Привез нас сюда потому, что боялся, как бы я не ушла с Томом.
— Ты не знаешь своего мужа, Конни. Адам не испугался. Просто таков его способ действий. Если вы хотите быть счастливы вдвоем, тебе надо это понять… Ты — мексиканка, твой народ склонен действовать импульсивно, напоказ. А Адам нет.
Консуэло резко обернулась.
— Мне плевать! Думаешь, я хочу всю жизнь прожить в этой пустыне? Я женщина! Я хочу счастья! Хочу музыки, вкусной еды, веселья! Хочу танцевать, петь, развлекаться! И найдутся десятки мужчин, которые дадут мне все, что я ни пожелаю!
— А что потом?
— Кто думает о том, что будет потом? У него уже есть золото… так почему бы нам не уйти? Он что, ждет, пока нас всех здесь прикончат?
Мириам складывала выстиранную одежду.
— Истинная правда, — тихо произнесла она, — мой брат и в самом деле, наверно, поглупел. Если бы у него хватило ума-разума, он отпустил бы тебя с тем типом и радовался бы, когда ты ушла.
— Что? — в ярости повернулась к ней Консуэло. — Да что ты-то смыслишь в мужчинах? Сдается мне, у тебя никогда и не было своего мужчины. А если бы и был, ты все равно не знала бы, что с ним делать.
— Может, и не знала бы, — согласилась Мириам, — зато я обязательно попыталась бы это выяснить.
— Ты просто боишься мужчин. Боишься иметь с ними дело. А мне по душе сильные парни, которые любят сильных женщин. По-моему, Том Санифер как раз такой.
— Судя по тому, что мне рассказывали в Тусоне, Том Санифер всего-навсего ворона в павлиньих перьях.
— Вранье! Он мужественный человек… высокий, стройный.
Вытерев стол, Мириам принялась расставлять посуду к ужину. Она никогда толком ничего не знала об отношениях между братом и Конни. Адам не привык обсуждать свои личные дела. Но, насколько девушка могла судить, ему не выпало счастье в браке, хотя жену свою он любил. А раз он ее любил, то для Мириам не требовалось никаких других объяснений.
— Я тебе не симпатична! — внезапно выпалила Консуэло. — Ты меня ненавидишь?
Мириам на минуту задумалась, а затем покачала головой.
— Нет, у меня нет ненависти к тебе. Не будь женой Адама, ты могла бы мне даже нравиться; Но он-то заслужил куда больше, чем ты ему даешь.
— Он что, жалуется? Я не устраиваю его как женщина?
— Поверь, устраивать мужчину в постели мало, чтобы быть настоящий женой. Тебе пора наконец понять это. То, что ты даешь мужчине в постели, он может получить и от любой уличной женщины. От жены требуется гораздо более важное — нежность, чуткость, чувство, что вы вместе работаете ради одной цели. Ты обворовываешь его, Конни.
— Я? Обворовываю?
— Ты лишаешь его всех радостей супружества и поддержки. Если не научишься давать ему гораздо больше, чем сейчас, ты не жена, а уличная девка.
— Что? Да ты ничего не понимаешь!
— Надо было Адаму уступить тебя Тому Саниферу. Вот ему бы ты подошла… Ему от тебя ничего больше и не потребовалось бы.
— Когда-нибудь, — отчеканила Конни, выпрямившись и сверкая глазами, — когда-нибудь я тебя убью.
— Ты меня не убьешь. Даже и пробовать не станешь. ПОТОМУ ЧТО только сунься — и я сама тебя прикончу. Ты можешь убить Адама, потому что он тебя любит, но не меня.
— Подумаешь!
Снаружи под башмаками зашуршала галька, и в дверях появился улыбающийся Старк.
— Славный выдался денек, — сообщил он. — Лучший за все время пока мы здесь.
— Ужин готов.
Адам еще несколько мгновений стоял на пороге, оглядывая комнату. Ему каждый раз заново казалось непостижимым, как такое в общем-то неуютное и малоприспособленное для жизни место может стать своим, родным. Просто это был их первый дом. Иногда Адам всерьез начинал бояться, что у него никогда не будет ничего большего, никакого настоящего дома.
