Если каждый человек сделает хоть немного… Может быть, в девятнадцатом веке, эта мечта и имела право на существование. Люди могли еще верить тогда, что мир с каждым годом становится немного лучше. Но потом, после первых двух мировых войн, все перевернулось. Людям доброй воли стало казаться, что мир становится все хуже и хуже. Мышление стало нигилистическим и экзистенциалистическим. Началось поклонение богам пустоты.
И все же вера в то, что мир становится хуже было конструктивнее, чем холодная философия шестидесятых, когда считалось, что положение стабилизировалось и что мир никогда не станет хуже или лучше – он будет постоянно оставаться на определенной стадии беспорядка, когда в непрерывной борьбе Христа и Дахау результатом будет неизменная ничья. Плохое время для функционального идеализма. Патриция и Мигель были неизбежными продуктами культуры двадцатого века. Господи, верни мне мои времена.
Насколько проще жить по их законам. Дьяволу достанутся мои внуки. Коррупция неистребима. Игра всегда заканчивается вничью, и все усилия отдельного индивида не могут никак повлиять на окончательный итог. Патриция предложила легкий выход из тупика. Она всегда уговаривала Дейка следовать за ней: "Существует множество вещей, которыми ты мог бы заняться, дорогой. Мне нужен человек для общения с журналистами, для заключения сделок с людьми, которым не нравится иметь дело с женщинами. Некоторые индийцы, глядя на нас, видимо, считают, что я должна ходить в парандже. Я могла бы тебе очень хорошо платить, и это не было бы благотворительностью или подарками, потому что ты действительно необходим мне".
Нет, пока еще нет, Патриция. Нет до тех пор, пока я не пойму, что поражение неизбежно. Возможно, этого не произойдет никогда.
Когда самолет подлетел к Филадельфии, Дейк увидел, что произошла очередная авария на электростанции и часть города обесточена. Такие аварии с каждым годом происходили все чаще. Целые районы города оставались без энергии. Больше уже никто этим не возмущался. Если бы хватало техников, денег, резервного оборудования, то аварий не было бы вообще. Но в Филадельфии, как и во всех других городах, не хватало всех трех компонентов. Обычной реакцией на очередную аварию было назначение подкомитета, который должен был проверить деятельность комитета, надзирающего за энергетическим балансом города. Ответ был всегда один и тот же: нам не хватает и нефти, и угля, и железа, и меди, и цинка, и олова, и леса, и людей.
Дейк поймал такси, но ему пришлось пересесть в другое: первое сломалось. Ему стало не по себе от езды по темному городу с такой крупной суммой в бумажнике. В Филадельфии было множество детских банд. Распад и разложение системы образования выбросил детей на улицы городов. Они отличались страшной, немыслимой безжалостностью, характерной для детей во все времена. Годы партизанской войны наполнили страну оружием. Старый самодельный пистолет в руках у одиннадцатилетнего ребенка из дома, где вся семья помешалась на проно, – и перед вами существо, которое понимает только клацанье затвора. Существо с воображением столь неразвитым, что когда он всаживает одну пулю за другой в тела взрослых, ему даже и не представить себе, что взрослые тоже могут испытывать боль. Такие дети были похожи на детей, живших в развалинах Берлина после Второй Мировой войны, Дейк читал об этом.
Он вышел из такси перед домом Патриции, увидел свет и вздохнул с облегчением. Такси уехало, а Дейк зашагал к дому. Слабое движение в темноте сбоку, заставило Дейка насторожиться. Он что-то увидел боковым зрением и резко повернулся. Вокруг однако ничего не было. Он подождал несколько секунд и снова двинулся к дому.
Хорошенькая служанка-японка открыла ему дверь и улыбнулась обычной приветливой улыбкой, блеснув золотом зубов. – Добрый вечер, мистер Лор…
Он вошел в комнату. Служанка посмотрела на Дейка и ее лицо перекосилось. Она в испуге прижала руку к горлу. Девушка отступила на шаг и ее глаза стали вылезать из орбит: казалось, что для нее настал последний, самый ужасный миг ее жизни.
