– Да Бог с ним, с именем. Расскажите в общих чертах. В чем там было дело?
Моя уловка сработала, и Денис Владимирович не сразу, но продолжил:
– Всех подробностей я не знаю, секундант по дуэльному кодексу не обязан знать подробностей нанесенного оскорбления. Существуют такие подробности, особенно если дело касается дам…
– Так что, он собирался драться из-за женщины? – почти взвизгнула наша ироничная Софья. Она была возбуждена и глаза ее блестели. Не припомню, чтобы я видела ее в таком состоянии.
– Нет, – смутился Денис Владимирович. – Я, может быть, неловко выразился… На этот раз женщина тут была ни при чем… Павел Семенович собирался потребовать удовлетворения от господина Ар…
Старик прикусил себе язык, но было поздно. Он чуть было не проговорился, но даже первые буквы фамилии в данной ситуации я сочла за подарок судьбы. Не так много в нашем краю «довольно известных», как выразился Денис Владимирович, господ, фамилия которых начинается на «Ар…» Теперь я была уверена, что смогу разыскать этого человека, и сделать это будет не так уж и трудно. Но по понятным соображениям скрыла свою радость и постаралась помочь смущенному старику:
– Так за что собирался Синицын потребовать удовлетворения от этого неизвестного господина?
Эта фраза, видимо, успокоила его и он продолжил:
– Повторяю, всех подробностей я не знаю, Павел сказал, что господин «Р» (назовем его так) подлец и использует свое высокое положение в преступных целях. И кипел при этом благородным негодованием.
От меня не укрылась наивная уловка старика, с помощью которой он попытался скрыть свою оговорку. И я мысленно улыбнулась.
– То есть со стороны господина Синицына это был благородный поступок, и если бы поединок состоялся…
– А он не состоялся? – спросила я. Вернее, уточнила, поскольку ответ на свой вопрос знала заранее.
– Господин «Р», – уже совершенно успокоенный, развел руками рассказчик, – от поединка отказался. То есть по законам чести заслуживает презрения. Именно поэтому я никогда не скажу вам его имени.
– Разумеется. О таких вещах даже спрашивать неприлично, – согласилась я.
Наша беседа на этом, разумеется, не закончилось. В деревне визиты не заканчиваются так быстро.
После обеда мы стали пить кофе и чай. Софья села за фортепьяно и сыграла несколько модных новинок. У нее была прекрасная техника, хотя для серьезных вещей недоставало глубины. Под них наш «Денис Давыдов» задремал и проснулся только тогда, когда женщины собрались по домам.
В другое время мы непременно бы сели играть в карты, и гости засиделись бы за полночь. Но по причине моего траура это было не совсем уместно. Хотя и Денис Владимирович, и Азалия Ивановна… да и Софья тоже последние года два с большим удовольствием проводят время за зеленым сукном, и в другое время мне не удалось бы выпроводить их так быстро.
Но с непривычки эти несколько часов довольно оживленного общения настолько утомили меня, что я облегченно вздохнула после отъезда гостей и отправилась отдохнуть в свою любимую «светелку».
И чтобы отвлечься и отдохнуть, я решила обратиться к своему почти забытому развлечению – к пасьянсам. В свое время я очень увлекалась этим делом и знала десятка полтора самых разных пасьянсов. Были среди них и совсем простенькие, не требующие ни ума ни фантазии, а были и очень сложные, требующие точного, почти математического расчета. Именно они и привлекали меня в первую очередь.
А вспомнила я о них потому, что нашла старую разбухшую от частого употреблению колоду карт, которую использовала когда-то исключительно в этих целях. Другая моя колода, не менее старая, была предназначена для гадания. А играть в то время полагалось новыми, только что распечатанными колодами, такова была традиция.
Тасуя карты, я размышляла над тем, что – как и большинство окружающих меня в последнее время предметов – пасьянсы тоже были связаны со смертью. Это уже не испугало меня, как может подумать читатель. Ко всему в жизни привыкаешь.