А ему хотелось жить хорошо — главным образом ради Конни, но и ради себя тоже.
Неожиданно он поймал себя на мысли, что о Мириам-то не тревожится вовсе — и зря. Сестра всегда казалась ему такой сильной, такой самостоятельной. Она очень напоминала их мать, только была еще крепче, уверенней в себе. Но Адам сознавал, что думать так о девушке неправильно. Мужчина не вправе считать девушку такой же сильной, как он. Призвание мужчин оберегать женщин, заботиться о них. А там, где не нужно оберегать и заботиться, нет места и любви.
По представлениям Адама, любовь вообще была своего рода служением. Во всяком случае, так ему казалось.
Ущелье наполнилось тенями, но небо еще не побледнело. Каньон, где жили Старки, редко где достигал в ширину шестидесяти футов. Только вокруг построек, казалось, он немного расширялся. Но и там на самом деле было не шире, поскольку стены как бы сходились вверху, и нависающие утесы частично прикрывали крышу дома.
Заглянуть внутрь каньона можно было только с вершины Рокинстрау. Края же обрыва прятались в зарослях опунции, можжевельника и окотилло. Там и сям росли горные дубы.
— Останься завтра дома, — неожиданно попросила Консуэло.
— Не могу. — Адам откинулся на спинку самодельного кресла. — У меня много дел. Каждый день, когда я не выхожу на рудник, означает лишний день задержки… Уж лучше мне работать.
— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросила Мириам. Только сейчас она заметила, как осунулось лицо брата, — Кажется, ты похудел и, должно быть, устал.
Он улыбнулся.
— Мужчина с двумя женщинами… хлебнешь тут мороки. Да уж, мне есть от чего худеть. К тому же жара. Целый день помахай-ка киркой — мяса не нагуляешь.
— Видел что-нибудь с горы?
Адам сразу не ответил — сидел с набитым ртом. Дожевав и налив себе чашку кофе, произнес:
— Я не уверен. Но один раз мне померещилась какая-то вспышка на севере… Будто солнечный блик на ружье. Хотя кому там быть?
— А ты те места знаешь?
— Охотился… Ничего особенного.
— Вспышка не повторилась?
— Нет.
— А вдруг, там кто-то есть?
— Возможно. Понимаешь, что-то сверкнуло и тут же исчезло. Солнечный луч отразился от покатившегося камня или чего-то еще, такой вариант тоже возможен.
— Но сам в него не веришь?
— Нет, — честно признался Адам. — Не верю.
— Я не боюсь, — заявила Консуэло, усаживаясь на стол. — Я умею стрелять.
Глава 2
Под медным небом Сванти Таггарт гнал своего скакуна по ржавой земле и сам не верил тому, что еще жив. Исхудалый саврасый несся по выветренным временем холмам, испещренным пятнами зеленого можжевельника и тускло-серебристой полыни. И конь, и всадник испытывали изнуряющее чувство голода и усталость бессонных ночей.
Сванти уже минуло тридцать два. Он благодарил судьбу за все прожитые годы. и был полон надежд на те, что еще предстояло прожить. Но сейчас жизнь его измерялась не днями и даже не часами. Каждая минута могла стать для него последней.
Гнать коня через эту безжизненную пустыню в самое жаркое время года он решил сам. Но иного выбора у него не было. Пете Шойер в Кроун-Кинге и запустил эту мучительную гонку.
Однако по какому пути уносить ноги, Сванти все же определил сам. Выбранный маршрут он знал отлично, прекрасно представлял все его тяготы и уповал на то, что никто не посмеет сунуться за ним в раскаленное пекло… И все же Шойер посмел.
Когда Сванти пересек границу территории апачей, одиннадцать участников погони повернули назад; но Шойер не сдался. С ним осталось несколько человек.
У Таггарта кончились вода и припасы. Дальше к югу от места, где он сейчас находился, лежал Глоуб, но ехать туда не хотелось. А до шахтерского городка Моренси не менее трех дней быстрой езды. Три дня, а то и больше. Все зависит от того, с какой скоростью удастся продвигаться.