот что. Если ты сделаешь еще два шага, я прострелю тебе ногу, и любой адвокат, учитывая нашу непростую ситуацию с трупами и перестрелкой на шоссе, полностью оправдает мои действия. Если же ты ляжешь, обещаю, мы не сделаем тебе ничего плохого, а просто разберемся, что к чему, и потом отпустим подобру-поздорову.
Он, конечно, не оканчивал никаких заумных психологических университетов, но за годы службы выработал определенный стиль поведения, как нельзя лучше подходящий для кризисных ситуаций. Вот и сейчас он все делал правильно. Сначала угроза (плохой полицейский), затем утешение (хороший полицейский). Речь его тоже была спокойная и неторопливая. И это наводило на мысль, что ему можно доверять во всем: и в том, что при неповиновении он исполнит угрозу, и в том, что он постарается сделать все возможное, чтобы поскорее разобраться с этим недоразумением и выпустить на свободу невиновного...
– Хорошо, хорошо, конечно же, вы правы, – суетливым тоном перенервничавшего слабохарактерного интеллигента ответил я и безропотно лег на землю, сделав все, как было приказано.
Двое полицейских, по-прежнему прикрываемые своими партнерами, быстрой перебежкой приблизились к нам. Один склонился надо мной, чтобы надеть наручники и обыскать, другой занялся осмотром Вивьен, лежащей в нескольких шагах левее.
Я не стал дожидаться, пока обнаружатся мои два пистолета, а сделал то, что обычному человеку, возможно, было бы не под силу: за какую-то долю секунды перевернулся на спину, схватил склонившегося надо мной полицейского за грудь и точно рассчитанным ударом головы в переносицу привел его в состояние болевого шока. В ближайшие несколько секунд по собственной воле он никому навредить не сумеет. Все так же не сбавляя темпа, я резко крутанул полицейского, так что тело его развернулось на сто восемьдесят градусов, и теперь его спина была крепко прижата к моему животу. Почти одновременно я приставил пистолет к его голове.
Вся операция заняла меньше секунды. Я с теплотой вспомнил о мистере Залабски и подумал, что как-нибудь при случае нужно будет обязательно поблагодарить его за новое чудесное тело...
Впрочем, до этого момента надо сначала дожить.
Положение, в котором я находился, было, мягко говоря, не слишком-то удобным, но и атакующие не могли предпринять каких-либо решительных действий, чтобы не потерять заложника. Заложник этот был не абстрактным незнакомым мужчиной, а вполне реальным коллегой, с которым они наверняка частенько выпивали, ходили в гости и, может быть, даже знали его семью. В подобных случаях у нападающих возникает очень много проблем психологического порядка.