Карточные игры вообще и пасьянсы в частности, видимо, в силу своей полумистической природы в большинстве своем носят мрачные инфернальные имена: «Узник», «Мария Стюарт» и, наконец, самый мой любимый – «Гробница Наполеона», получивший широкое распространение вскоре после смерти Бонапарта.
Его-то я и решила разложить. Пасьянс – это не только игра, не только логическая задача, хотя и это тоже. Но кроме этого – по ним гадают. Но не так, как это делают цыганки, а по-другому – загадывая желание. И если пасьянс сходится, то и желание твое исполнится.
На этот раз я доверила «Гробнице Наполеона» судьбу своего расследования, загадав, что если пасьянс сойдется – то я распутаю этот клубок тайн и загадок, то есть узнаю, почему и как был убит мой муж, и чьими руками осуществлено возмездие.
Можете себе представить, с каким вниманием я открывала каждую карту, боясь упустить хоть одну возможность. Тем более что на этот раз пасьянс по началу совершенно не желал сходиться, и сошелся лишь тогда, когда я уже потеряла всякую надежду – неожиданно легко и быстро.
Кому-то это может показаться смешным, но это настолько улучшило мое настроение, что я даже стала напевать какую-то мелодию, чего не делала уже давно. А когда услышала за дверью шаркающие шаги своей старой нянюшки, то подбежала к ней и расцеловала в щеки.
– Бог с тобой, Катенька, – прослезилась она, – что это ты вздумала, шалунья? То слова за весь день со мной не сказала, а теперь целуешь?
Только теперь я поняла, как сильно обидела и напугала ее сегодня утром своей холодностью и, чтобы искупить свою вину, попросилась к ней в каморку, чего не делала с детских лет. Там она напоила меня чаем с изумительным земляничным вареньем, скоро оттаяла и даже развеселилась, хотя и поворчала для видимости, и еще раз всплакнула, но уже от радости.
И снова наступил вечер. И то ли по причине сошедшегося пасьянса, то ли еще почему, но на меня снизошло удивительное спокойствие. И эта внутренняя гармония потребовала выплеска, и я впервые за долгое время села за фортепьяно и не вставала из-за него до тех пор, пока не переиграла все любимые вещи.
И дарованное мне спокойствие души оказалось продуктивным. Пока я музицировала, мне в голову пришло несколько мыслей, благодаря которым я сдвинулась с мертвой точки. Во всяком случае, у меня появилась надежда. А это уже немало.
Я вернулась в свою комнату и сделала запись в дневнике, которую по причине ее важности привожу полностью…
Как видите, и сама Екатерина Алексеевна использовала в качестве подручного материала свои дневники и записки. Именно поэтому я и позволяю себе иногда кое-где «разбавлять» или дополнять ими основной текст повествования, не нарушая тетушкиного стиля и замысла.
Кто-то может упрекнуть меня в навязчивости. В том смысле, что без этого моего последнего комментария вполне можно было бы обойтись. Вполне вероятно. И даже наверняка. Просто мне захотелось напомнить читателю о своем существовании.
А кому не нравится – может не читать. Я не обижусь…
Но вернемся к дневнику…
«И снова я обращаюсь к страницам своего дневника. Последнее время эта тетрадь стала мне необходима, как никогда прежде. Потому что, кроме нее, мне не с кем поделиться своими сегодняшними мыслями.
После смерти мужа я впервые почувствовала себя настолько одинокой, несмотря на большое количество знакомых и родственников – посоветоваться мне теперь не с кем.
Еще несколько дней назад я надеялась на помощь Павла Семеновича. И то, что он оказался убийцей моего мужа, стало для меня страшным ударом.
Но что поделаешь? Нужно продолжать жить и постараться не впадать в грех уныния. Ибо это воистину смертный грех, лишающий человека воли, сил, а порой и самого желания жить.
Чем больше подробностей я узнаю о жизни Синицына, тем лучше понимаю, насколько мало я знала его при жизни.
Вот и сегодняшний рассказ Дениса Владимировича. При всей недоговоренности и умолчаниях рассказчика у меня нет никакого сомнения, что в этой истории Синицын выглядит честным и благородным человеком. Рискуя жизнью, он собирался наказать негодяя. И наверняка был бы убит на дуэли, не окажись его противник малодушным трусом.
