Другие направляли меня в ложном направлении или отсылали к слепым и глухим. Третьи просто-напросто отворачивались, стоило мне заговорить о Саре или о Рено.
Все эти бесплодные блуждания вконец испортили мне настроение. В довершение ко всему полил сильный дождь, и я проклял себя за то, что отправился в путь без провожатого и без плаща. Мне хотелось верить, что рано или поздно мои поиски увенчаются успехом, но, пробродив еще несколько часов и вымазав ноги в грязи, я так ничего и не добился.
В конце концов мне вроде бы повезло. Мой последний собеседник направил меня в дальний угол провансальского лагеря, к самой реке, поклявшись, что женщина по имени Сара живет именно там. Разумеется, он хотел просто поиздеваться надо мной. Судя по вони, палатки эти использовались провансальцами в качестве отхожего места. Размокший от непрестанных дождей берег реки был усеян следами людей и животных, приходивших сюда справить нужду или испить водицы. Я так увяз в этой вонючей жиже, что едва не потерял сапог. Единственное, что меня радовало, так это неожиданное одиночество. Остановившись, я несколько минут наблюдал за дорогой, шедшей по противоположному берегу. Люди и животные находились всего в двухстах шагах от меня, однако зеленоватые воды Оронта разделяли нас подобно безбрежному океану.
Я повернулся, собираясь идти назад, и остановился как вкопанный, увидев рассредоточившихся в линию воинов. Вооруженные мечами хмурые рыцари, шаги которых приглушала мягкая глина, смогли подойти ко мне на расстояние брошенного камня. Мне оставалось либо броситься в быструю реку, либо встретить противника лицом к лицу. Я опустил руку к поясу и нащупал рукоять данного мне Сигурдом ножа, прекрасно понимая, что любое сопротивление бесполезно.
— Деметрий Аскиат? — обратился ко мне предводитель рыцарей.
— Да, — ответил я, пытаясь заглянуть в его поблескивавшие из-под шлема глаза.
— Мой господин, граф Сен-Жиль, желает встретиться с тобою.
Граф Раймунд, как и подобало богатому человеку, зимовал отнюдь не в драной палатке. Зимней квартирой ему служило стоявшее посреди лагеря провансальцев здание заброшенной фермы, в котором накануне и проходило заседание военного совета. Каменные стены этого здания были обшиты деревом, а крыша покрыта прекрасно сохранившейся черепицей. Над трубой поднимались густые клубы едкого дыма.
Мы пересекли пространство, отделявшее амбар от дома, прокладывая себе путь между конюхами, посыльными, лошадьми и воинами. Стоявшие у двери стражи с длинными копьями никак не отреагировали на мое появление. Я не без удовольствия переступил через порог дома, радуясь тому, что спрятался от дождя, и, очутившись в просторной, плохо освещенной комнате, присел на скамью. Столы и лавки стояли по стенам, земляной пол был покрыт тростником. В углу потрескивал огонь, но в комнате было столько слуг и просителей, что они могли бы согреть ее собственным дыханием.
Через несколько минут из-за тяжелой дубовой двери появился писец. Все в комнате замерли в напряженном ожидании, пока его взгляд скользил по лицам собравшихся. Мне стало любопытно, как он их различает: на мой взгляд, все эти грязные, черноволосые, бородатые люди были похожи друг на друга как две капли воды. Но тут писец остановил взгляд на мне и ткнул в мою сторону рукой.
— Ты. Идем.
Вторая комната была примерно таких же размеров, как и первая, но казалась куда более просторной благодаря тому, что в ней было почти пусто. На деревянном ложе в углу восседал одетый в красную ризу епископ Адемар, а за столом сидел граф Раймунд, уставившийся своим единственным глазом на папского легата. Не предложив мне сесть, он буркнул:
— Мои люди нашли тебя.
— Да, мой господин.
— Ха! Если бы они с таким же усердием сражались с турками! Прошлой ночью один из вражеских лазутчиков проник в лагерь и увел с собой семь лошадей. Если так пойдет и дальше, в Иерусалим мы отправимся пешком.
— Их отпугнет охрана новой башни, — высказал предположение епископ.
В его присутствии я чувствовал себя неуютно, не зная, чего можно ожидать от прелата латинской церкви, но он вел себя на удивление сдержанно и учтиво.
— Увы, это не так. Турки чувствуют нашу слабость. — Раймунд встал из-за стола и подошел к небольшому оконцу, из которого открывался вид на поднимающиеся к облакам крутые склоны горы Сильпий. — Можно не сомневаться, что воры завтра пожалуют сюда в одеждах торговцев и продадут нам наших же лошадок, а заодно и разведают обстановку. Хочешь вина?
Я не сразу понял, что он предлагает вино мне, и потому пробормотал в ответ что-то невразумительное. Граф недовольно скривился, смутив меня еще сильнее. Только после того, как слуга принес две наполненные вином чаши, я начал успокаиваться. Вино оказалось теплым, и я осушил чашу одним глотком, как верблюд. С той поры, когда я мог позволить себе подобную роскошь, прошло немало месяцев.
— Садись! — приказал Раймунд.
Не заметив рядом ни одной скамьи, я опустился на лежащее возле двери шаткое кожаное седло.
— Ты работаешь на Боэмунда. Он хочет, чтобы ты выяснил, кто убил норманна Дрого.
Я не знал, вопрос это или обвинение, и счел за лучшее промолчать.
— Знаешь, зачем ты ему понадобился? — Граф провел пальцем по щеке. В отличие от большинства франков он продолжал бриться и во время осады, хотя время от времени оставлял на подбородке серебристую, отливающую металлическим блеском щетину. — Ты догадываешься, каковы его цели?
Он смотрел на меня с явной неприязнью.
— Я… Он опасается, что нераскрытое преступление приведет к новым распрям между союзниками, — пробормотал я, обхватив руками чашу.
— Ну конечно! Забота Боэмунда о единстве армии общеизвестна! Вспомни хотя бы его вчерашнее выступление на совете!
— Я…
— Он хочет, чтобы наши армии объединились под началом одного командующего. Как ты думаешь, кого он имеет в виду?
Я попытался найти достойный ответ. Видя мое замешательство, граф презрительно усмехнулся и продолжил:
— Самого могущественного? — Он ударил себя кулаком в грудь. — Праведника, подобного нашему епископу? Нет! Этот норманнский выскочка, которого собственный отец лишил наследства, хочет подчинить армии величайших правителей христианского мира своим амбициям. И с какой целью?
— Чтобы успешнее вести войну с турками? — робко произнес я, раздавленный таким натиском.
Граф Раймунд приподнялся в кресле и перегнулся через стол.
— Если ты веришь этому, господин грек, тогда убийца Дрого может спать спокойно. Боэмунд — такой же пират и разбойник, как и все его сомнительные предки! Он уже пытался захватить твою страну, но, потерпев неудачу, пошел против собственного брата. — Граф указал рукой на окно. — Посмотри туда! Неприступный город, плодородная долина, порт в устье реки, контроль над всеми идущими на восток дорогами. Ни один здравомыслящий человек не отказался бы от такого королевства!
— И ты тоже? — вырвалось у меня.
Это была непроизвольная реакция, и я сразу пожалел о своих словах, но, как ни странно, они заставили графа Раймунда почувствовать ко мне некоторое уважение. Вновь усевшись в кресло, он приказал слуге еще раз наполнить вином мою чашу. Когда он заговорил, его речь стала более сдержанной.
— Я — правитель тринадцати графств, герцог Нарбонский и маркиз Прованский. В своей стране я кесарь. Все, чего я хочу, это воздать должное Господу Богу.