Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.
Неожиданно раздался стук в дверь.
– Кто там? – осведомился я.
– Яков Андреевич, это Грушенька, – услышал я тоненький голосок. – Мне очень нужно с вами поговорить! – взволнованно зашептала она.
– Войди! – позволил я ей.
Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.
– Яков Андреевич, несчастье, – встревоженно проговорила она.
Сердце мое упало, почувствовав неладное.
– Что произошло? – спросил я, стараясь казаться спокойным.
– Мира, – ответила девушка.
– Что с ней? – воскликнул я. – Она жива?
– Да! – ответила Грушенька. – Да не пугайтесь вы так!
Индианка ваша даже здорова, только вот…
– Что только? – я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.
– Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, – промолвила Грушенька растерянно.
– Как это допрашивает? – не понял я.
– Обыкновенно, – пожала плечами Грушенька. – В гостиной!
– Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? – взорвался я.
– Тише, тише! – замахала руками Грушенька. – Так и удар случиться может! – заключила она. – Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…
– Мира? Из комнаты брахманов?.. – не поверил я. – Но как она могла пройти к ним?
– Не знаю, – Грушенька опустила глаза. – Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.
– Не удивительно! – воскликнул я. – И все-таки все это очень странно!
– Но индианка и не отказывается, что была у них, – пожала плечами Грушенька. – А я-то так надеялась, что… – девушка осеклась на полуслове. – Да что же мы стоим-то?! – воскликнула она. – Ее же надо спасать!
– И то верно, – ответил я.
В гостиной козырем расхаживал Лаврентий Филиппович.
– Итак, – спрашивал он, – как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?
Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.
– Это не имеет значения, – ответила Мира. – Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…
– Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.
– Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! – зло хмыкнула Ольга Павловна. – Побойтесь Бога, сударыня! – призвала она мою протеже.
Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя.
Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.
– Мне не в чем каяться, – сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. – Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!
– Тогда, сударыня, – вкрадчиво произнес Медведев, – вы, может быть, знаете, кто это сделал?!
– Мира не может знать, кто это сделал! – вмешался я.
– Яков Андреевич? – Медведев заметил меня только сейчас.
– Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… – он умолк, подыскивая подходящее слово.
– Содержанки, – с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.
– Э-э… экономки, – нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. – Но это – дело полиции!
– Вы забываетесь, – сказал я сквозь зубы.
Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…
– Но, Яков Андреевич, – он сбавил тон, – дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?
– Мира не имеет к этому никакого отношения! – настаивал я.
– А кто же тогда имеет? – нервно спросила вдова.
– Это еще предстоит выяснить, – ответил я.
– А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? – Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.
– Яков Андреевич Кольцов – человек весьма сведущий в полицейских вопросах, – неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.
– В самом деле? – спросила растерянная вдова. – Никогда бы не подумала! – откровенно заявила она.
Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!
– Сударыня, – снова обратился Лаврентий Филиппович к индианке, – но вы так и не объяснили нам, что же вам понадобилось от Мадхавы с Агастьей?
– Я хотела повидать земляков, – невозмутимо ответила Мира.
– Повидали? – с усмешкой спросил Гродецкий, выпуская новую струю дыма изо рта.
– Да, – кивнула индианка, – мы даже успели поговорить…
– О чем же? – осведомился Медведев.
– Об Индии, разумеется, – пожала плечами Мира.
– Убийцы! – воскликнула Ольга Павловна и горько расплакалась.
– Но это неправда! – воскликнула Мира. – Они даже и не брахманы! Они не имеют никакого отношения к ритуалу и даже толком не знают о нем! – продолжала она защищать своих земляков. Мне подумалось, что в доказательство своей правоты индианка без сомнений распростерла бы ладонь над огнем.
– Ложь! – причитала княгиня. – Все – ложь!
Грушенька вернулась из будуара княгини с нюхательными солями. С виноватым видом она принялась хлопотать над хозяйкой. В этот момент я понял, что Грушенька сама и дала моей Мире ключи.
– Ольга Павловна, успокойтесь, пожалуйста, – попросил я, как можно мягче, но княгиня Титова не стала внимать моим мольбам и разрыдалась еще сильнее.
– Грушенька, – княгиня вдруг успокоилась, – а не ты ли дала индианке ключи? – похоже, ее озарила та же догадка, что и меня. Она устремила пристальный взгляд на свою экономку, которая едва не лишилась от страха чувств.
– Я не… – пролепетала она.
– Так ты давала ей ключ или нет? – грозно вопрошала княгиня.
– Оставьте в покое девушку! – взмолилась Мира.
Ольга Павловна встряхнула экономку за плечи.
– Давала или нет? – повторила она.
– Charmante, – усмехнулся Гродецкий и громко зааплодировал.
Сцена сделалась окончательно неприличной.
– Давала, – выдавила из себя Грушенька и вся залилась румянцем.
