Она была француженкой, и действительно в ней был заметен тот специфический шик, который, как считается, присущ француженкам, но редко удается обнаружить.
Олали была очень умна. Она начала свою карьеру после войны в кордебалете одного из крохотных французских стриптиз-ревю. Она знала о жизни исключительно много, практически все, что следовало знать насчет мужчин. Услышав, что Англия – чудное место, где неплохо живется, она составила план, как туда добраться. В Марселе ей посодействовал некий делец, который занимался финансами подобных девиц.
Олали точно знала, как ей вести себя с Кэллагеном, так как получила указания «эксперта» по этой части.
Кэллаген положил шляпу на столик и расстегнул пальто: в комнате было слишком жарко. Миленько обставленная, она была перегружена бесчисленными столиками и всяческими безделушками. Красные обои, обилие красного бархата и шелка просто подавляли.
Он задержал долгий взгляд на Олали. Темно-синий, переливающийся муаром, шелковый халат с искусными глубокими разрезами подчеркивал стройность фигуры изящную форму ног. На лице Кэллагена читалось восхищение, правда, слишком уж открытое, чтобы быть искренним.
– Послушайте, мисс Голи… или миссис Голи?
Он подождал, но после того, как она улыбнулась и оставила вопрос без ответа, приступил прямо к делу.
– Очень сожалею, что я вас потревожил, но нам стоит переговорить, прежде чем полиция начнет задавать вам кучу вопросов.
Она кивнула и мило улыбнулась, затем грациозно поднялась и принесла шкатулку с сигаретами. Он взял одну себе, предложил ей, подал огня и оставался на ногах, пока она опять не села. Кэллаген хорошо знал этот тип женщин, которые очень ценили хорошие манеры.
Он начал говорить, лицо его было спокойным и открытым, фразы звучали ровно и дружелюбно: он считал такой стиль весьма полезным, когда приходилось лгать женщинам вроде Олали.
– Не хочется попусту тратить ваше время, мисс Голи, так что я постараюсь быть кратким – насколько это возможно. Я частный детектив, меня наняли адвокаты Мероултонов. У них есть основания считать, что один из членов семьи может иметь неприятности с полицией из-за убийства, о котором вы уже читали.
К несчастью, есть свидетельства, что ваш ближайший друг Беллами Мероултон находился в районе Линкольн Инн Филдс в то время, когда произошло убийство. Я уверен, примерно в это же время он зашел к вам. Не затруднит вас сообщить, когда он пришел?
– Не помню, мсье. Почему я должна это помнить? Мсье Беллами пришел около полуночи… Минут в пять или десять первого.
Кэллаген обворожительно улыбнулся.
– Уверен, вы сказали правду. Хотелось бы заверить вас: если все пойдет нормально, мы сможем в два счета выручить Беллами из беды. Единственное, чего мы боимся – как бы он не попытался организовать себе фальшивое алиби и заявить, что был здесь гораздо раньше. Скажем, в половине двенадцатого. Если он это сделает, то совершит ошибку. Когда я говорил с вами сегодня, я думал, вам лучше утверждать, что он не приходил вообще. Но поразмыслив, пришел к выводу, лучше сказать правду.
– Я так и сделаю! – воскликнула она. – Обязательно! Я буду говорить только правду!
– Отлично, – подхватил Кэллаген. – Прекрасно!
И попытался пальнуть наугад.
– Полагаю, после моего звонка вы тут же позвонили брату – Арно Белдо?
Попытка оказалась удачной.
– Да, – подтвердила она, – я предупредила, что буду говорить правду. Не хочу неприятностей с полицией.
Кэллаген встал.
– Благодарю вас, мисс Белдо, вернее, мисс Голи. И ещё одно: вы, конечно, можете поступать как угодно, но я на вашем месте постарался бы пока не выходить на связь с Беллами. Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать.
Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать. Проблем и так хватает, верно?
Она встала.