Как сочетать это со всем тем, что я узнала на постоялом дворе? Воистину человек – самая большая загадка на земле.
Если бы я услышала эту историю еще неделю назад, у меня не возникло бы никаких сомнений. Тот милый человек, которым я знала Павла Семеновича, был безусловно способен на великодушные поступки.
Но тот человек не был способен на мерзкое преступление, на убийство собственного друга. А по всему выходит, что именно он и совершил его, как мне ни трудно было в это поверить.
Сейчас в мыслях моих по-прежнему сумбур. Слишком много загадок свалилось на эту женскую головку. И я уже не знаю, что и подумать.
А что, если Синицын стал жертвой чудовищного обмана? Он был так доверчив. В его глазах могли оклеветать Александра…
Но в этом случае он вызвал бы того на дуэль, а не воспользовался ядом.
Может быть, его заставили сделать это, а потом убрали, как опасного свидетеля?
Хотя скорее не свидетеля, а исполнителя преступления… Голова идет кругом. Милый мой дневник, помоги!!! Мне больше не к кому обратиться за советом и помощью».
Эти строки абсолютно точно передают мое состояние в тот вечер. Именно с этими мыслями я и легла спать, но через час с небольшим снова встала с постели и записала пришедшую в голову мысль:
«Снова и снова перебирая в голове все сказанное при мне о Синицыне, я пришла к выводу, что все не так просто… Не могу найти нужных слов, и пишу не о том…
Идея еще не сформировалась в слова, именно поэтому я и поднялась среди ночи, чтобы не потерять ее до утра и зафиксировать на бумаге.
Денис Владимирович сказал (я это точно помню), что Синицын приехал к нему из ЛИСИЦЫНА. Точнее было бы написать ЛиСИЦына, потому что именно эти три буквы подняли меня с постели. Я бы не обратила на них внимания, но предсмертная записка Александра по-прежнему не выходит у меня из головы. Я только что посмотрела ее и теперь могу сказать почти наверняка: слово во второй строчке записки – ЛИСИЦЫНО. А вся строчка целиком должна означать «Съездить в Лисицыно». Вот что означает это таинственное «СИЦ». А я предполагала, что это часть чьей-то фамилии.
А если это так, то Александр собирался после ночного разговора с Синицыным поехать в поместье к его родственникам. Во всяком случае, Ксения Георгиевна утверждает, что именно там провела детство его незаконная дочь, а Денис Владимирович в своем рассказе поселил туда самого Синицына.
Как бы то ни было, но именно к Синицыну собирался Александр после ночного разговора с ним. Значит тот сообщил ему что-то важное о том, что происходит или присутствует в его поместье и именно для этого приехал к нему на постоялый двор.
Но в таком случае… Мысль, пришедшая ко мне сейчас, настолько неожиданная, что я не сразу решилась ее записать.
…В таком случае – ему незачем было убивать моего мужа. Не могу пока сформулировать точнее, но интуиция говорит мне, что я поторопилась обвинить Павла Семеновича в убийстве Александра. Хотя прекрасно знала, что профессиональный сыщик просто обязан до последнего сомневаться в той или иной версии, особенно когда дело касается такого серьезного обвинения, как убийство.
Человек, собирающийся убить своего друга, НЕ МОЖЕТ пригласить его к себе в гости!!!
На этом я пока и поставлю точку, вернее, три жирных восклицательных знака. И не буду делать очередного скоропалительного вывода. Но одно могу написать совершенно точно. На душе у меня полегчало. Мнимая метаморфоза Павла Семеновича убивала меня и могла окончательно лишить веры в людей. А без веры в людей жить невозможно. Это – настоящая нравственная смерть.
Что бы ни происходило, свидетельницей каких бы событий мне не пришлось стать в жизни, даю священный обет – хотя бы попытаться сохранить веру в человека».
