Система, некогда позволявшая безнаказанно брать караваны, сначала стрелять, а потом думать, командуя подразделением головорезов, больше в нем не нуждалась. Да и сама почила в бозе, предоставив наемникам право самостоятельного выбора. С течением времени взаимоотношения с Язоном стали тяготить телохранителя: «Барракуда, сидеть!», «Барракуда, стоять!», «Барракуда, ко мне!»… И даже эта шлюха, у которой он рано или поздно рассчитывал оказаться в постели, относилась к нему с нескрываемым презрением – не иначе как с подачи Язона. Когда пахло жареной поросятинкой, Барракуда оказывался по ту сторону дверей; когда просто пахло жареным, ставка телохранителя возрастала, и грозный, своенравный хозяин превращался вдруг в покладистого, косившего едва ли не под кореша, советника. В последний раз – надо же! – по имени соизволил назвать.
Но Барракуда уже предчувствовал скорые перемены в этих взаимоотношениях. Песенка Киреевой была спета. Он не поехал за ней, полагая, что никуда она не денется – вернется к себе и ляжет отсыпаться. Эдуард Самвелович Аракелов представлял куда больший интерес. Не столько из‑за пропуска «ВСЮДУ» и пустой кобуры в бардачке «ауди», сколько из‑за номера в гостинице, который, по словам купленного за зеленый полтинник администратора, никогда и никому не сдавался, а числился за Управлением ФСБ, которое его и оплачивало.
Звания и должности этого Аракелова администратор не знал, но среди прочих хозяев ключа от «люкса» он был не последней фигурой, и несколько служащих гостиницы, пользовавшихся особым доверием, знали его в лицо. Что касается «дамочки», то среди обслуживающих гостиницу путан она не числилась. Появлялась здесь редко и только в обществе этого «армяна», как назвал администратор Аракелова. Разумеется, никаких записей в журнале по поводу интересовавшей Барракуду парочки не делалось.
«А все же Язон испугался, – думал Барракуда, следуя за «ауди» на дистанции в семьдесят метров. – Иначе послал бы следить за ней кого‑нибудь другого, охранников – пруд пруди. Может, все‑таки есть у него основание верить Севостьянову? Тот словно в воду глядел… Ну, баба! Гром!.. Надо ее ребятам отдать перед тем, как окунуть в бочку с полиэтиленимином…»
Он поймал свое отражение в зеркальце. Лицо перекосил хищный, нездоровый оскал. Страшно захотелось заняться Аракеловым лично – с бывшими коллегами у него были свои счеты. Теперь продажная Киреева да и сам Язон у Барракуды в руках. За работу плюс молчание хозяин не поскупится, десять дней отпуска и пачка валюты поднимут его еще на ступеньку. И не только в собственных глазах.
Высадив пассажирку на Селезневской, Аракелов доехал по Самотечной до Садового, но на Сретенку, к разочарованию Барракуды, не свернул: было воскресенье, в учреждении на Лубянской площади отдыхали. Он проводил «ауди» до Нижегородской, остановился неподалеку от Птичьего рынка, терпеливо дождался, пока чекист запрет машину и войдет в первый подъезд 34‑го дома, потягиваясь и позевывая на ходу. Посидев еще минут двадцать, Барракуда вошел в подъезд. Небывалое везение! – в списке жильцов с номерами квартир фамилия АРАКЕЛОВ Э.С. числилась шестнадцатой. Отъехав от дома на почтительное расстояние, довольный собой Барракуда из почтового отделения напротив магазина «Закарпатские узоры» позвонил по МТА в Зарайск.
Язон с ужасом почувствовал, что державшая трубку рука не разгибается. «Только инсульта сейчас не хватало», – пронзила его тревожная мысль.
– Ты не ошибся? – спросил он с угрожающим подтекстом.
Пока Барракуда излагал доказательства, проклиная бессонную ночь и чекиста, из‑за которого якобы ее пришлось провести на улице (понятно, в чей огород летят камни), Язон осторожно взял трубку в правую руку и стал медленно, морщась от боли, разгибать левую в локте.