– Да я тебя!.. – Ольга Павловна замахнулась, но в последний момент спрятала руку за спиной. – Да я тебя в скотницы… Из барского-то дома! – проговорила она, часто и тяжело дыша. – Вон отсюда! – приказала княгиня.
Заплаканная Грушенька послушно ушла из гостиной.
– Вот дура-то, – произнесла со вздохом Ольга Павловна, немного остыв. Грушу она любила и даже готова была ее простить, но к Мире испытывала ненависть.
– Сударыня, – вновь обратился к индианке Лаврентий Филиппович, – я вынужден поместить вас к вашим брахманам, – развел он руками.
– Делайте что хотите, – ответила Мира, покорная воле богов.
– Что?! – воскликнул я. – Не будет этого!
– Но… – Медведев покосился в сторону Ольги Павловны.
– Не смейте вмешиваться! – прикрикнула она на меня. – Эта женщина, – она ткнула указательным пальцем в мою индианку, – по меньшей мере соучастница! И если произойдет еще одно убийство или кража, то виноваты в этом будете именно вы!
– Поверьте мне, Ольга Павловна, вы ошибаетесь, – прижал я руки к груди.
– Ничего подобного! – возразила княгиня. – Я никогда не ошибаюсь! – самоуверенно заявила она.
– Ладно, ладно, – вздохнул Медведев. – Я оставлю вам вашу индианку, но снимаю с себя какую бы то ни было ответственность!
– Лаврентий Филиппович, а почему бы вам не допросить всех слуг? – предложил я квартальному. – Возможно, убийца кто-то из них!
– Этим я-то и занимаюсь, Яков Андреевич, пока вы бездельничаете! – ответил он укоризненно.
На этом инцидент вроде бы был исчерпан. Я взял под руку Миру, которая едва держалась на подкашивающихся ногах, чтобы проводить ее в отведенную ей гостевую комнату.
За окнами стемнело, метель только усиливалась.
– И сколько еще мы пробудем здесь? – спросила Мира с тоскою в голосе. – Мне не нравится этот дом, – сказала она. – Здесь непременно случится еще какое-нибудь несчастье, – с горечью заключила индианка.
– Мы уедем сразу же, как только закончится метель, – ответил я.
– Яков Андреевич, вы кого-нибудь подозреваете? – спросила Мира, когда мы поднимались по лестнице.
– Да, – ответил я, имея в виду Гродецкого. Но мне так до сих пор и не удалось разобраться в его мотивах. А о доказательствах и вовсе речи не шло. Я даже не в силах был раскрыть в нем масона. И эта его выдержка тем более вселяла в меня уверенность, что он принадлежит к нашему братству.
Масон узнавал другого каменщика по знакам, пожатиям и клятве. Невольно вспомнилось мне:
"– Дай мне слово Иерусалима:
– Гиблин.
– Дай мне слово вселенной.
– Боаз.
– Сколько есть истинных уз?
– Пять: ступня к ступне, колено к колену, рука в руке, сердце к сердцу, ухо к уху.
– Истинное слово и истинная примета каменщика?
– Прощай!"
Но не мог же я подойти к Гродецкому и напрямую сказать ему все это, если он отказывался отвечать на знаки нашего братства!
– Кто он? – спросила Мира, облокотившись о мраморную колонну.
– Я не могу сказать…
– Понимаю, – проговорила индианка в ответ. Она отперла дверь ключом, и мы вошли в ее комнату, в которой царил безукоризненный порядок.
Индианка, наконец-то, присела на диван и смогла перевести дух.
– Медведев очень утомил меня, – медленно проговорила она.
– Почему он играет против нас? – неожиданно спросила Мира.
Я задумался.
– Видимо, – после недолгой паузы ответил я, – потому что еще так и не разобрался в ситуации. Он так же, как и мы, не понимает, что происходит…
В дверь постучали.
– Барышня, можно к вам? – узнал я Грушенькин голос.
– Входи, – позволила Мира, хотя я заметил, что больше всего на свете сейчас она хотела бы отдохнуть. Разговор с Лаврентием Филипповичем отнял у нее много душевных сил.
Грушенька опасливо вошла в комнату.
– Барыня, наверное, выгонит меня из дома, – медленно проговорила она, – но мне очень хочется, барышня, чтобы вы мне все-таки погадали.
– Хорошо, – согласилась Мира. – Мне не хотелось этого делать, но если ты так уж настаиваешь…
Она извлекла из комода свой обклеенный цветной бумагой сундук с гадальными принадлежностями. Я видел, что ей сильно недоставало Сварупа, ее старого индийца-слуги. Это он бережно укладывал ей в дорогу астрологические таблицы, вышитые мешочки с благовониями, разноцветные свечи и амулеты-пентакли, отлитые из свинца. Один из таких пентаклей-оберегов носил я у себя на груди. Здесь же лежал и изумрудный ларец с древней колодой карт Таро, которые Мира раскладывала только в самых особенных случаях.