– Я не собираюсь звонить мсье Беллами. Вообще не хочу быть замешанной в этом деле. Если меня спросят, я скажу правду. Если нет – вообще ничего не скажу. Вы поняли?
Кэллаген улыбнулся.
– Замечательно. Я считаю – вы мудрая женщина. До свидания.
Они с улыбкой пожали руки.
Кэллаген сидел в своем офисе на Ченсери Лейн, погрузившись в размышления. В приемной Фред Мейзин балансировал на старом стуле Эффи Перкинс, упершись для равновесие ногами в стол для пишущей машинки. Он с головой погрузился в изучение колонок «В кулуарах ипподрома», интересуясь предстоящими бегами в Четелхеме.
Кэллаген считал, что можно двигаться дальше. Первое, что надо было сделать – выбить двести фунтов, или хоть сколько получится, из Беллами. Беллами напуган, он может раздобыть всю сумму.
Грингол наверняка приставил к бедняге пару сотрудников. Они прицепятся к нему, когда он покинет убежище на Пойнтер Мьюс, и будут следовать за ним до «Грин Сигнал». Оттуда все доложат Гринголу.
В это время под каким-нибудь предлогом Грингол выманит прислугу из дома и проведет обыск. Он должен обнаружить серый «хомбург». Очень кстати. Тогда Беллами заберут, скорей всего за хранение наркотиков, и будут выжимать достаточно улик для ареста по основному обвинению.
Олали Голи должна поддержать идею. Скорей всего, она заявит, что Беллами заявился к ней в 23.30 – 0.05. Дело необходимо повернуть так, чтобы сочли, что он пытается создать себе ложное алиби. Кэллаген полагал, что с этим проблем не будет.
Но ему интересно было знать, когда Беллами в самом деле пришел к Олали. Судя по её реакции, она давно отрепетировала свои показания. И очень хорошо отрепетировала.
Он угрюмо хмыкнул. И это тоже можно выяснить.
Сделав какие-то пометки в маленьком черном блокноте, Кэллаген глянул на часы. Перевалило за полночь. Он ужасно устал.
Надев шляпу, Кэллаген обратился к Фреду:
– Охраняй нашу крепость, Фредди! Подожди до двух, потом можешь закрыть лавочку. Увидимся.
И он ушел.
«Грин Сигнал» не отличался от любого другого заведения такого рода. Задуманный как место для мужских пирушек, как протест против заботливой тирании женщин, он превратился в ординарный центр дюжины различных видов порока, в узаконенное место встречи членов двух – трех разных кланов полусвета, которые предпочитали развлекаться ночью, чтобы успешно скрывать лица днем.
Иногда вместе с завсегдатаями сюда заглядывали приличные люди – поинтересоваться, что и как. Одного визита обычно хватало.
В заведение можно было попасть через вход с Паллард Плейс, поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, далее надо было пролезть через дверку в стене в соседний дом, на этот раз спуститься по лестнице и оказаться на первом этаже, где пройти в просторное помещение.
В правом углу на эстраде располагались четыре типа, числившихся мексиканцами. Двое из них были выходцами из Марселя, один – из Милли Энда и последний – с Лесли Стрит. Они оглушали клиентов темпераментной музыкой гитар, испанских мандолин и прочих душещипательных инструментов.
Четверо замученных официанта с синевой под глазами стояли у стены, пока от них не требовалось стремительно лететь по лестнице ( такой у них здесь был закон ), чтобы немедленно доставить клиенту требуемую выпивку из винной лавки за углом. В зале собралось всего десятка полтора гостей, большинство – женщины. При этом не трудно было сделать вывод – кто они и чем они занимаются. И в том, и в другом случае ошибки быть не могло.
Все выглядели усталыми, потому что слишком настойчиво пытались спрятаться от себя самих и от невеселых мыслей. Обычно они терпели неудачу, и тогда приходилось прибегать к помощи бутылки, а то и к белому порошку.