«…С кем же она могла ночевать в явочном «люксе»?» – Язон отчетливо представил циничную усмешку на лице вестника несчастья.
– Адресок имеется, можно этого «армяна» проверить.
– Не надо, – простонал Язон, держа предплечье под прямым углом, – сама расскажет. Привези‑ка ее через часок.
Он положил трубку, нервно сжимая левую ладонь в кулак, отхватил зубами пол‑«Гаваны» и заметался по кабинету.
Во дворе у калитки покуривали двое бездельников, оставленных Барракудой.
Ругательства, мысленно и вслух произносимые Язоном, относились к ним: к шефу охраны, к Севостьянову. Главным образом, к последнему. Как вычислил? Почему он, а не Язон, первым уловил, откуда дует ветер?.. При мысли о Киреевой тошнило. Язон отложил сигару, налил полный бокал коньяку и залпом выпил. Опустившись в кресло, прислушался к стуку в висках. Боль в локте утихла, но глаз открывать не хотелось. Света, чекист, труп Чалого, арест складов, самоубийство Махрова, плохо скрытая враждебность Севостьянова – не слишком ли много для одной недели?
Несмотря на то, что знала Света немного, это был провал, очевидный и окончательный.
Предстояло уходить, никого не взяв с собой и даже не поставив в известность. Созерцать небо в клеточку придется едва ли, даже если прокуратура добьется лишения депутатской неприкосновенности. В конце концов он‑то тут при чем? Друзья‑соратнички не расколются – себе дороже, а прямых улик нет. Но дела не восстановить. Сеть запутана окончательно, никакого покоя в этой стране не видать – затаскают, замарают щелкоперы. Впрочем, и от сумы с тюрьмой зарекаться не стоит.
– Св‑волочь! – прошипел Язон, опять подумав о любовнице. – Как оплошал‑то на старости лет! Бабу молодую прикормил, осел! Да лучше бы сразу надел белые тапочки!..
Он снова, в который уже раз, стал перебирать в памяти их первые встречи, совместные поездки, дни и ночи, разговоры, взаимные заверения в верности и снова задался вопросом: «Зачем я ей, при ее‑то молодости, внешности и аппетитах?» Позабыв о Севостьянове, принялся чихвостить себя за излишнюю разговорчивость, опрометчивые обещания навсегда увезти ее за границу, рассказы о вкладах в банки и личных сейфах… Удержать хотел, что ли?
«А ведь подставили! – осенило его вдруг: ход беспокойных мыслей уже давно подводил к такому открытию. – С самого начала подставили! – он снова вскочил и заметался по ковру. – Аракелов – ее любовник и только, а в «гэбэ» – она, собственной персоной!.. Срочно связаться с Червенем, проверить, кто из них числится в штате!..»
Он снял трубку, инстинктивно правой рукой, но тут же бросил – к черту! Червень просил по телефону на связь не выходить. Сначала ее, Свету! Если расколется, улей тревожить ни к чему. Линять, линять и баста!
Язон набрал номер Киреевой. Сердце то подскакивало, то проваливалось. Поддавшись порыву и утратив рассудительность, он отозвался лишь после третьего заспанного «алло».
– Это я, – выдавил Пименов, сдерживаясь из последних сил. – Как спала?
В вопросе все‑таки прозвучал сарказм.
Светлана приняла ванну, рухнула в постель и успела уже уснуть, когда раздался этот звонок. С трудом разлепив веки, она не смогла определить, сколько времени проспала.
– Нормально, – ответила она, против обыкновения не поприветствовав Пименова.
– Давай‑ка увидимся, – не столько предложил, сколько распорядился Язон.
– У меня другие планы! – отрезала она.
В трубке воцарилась тишина.
– Поделишься? – спросил он язвительно.
– Зачем? Ты же меня выпроводил.