Индианка опустила темно-бордовые занавеси на окнах, тяжелый бархат которых шумно упал на мозаичные плиты паркетного пола. Потом Мира велела Грушеньке затушить все свечи, которые были зажжены в канделябрах. Девушка тут же послушалась и с воодушевлением сделала то, что приказала ей предсказательница, словам которой она безоговорочно верила.
Мира скрылась за ширмой и переоделась в ярко-красное сари, которое ей несказанно шло. Запястья свои она унизала тяжелыми золотыми браслетами, которые обычно позванивали, когда индианка раскладывала карты.
Когда Мира появилась из-за ширмы, Грушенька вздрогнула, потому как не узнала ее. Ей была знакома европейская барышня, а не эта восточная принцесса с копной черных распущенных волос, огромными подведенными глазами и лихорадочным румянцем на смуглых щеках.
Мира извлекла из ящика три свечи и бронзовый старинный подсвечник. На круглом столике она поставила статуэтку Шивы, которую тоже привезла с собой из нашего столичного особняка.
Индианка зажгла свои свечи, от которых сразу стал исходить какой-то экзотический аромат. Невольно перед моими глазами возникли развалины древнего дворца ныне покойного раджи, на которых мне однажды посчастливилось побывать. В пламени свечей мне виделись милые сердцу Миры, зовущие, дикие джунгли.
Индианка прошептала какие-то ритуальные слова, которые мне не удалось разобрать, и велела Грушеньке сесть на стул.
Девушка механически проделала то, что от нее требовалось.
Тогда индианка перетасовала колоду карт с древними символами, смысл которых заключался в кабалистических аллегориях. Она приказала Грушеньке снять ее левой рукой и разложила на столе пентаграмму.
Я только дивился тому, как перекликались все древние учения между собою.
– Твое желание исполнится, – улыбнулась Мира. – Обязательно, – обнадежила она девушку, которая слушала ее с замиранием сердца. С первого взгляда было заметно, что думает Грушенька о каком-то определенном человеке, с которым давно знакома, и мечтает о нем, но боится признаться себе в своих мечтах. – Ты можешь на него положиться, – продолжала Мира вещать, – он – добрый человек, – проговорила она и задумалась, какая-то тень набежала ей на чело.
– Что-то не так? – спросил я индианку.
– Нет, – Мира покачала головой, продолжая вглядываться в выпавший ей аркан. – Но мне кажется… А, впрочем, нет! – отмахнулась она, бросив взгляд на испуганную Грушеньку. – Кстати, – добавила она, – видишь вот эту женщину? – она указала на верховную жрицу. – Княгиня даст свое разрешение на брак!
Потом Мира собрала свои карты, убрала их в ларец и спрятала в ящике, туда же она сложила и недогоревшие свечи, вместе с вышитыми мешочками, полными благовоний и ароматических трав.
– Ты осталась довольна? – спросила индианка у девушки.
– Да, – Грушенька закивала русоволосой головой.
– Тогда, может быть, ты поможешь мне переодеться? – попросила Мира ее.
– Конечно, – согласилась она обрадованно.
Мира скрылась за ширмой.
– Подай мне, пожалуйста, из шкафа муаровое платье цвета чайной розы, – попросила она.
Грушенька открыла шкаф, замерла на какое-то мгновение, а потом издала истошный вопль.
– Что случилось? – хором воскликнули мы с Мирой.
– Там… там… – Грушенька указывала пальцем в шкаф красного дерева. – Там…
– Да что там? – я подошел к шкафу, который так напугал экономку. Девушка стояла, бледная как смерть, и продолжала указывать на полку.
– Ты увидела призрак? – спросила индианка, высунувшись из-за ширмы.
– Платок, – прошептала девушка побелевшими губами.
– Какой еще платок? – удивился я.
– В крови, – тихо промолвила девушка. Ее трясло, словно в лихорадке.
В этот момент я тоже увидел предмет, который привел Грушеньку в такой ужас. Это был белый батистовый платок князя Николая Николаевича Титова, весь пропитанный бурой кровью. На нем был золотыми нитками вышит княжеский шифр – вензель, составленный из его инициалов.
– Какой ужас! – всплеснула руками Мира, которая закуталась в шаль и вышла все-таки из-за ширмы. – Теперь в убийстве все обвинят меня, – прижала она ладони к разгоряченным щекам.
Грушенька переводила взгляд с меня на Миру и не знала, верить ли гадалке, которая десять минут назад предсказала ей сказочную судьбу, или не верить. Но то, что Мира могла убить человека, никак не укладывалось у нее в голове.
– Грушенька! – обратился я к экономке. – Пообещай мне, пожалуйста, что никому не расскажешь о том, что увидела! Это может стоить барышне жизни… Ведь нет никаких сомнений в том, что платок покойного князя кто-то подбросил в Мирины вещи.
– Хорошо, – пообещала девушка. – Я никому не скажу, но я не понимаю…