И тут взметнулся женский крик, раздались беспорядочные возгласы карателей. Бандиты из «Нахтигаля» и полицаи из зондеркоманды начали облаву.
В кармане Мошколы, кроме справки о местожительстве, выданной Дацюком, не было ничего. Рванулся назад к площади, но за спиной послышался топот. Полицай вскинул автомат и дал очередь. Почувствовав, как обожгло ногу, Мошкола вбежал в какой-то двор. Переждал, пока закончилась облава. Истекая кровью, добрался домой.
— Могло закончиться и хуже, — мрачно сказал Дацюк, сидевший у кровати раненого товарища.
Юрий виновато улыбался: хорошо, что пуля полицая не задела кость. О вызове врача не могло быть и речи. Сами сделали Мошколе перевязку. К счастью, температура через неделю спала…
Собрались на совет. Опытные подпольщики, друзья отлично понимали, что главное — надёжное прикрытие.
— Поздравьте меня, — сообщил Дацюк. — Я уже — домоуправ целого квартала. По справкам, которые удалось для вас добыть, получите паспорта — «аусвайсы».
Для Яноша Фодора раздобыли документ «фольксдойча» и устроили его на работу в магазин «Овощи и фрукты — только для немцев».
— Фашисты зверствуют, — говорил Дацюк, бывавший ежедневно в городской управе. — Положение в городе тяжёлое. Сегодня узнал: схватили хирурга, профессора Генриха Гиляровича и сразу расстреляли. Убит ещё один известный медик — профессор Роман Ренцкий. Но главное… Взгляните, — вытащил из кармана смятый лист бумаги:— Сейчас вот снял с ворот. Листовка!.. Я — домоуправ, должен следить, чтобы был «порядок».
Стали тихо читать:
«Смерть палачам! Фашисты уничтожают нашу гордость — учёных. Убиты академик Казимир Бартель, известный физик Владимир Стажек… Рабочие Львова! Подымайтесь на борьбу с фашистами! Патриоты».
— Написано чёрной тушью, женской рукой, — определил Фодор. — Почерк изменён…
— Значит, в городе есть и другие подпольщики.
— Разумеется, есть.
— Я переведу на венгерский язык, — предложил тут же Шипош: — Знаете, что на станции расположена венгерская часть.
Возбуждённо намечали план действия группы.
— А видите, товарищи, — заметил Дацюк, — обращение написано — к рабочим! Первое слово — к ним. Вот ты, Янош, рабочий, по тюрьмам скитался — и в Венгрии, и в Чехословакии. Иштван — тоже человек труда, и Дьёрдь…
— Повоюем! — твёрдо сказал Фодор. — Начнём пока с таких вот листовок, а потом, как только будет связь…
— Да, но к этому нам надо подготовиться уже теперь, заранее. У меня есть думка вот о них, — Дацюк кивнул на Иштвана и Дьёрдя. — А что, если им сделаться «братьями Шипошами»? Ану, хлопцы, немного похожи? Будете братьями-портными. Дьёрдю не привыкать — учился на портного, ну а тебе, Иштван, придётся быть только подмастерьем…
Кровавые расправы над жителями сопровождались грабежом народного добра. Образовав «дистрикт Галичину» на территории западных областей Украины и включив её в генерал-губернаторство, оккупанты поощряли частную коммерцию. Львов наводнили тёмные дельцы: немецкие колонисты, офицеры вермахта, ведавшие снабжением и спекулировавшие награбленным добром, бывшие владельцы. В такой обстановке «акклиматизация» «братьев Щипошей» прошла довольно быстро.
На щите у биржи появился тщательно разрисованный лист ватмана. Объявление гласило: «Заграничные портные-мастера братья Шипоши. Мужские модели по последним берлинским и парижским образцам. Перелицовка костюмов, а также другой одежды. Доставка на дом гарантируется дополнительно по особым расценкам…».
«Братья» уже имели вполне надёжные документы: Дацюка к тому времени перевели в участковое управление, он получил доступ к «кеннкартам» и снабдил ими всю свою немногочисленную группу. Это дало возможность развернуть основную — подпольную работу.