– Что с вами? – спросил Дейк.
Девушка сделала еще шаг назад и упала на ковер. Дейк наклонился над ней, но она лежала неподвижно. В комнату вошла Патриция.
– Дейк! Что случилось с Молли?
– Не знаю. Она просто посмотрела на меня, чего-то испугалась и упала в обморок.
Патриция встала на колени рядом с маленькой хрупкой фигуркой девушки и потрепала ее по щеке.
– Молли! Милая, Молли!
Патриция нахмурилась и взглянула на Дека.
– Я не понимаю, что… – она замолчала и неподвижно уставилась на Дейка, а лицо ее стало белым, как мел. – Господи! – она крепко зажмурила глаза и закрыла лицо руками. Покачнувшись, Патриция чуть не упала рядом со своей служанкой.
– В чем дело! – резко спросил Дейк. – Что с тобой?
Не открывая глаз Патриция тихо ответила:
– Я не хочу этого… видеть. Твое… лицо.
Дейк инстинктивно поднял руку и дотронулся до лица. Он потер правой рукой левую щеку. Все было в порядке. Он провел рукой по подбородку – и застыл. Только сердце отчаянно застучало в груди. Он осторожно потрогал правую щеку и почувствовал, как его пальцы заскользили по гладкой твердой поверхности отполированной кости. Его пальцы сами поползли вверх и Дейк нащупал пустую глазницу.
В три скачка он оказался перед большим настенным зеркалом. Если бы он увидел отполированный череп с пустыми глазницами и дырой вместо носа это было бы совсем не так ужасно, как то лицо, которое смотрело на него со стены. Оно было разделено пополам. Одна сторона была теплой, живой. Другая половина – голый череп, скалящий зубы.
Это невозможно, это было совершенно невозможно!
Дейк отчаянно искал и не находил ни одного логического ответа. Если срезать у человека пол-лица, то он немедленно истечет кровью. В зеркале у себя за спиной он увидел отражение Патриции, которая по-прежнему стояла на коленях, не отрывая рук от лица, рядом с лежащей неподвижно служанкой – маленькой девушкой, которая так гордилась тем, что научилась произносить звук "эль", что изменила свое имя на Молли.
Его сознание окровавленными пальцами, из последних сил, цеплялось за последний уступ: пропасть безумия все сильнее притягивала к себе. Легче было разомкнуть пальцы и начать бесконечное падение в пропасть, откуда нет возврата. Еще легче было закричать, захихикать и окончательно уничтожить двух перепуганных насмерть женщин.
Дейк медленно подошел и встал за спиной Патриции, глядя на ее прекрасные блестящие волосы.
Голос Дейка был сдавленным и хриплым:
– Ты будешь рассказывать кому-нибудь об этом?
– Нет. Нет!
– Как ты думаешь, сколько людей видели… нечто подобное, и никогда не решались рассказывать об этом, Патриция?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Нам все это только снится? Происходит ли этот кошмар на самом деле? Может быть, ты Патриция из моего сна?
– Это ты… мне снишься, Дейк. В моем кошмаре.
– Что же нам делать, чтобы проснуться?
– Ты знаешь… что мы не спим. Кто… или что ты?
– Чудовище? Демон? Я Дейк. И я не понимаю, что происходит также, как и ты. Посмотри на меня.
– Нет.
Дейк взял ее блестящие волосы в кулак и резко повернул ее голову к себе.
– Посмотри на меня!
Она застонала, но продолжала держать глаза крепко сжатыми. Свободной рукой, Дейк, не обращая внимание на ее отчаянное сопротивление, заставил Патрицию открыть глаза. Не дыша, широко открытыми глазами, она молча смотрела на него. Потом она закричала.