Зоркие глаза Сильвины Вандер сразу заметили, что он гораздо более знаком с тонкостями искусства одеваться, чем честный Ник, и в то же время она убедилась, что его нельзя поставить в ряд обычных авантюристов. Из скромности она не могла рассматривать его более внимательно, но его привлекательный вид и изящная осанка не ускользнули от внимания девушки.
Взгляд Кенета Айверсона еще издалека остановился на Сильвине с любопытством, вполне понятным в его годы. Но, когда между ними оставалось несколько шагов, любопытство уступило место совсем другому чувству — восхищению. Ему показалось, что столь изящной красоты он никогда еще в жизни не встречал. Это видение было для него воздаянием за все, на что он отваживался и что выстрадал в опасных краях Северо-Запада. Откуда появилось это нежное создание? Как могла расцвести эта лилия в таких диких пустынях? Кенет почувствовал восторг художника, смешанный с обожанием влюбленного. Он готов был с благоговением преклонить колени перед изумительнейшим творением природы в лице этой девушки. Как зачарованный, сидел он неподвижно в седле и не спускал глаз с Сильвины, пока не заставил ее покраснеть.
Ник Уинфлз представил своего спутника:
— Как поживаете, Саул Вандер? Не правда ли, распрекрасная погода? Здравствуйте, малютка, — сказал он, поклонившись Сильвине. — Позвольте мне представить вам доброго малого, который знает все, что понимает, и не ведает ничего, чего не знает. Зовут его Кенет Айверсон. Вы узнаете его лучше, когда познакомитесь с ним поближе. Мы же с ним самые закадычные друзья, потому что однажды, а уж если точнее, это произошло зимой, мне случилось так отхлестать его, как никогда в жизни никто его не наказывал, Ей-богу так, ваш покорный слуга!
Кенет вспыхнул, как пион, и быстро и неодобрительно взглянул на Ника, которого, видимо, забавляло его замешательство.
— Господин Айверсон является к нам с великолепной рекомендацией, — сказала Сильвина, опуская глаза.
— Друг мой Уинфлз, несомненно, оказал мне великую услугу, — сказал Кенет, кусая губы с досады.
— Вот этот шомпол сделал свое дело, — продолжал Ник, притрагиваясь пальцем к шомполу карабина, — после того как я порядком отхлестал его, как вам уже известно, я так ослабел, что меня можно было повалить кончиком пера.
— Но чем же заслужил ваш друг такое наказание? — спросила Сильвина, налегая на слово «друг».
Хитрая девушка, верная инстинктам своего пола, хотела наказать Кенета за то, что он заставил ее покраснеть. Ник Уинфлз протянул правую руку и с суровым упреком сказал:
— Он замерзал — вот чем он заслужил необходимую экзекуцию. Его оглушили двое мерзавцев и бросили в пустыне, сочтя мертвым. Стужа убила бы его, но я пришел, не пощадил себя, и вот, благодаря щедрой порке, он ожил. Крис Кэрьер и Джон Бранд — вот злодеи, совершившие такое бесчеловечное дело! Надеюсь, Саул Вандер, что придет время, и мы отплатим им той же монетой. Удалось бы мне только пустить Огневика за ними вслед — Огневик, это мой конь, — то с помощью Напасти — это моя собака — я не упустил бы случая познакомить их с Хвастуном — с моим карабином. Ей-богу так, покорный ваш слуга!
— На мой взгляд, — сказал проводник, — у вас весьма странное представление о прозвищах. Не могу, например, понять, что может быть общего между карабином и Хвастуном. По моему мнению, карабин менее всех на свете несет чепуху и грешит хвастовством.
— Надеюсь, однако, что вы все согласитесь со мной, что и карабин иногда производит изрядный треск, когда отправляет за шестьсот шагов пулю в смертное тело краснокожего или дикого зверя. Мы все имеем маленькие странности в том или другом, ну а мои касаются прозвищ. Я люблю, чтобы они были на что-нибудь похожи, тогда мне легче их запомнить.