Первым делом готовили почву для разведывательной деятельности в хортистских воинских частях: Шипош с Фодором писали венгерские листовки. Украинские тексты для них доставляла сестра Дацюка — Христина. Дьёрдь вместе с женой отправлялись по квартирам клиентов — венгерских офицеров. А ещё любили посещать утренние киносеансы, «забывая» в полутёмных залах листовки для солдат. Сначала ходили в кинотеатр «Студио», после того зачастили в «Роке». Вскоре листовки оставляли даже в магазинах, расклеивали в подъездах среди бела дня.
Однажды на Пекарской Шипош заметил цветной немецкий плакат, на котором был изображён «гитлеровский рай». Надпись гласила: «Ты увидишь всю Европу! Поезжай к нам работать!» Сверху кто-то написал углём: «Поезжай, если хочешь подохнуть». Так возникла тема очередных листовок: писали об угнанных в рабство, рассказывали о трагической судьбе многих жителей, раскрывали глаза обманутым хортистами солдатам на преступные акции фашизма.
Поздней осенью к Дацюку, довольно потирая руки, зашёл Янош Фодор:
— Овощи уже не поступают и в немецкий магазин. Жена фельдкомиссара Шранка рассказывала, что около Золочева партизаны сожгли все фольварки, увезли приготовленный для отправки картофель, подожгли сено на платформах. Обо всём этом надо тоже написать в листовках — чтобы и наши люди, и простые солдаты почувствовали: антифашистская борьба развёртывается, и мы уже— реальная сила, к которой они могут присоединиться.
Трудно было писать от руки, но друзья проводили бессонные ночи, размножая тексты, чтобы снова утром отправиться в опасные рейды по глухому городу.
Постепенно нащупывались связи с другими подпольщиками. И через год группа интернационалистов стала настоящим боевым отрядом.
Из квартиры Дацюка одна дверь вела в подвал, а он сообщался лазом с соседним домом, где жили «братья Шипоши». Большинство встреч происходило у него, Андрея. В последний день 1942 года он пригласил друзей к себе в гости. Был в чёрном костюме, торжественно настроен:
— У нас, друзья, особый Новый год. Мы его встречаем народогвардейцами. Военный Совет «Народной Гвардии имени Ивана Франко» поручил принять от вас присягу.
И начал читать текст…
— За сожжённые города и села, за смерть наших детей, — вторил ему Юрий Мошкола, — за издевательство и насилие над нашим народом клянусь мстить врагу жестоко, беспощадно и неустанно… Кровь за кровь, смерть за смерть!
— Я клянусь, — твёрдо выговаривал каждое слово Янош Фодор, — что лучше умру в бою с врагом, чем смирюсь с тем, чтобы моих братьев и сестёр кровавый фашизм гнал в жестокое рабство…
— Я клянусь, — повторял с друзьями Иштван Шипош, — всеми средствами помогать Красной Армии уничтожать бешеных гитлеровских собак, не жалея крови и своей жизни!..
Потом будут принимать священную клятву на квартире Дацюка и другие разведчики. Будут на деле доказывать верность этой клятве…
* * *
Карабкается вверх улица Зелёная. В конце её, у самого отвеса, грузно уселся серый многоэтажный дом. Он спал в эту глубокую ночь. А в квартире, обращённой окнами к холмам, бодрствовали двое. Открыли дверцу духовки, и внутри осветилась шкала вмонтированного радиоприёмника. Один из двоих ловил нужную волну. Раздался знакомый размеренно-спокойный голос диктора. В этот час передавались материалы для областных и городских газет, выходивших на Большой земле:
— Внимание, говорит Москва… Передаём текст сводки Советского Информбюро…
Рядом с мужчиной, за машинкой — женщина. Сеанс — от 12 до 3 часов ночи.
Утром статьи и сводки были уже доставлены на другие тайные квартиры. И другие люди занялись их размножением, а затем — рассылкой со специальных распределительных пунктов.