Позволю себе снова на несколько мгновений прервать повествование, дабы подтвердить, что тетушка выполнила свой обет. Это говорит вам человек, прочитавший все, написанное ею за долгие годы, и узнавший ее благодаря этому так, словно прожил с нею бок о бок всю жизнь.
Извините…
«…И теперь у меня нет никаких сомнений, завтра же, вернее, уже сегодня мне необходимо отправиться в это самое Лисицыно, и попытаться отыскать там следы двух преступлений. Двух убийств. Убийства моего мужа и его друга.
Одному Богу известно, с какой радостью я написала эту последнюю фразу. И какой камень свалился с моей души.
А теперь спать, потому что завтра я должна быть сильной».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Конечно же, я заснула не сразу, снова и снова вспоминая постоялый двор и рассказы моих старых и новых знакомых.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинула свой городской дом, а жизнь моя изменилась самым коренным образом. Утро застало меня собирающейся в дорогу. Еще затемно я вышла из дома и послала за Степаном.
Его нашли на конюшне. Удивительный человек, у меня такое ощущение, что он никогда не спит. Может быть, поэтому и лошади у него всегда ухожены и выглядят соседям на зависть.
Однажды я случайно увидела, как он разговаривает с лошадьми, и мне показалось, что они не только понимают его, но и отвечают на своем лошадином языке.
Не успела я позавтракать и попрощаться с няней, как он подогнал карету к крыльцу и вошел в дом за багажом, распространяя вокруг себя запах конюшни и приключений.
У меня было чудесное настроение, насколько это возможно в подобных обстоятельствах.
Собираясь в дорогу, я напоминала себе гончую перед охотой, повизгивающую от нетерпения и рвущуюся с поводка. И все потому, что впереди меня ожидала серьезная работа, та самая, которой посвятил свою недолгую жизнь мой муж, и к которой я сама чувствовала расположение.
Моя подруга Шурочка иногда со смехом говорит, что мне нужно было родиться мужчиной, находя, что мне нравятся исключительно мужские занятия. Хоть я с ней и спорю по этому поводу, но в этой шутке есть доля истины.
При всем том я никогда не согласилась бы стать мужчиной, если бы такое и было возможно. Мне нравится моя жизнь со всеми ее женскими радостями. А если бы Господу было угодно создать меня мужчиной, то он бы так и сделал, и не о чем тут говорить.
Еще вчера я решила заехать по пути к Денису Владимировичу, благо его имение находилось на полдороге к Лисицыно. О чем я и сообщила Степану. Он не выразил по этому поводу никаких чувств, а просто хлестнул лошадей и направил их в одному ему известном направлении. На моей памяти он ни разу ни у кого не спрашивал дороги, словно в голове у него была подробная карта губернии. Может быть, лошади доверяют ему свои секреты?
А к Денису Владимировичу я собралась затем, чтобы задать ему еще пару вопросов. Потому что за обедом даже не успела узнать, в каком году должна была состояться та пресловутая дуэль. А в тайне надеялась, что наедине он будет более откровенным, или, по крайней мере, снова проболтается по неосторожности.
Правду говорят, что утро вечера мудренее. Вспоминая свое вчерашнее воодушевление, я уже понимала, что невиновность Павла Семеновича еще надо доказать – слишком много улик по-прежнему было против него. И мой вчерашний вывод был скорее результатом желания видеть его невиновным, нежели логическим умозаключением.
Человеческая подлость, так же, как и благородство, не знают границ, и это приглашение в имение своих родственников могло быть частью какого-то хитроумного плана. Но, как ни странно, теперь это уже не омрачало мне настроения. Лишенная всяких предубеждений, я была готова сегодня к любому повороту событий. Лишь бы они вели к раскрытию преступления.
Объективности ради надо сказать, что, обвиняя Павла Семеновича, я старалась не думать о том, что он сам стал жертвой неведомого убийцы. И тогда его вина казалась очевидной. Его собственная гибель плохо вписывались в эту версию, и была не менее странной и загадочной.
Поэтому сегодня я решила начать все с самого начала. Никого прежде времени не обвиняя, но и не оправдывая без достаточных на то оснований.