Особняк стоял на отшибе, от ближайшего дома его отделяла длинная аллея. Евгений повернул обратно, зашагал к поросшему кустарником пригорку.
Отсюда до объекта было метров четыреста, зато с высоты просматривалась часть двора, сарай, гараж; вился дымок над баней. «Хонда» и «джип» стояли во дворе, в гараже через открытую створку ворот просматривался бампер еще какой‑то машины, очевидно, хозяйской. Торчать здесь до темноты было бессмысленно, расспрашивать соседей о владельце особняка – все равно что переходить трясину «на авось».
«Каждый шаг!.. – сплюнул Евгений, вспомнив поручение клиента. – Поди узнай, с кем и какие шаги она сейчас делает на этой хазе!.. Скажу: была там‑то тогда‑то, внутрь меня не приглашали – и будет с них!..» – решил он и, прикурив, направился к улице на северной окраине Зарайска (по обыкновению успев перекрестить его в «Засрайск»), где стоял «москвич». Едва он свернул за угол, как сзади послышался шелест шин. Выключив двигатель, по аллее накатом спускалась бежевая «волга». Сидевший сзади пассажир показался ему чем‑то знакомым. Не в силах вспомнить, кто это и где он его видел, Евгений рефлекторно вернулся на место, откуда просматривался двор.
«Волга» вкатила в ворота. Из нее вышли четверо. К ним направился здоровяк в сером, – похоже, человек из «джипа». Все вошли в дом.
«Досидеть до четырех, когда начнет темнеть, и подойти ближе?.. Если это какой‑то криминал, то охрана к окнам подойти не даст… Но хотя бы к забору – срисовать номера машин, а если кто выйдет, так и наличность взглянуть… Номера можно посмотреть и на обратном пути, но кто знает, собираются ли они вообще возвращаться сегодня?..» – простояв в кустах на пригорке минут пятнадцать, Евгений решил не терять времени зря и отправился в заводской квартал, где часом раньше присмотрел уютное с виду кафе.
Неопределенность в ответах Барракуды не нравилась Язону, хотя он понимал, что тому просто не хватило времени: если Света кого‑то и привела, то наверняка не фраера из линейной легавки.
Сейчас он думал о Махрове. Сдали нервы у старика?.. Рыло у него было в пуху едва ли не больше, чем у других, но крепко прижал его украинский генпрокурор Дацюк. Одна надежда, что самостийная прокуратура испугала Махрова по другому поводу и ниточку к головной фирме «Руно» разматывать с юга не станут. У Севостьянова там были какие‑то концы, но после недвусмысленных высказываний на совете просить его разузнавать подробности – значило получить заведомый ответ: «Позвонили женским голосом из Москвы». Нет, разбираться нужно без Алика, раз уж он хочет от нее избавиться.
«Не нравится мне эта баба», – вспомнил слова Севостьянова Язон. – А может, нравится? – подумал он вдруг. – Может, отказала, хоть ты и домогался, а теперь счеты сводишь?» Он тут же отбросил глупые мысли: слишком серьезным было дело, чтобы завалить его из‑за неразделенной постели. «А сам‑то! Сам! – возразил внутренний голос. – Прибрал к рукам смазливую бабенку, доверился, о будущем размечтался, не выяснив толком, кто она и что…»
Язон нервно расхаживал по ковру, слышал, как приехал кто‑то из гостей, но спускаться к ним не спешил, стал перебирать всех, на кого могло пасть подозрение.
Гольдин?.. Кишка тонка, трусоват, при деле живет, как у Христа за пазухой. Зачем ему? На «Руно» претендовать не может, акционеры его не знают, а кто знает – не любит…
Адамов, Кропоткин?.. Смешно. Эти отпадают наверняка: нет концов за пределами России – нет и дела, их фирмы поставлены в заранее предусмотренную зависимость от центра. Да и ленивы, отойдут от кормушки и завтра же сдохнут.
Севостьянов?.
Севостьянов?.. Грабитель и убийца в прошлом, под Богом ходит как никто другой, а Бог этот для него – Язон. Один намек сразу три подрасстрельные статьи ему обеспечит. Нет, Алик предельно осторожен, тени боится, для него дело – щит, он на блесне.
Значит, все же она?.. Но она знает очень немного: что у Язона счет за границей, что есть, конечно, у его бизнеса теневая сторона, а какая – вряд ли догадывается. Известно ей и о связях высоких, да не всех. Хотя и предполагает, что сильны они, если судить по королевским подаркам – камушкам к Международному женскому дню и «девятке» на день рождения… Или все‑таки она больше понимает да помалкивает? Закладушничать ей не резон, ни с кем помоложе не путается, это проверено… Неужто лис Севостьянов прав, и от бабы, как ни прикипела к ней душа, придется отказаться?
Кто и чем мог ее перекупить?
Шаги на лестнице застали его в минуту не самых радужных размышлений. Язону хотелось еще побыть одному, успеть сориентироваться до банкета – он давно отрекся от привычки принимать решения под градусом.
– Дьяков и Погорельский, Валентин Иванович. С женщинами и охраной. Спрашивают, – доложил Барракуда.
Язон погасил сигару.
Впрочем, с последним выводом Евгений Столетник не был согласен и падение свободным не считал. Пятый час сидя в дымном кабаке на заводской окраине Зарайска, в том самом, который утром представлялся ему уютным кафе, он думал, что таким народом, должно быть, легко управлять. За соседним столиком спорили о чем‑то на бутылку водки, распивали, сшибали друг у друга на новую. Как неуклонно шествие человечества из рая в Зарайск (в ад, видно)!
Русскую преданность зеленому змию он решил использовать в благородных целях.
– По какой, говоришь, чалился? – расплескивая водку, интересовался провинциал с чувством глубокого уважения к иногороднему спонсору.
– По двести шестьдесят четвертой, – ответил Евгений, с затравленностью рецидивиста глядя на собеседника.
– Это че?
– Добровольная сдача в плен.
– У‑у… Моджахеддам, че ли?
– Чувихе одной. Пленила глазками, а после напоила и сдала, стервь, – Евгений переждал гогот, приподнял стакан. – Так что, возьмут они меня здесь, как думаешь?
Работяга крупными глотками выпил на халяву.
– Эк‑к!.. – крякнул он и куснул бутерброд с ливером. Прочавкав, резюмировал: – Возьмут. Здесь таких, как ты, мульен.
Здесь никак сто первый, зема. Так что перекантуйся у меня до понедельника, а там – прямиком к директору нашему, он общагу выделит и в цех направит.
– Как, говоришь, его фамилия?
– Гольдин. Порхатый. Вешали их мало.
– Сам он, что, тоже в общаге живет?
Тот же гогот означал отрицательный ответ.
– Ак‑к!.. Не‑е… Сам в столице. Они теперь все в престольной обретаются.
– Ну и зря, – пожал плечами Евгений. – У вас туг воздух чище. Летом рыбалка, поди?
– Какой там, к… матери, воздух – химия!
– А‑а… Тогда конечно. В общагу мне обломно. Я тут особнячок заметил у реки. Не сдадут, часом?
Работяга поперхнулся пивом.
– Ты че, офонарел? Это в конце аллейки‑то, ниже Челюскинцев?
– Ага.
– Эк‑к!.