Вот эта собака, — продолжал Ник, указывая на громадного пса, — на вид не очень привлекательна, но вы не представляете, какое у нее доброе сердце! Сознаюсь, она немножко своенравна и имеет небольшую наклонность считать всех обитателей земли за естественных врагов. Она внушает страх злодеям, юбкам и вообще всем на свете.
Пока Ник распространялся о прозвищах и достоинствах своей собаки, Кенет бросал восторженные взгляды на Сильвину. Уинфлз, наверное, перешел бы к пространному описанию своей лошади и к особенностям ее прозвища, если бы появление нового лица не изменило направление разговора. Вновь появившийся человек был гораздо старше Кенета, немного выше его ростом и сложен не столь пропорционально. У него был бронзовый цвет лица и глубоко запавшие глаза. В физиономии его недоставало искренности, и лоб бороздили морщины. У него был маленький рот, тонкие губы, крепко стиснутые над белыми и острыми зубами. Нос, отдаленно напоминающий римский, ущемленный к ноздрям, совершенно подходил к остальным чертам лица. Он носил черную бороду, за которой, как видно, тщательно ухаживал. Подойдя к разговаривающим, он вежливо поклонился проводнику и его дочери, едва кивнул головой в знак приветствия Нику и окинул Айверсона быстрым инквизиторским взглядом.
— Доброе утро, господин Морау, — сказал Саул Вандер, — это Ник Уинфлз. Кажется, вы и прежде слыхали о нем, а этот молодой человек — его друг. Айверсон, если не ошибаюсь. Господин Айверсон — Марк Морау.
Марк Морау, спрыгнув с лошади, едва обратил внимание на Кенета, да и в этом внимании было мало лестного, потому что оно ограничивалось коротким и высокомерным взглядом.
— Ну, как идут ваши приготовления к летнему сезону, друг мой? — спросил он у предводителя охотников, не спуская глаз с Сильвины, которая в ту же минуту выразила намерение скрыться в палатку. — Думаю, что утренний воздух не причинит вам вреда, Сильвина, — поспешил он сказать, угадав намерение девушки и не дождавшись ответа Саула.
— Утренний воздух никому не причиняет вреда, — согласилась она сухо.
— Дела идут довольно хорошо, — отвечал Вандер на вопрос. — Скоро наши отправятся по дороге к плотинам бобров.
— Искренне желаю вам успеха, и если надежда — не пустая мечта, то вы, наверное, будете иметь успех. Будь вы какой-нибудь молокосос, — при этом Марк посмотрел на Кенета, — я не имел бы большой веры в такое предприятие; но так как вы человек совсем другого закала, то я и не сомневаюсь, что вы возвратитесь с богатым грузом мехов.
Айверсон, стоявший около своей лошади, небрежно положив руку на седло, внимательно изучал выражение лица человека, произносившего эти слова, и заметил, что в его глазах была какая-то неуверенность, что-то сомнительное, как бы признаки тайного замысла и предрасположения к вероломству. Ему бросилась в глаза и перемена в поведении дочери проводника с первой минуты появления этого высокомерного незнакомца. Ясно, что он производил на нее сильное впечатление. «Боится ли она его и ненавидит?» — мысленно задался вопросом Айверсон.
Морау приблизился к Сильвине.
— Надеюсь часто вас видеть во время отсутствия вашего отца, — сказал он с жаром и понижая голос. — Колония Красной Реки может поистине считаться очаровательным убежищем, пока вы здесь находитесь. Позвольте надеяться, что уроки доставят вам удовольствие.
— О! Я не ученица и давно уже покончила с уроками, — отвечала она с досадой.
— Тысячу раз прошу прощенья! — воскликнул он поспешно. — Я совсем забыл, что вы не та особа, которая согласилась бы бледнеть и растрачивать блеск своих прекрасных глаз над книгами.
Тут он наклонился к ней и прошептал несколько слов, которых другие не могли расслышать. Сильвина вспыхнула и поспешно отвернулась.