Ничто не могло доставить ему большего удовольствия, чем лицезрение падшего ангела. Ради достижения этой цели он не жалел ни времени, ни денег, ни собственного здоровья. В ход шли все мыслимые и немыслимые обольщения, дорогие заморские зелья и принуждение.
Надо полагать, что жена Василия стала одним из любимых детищ его порока, поскольку он потратил на нее почти полтора года своей жизни. И справедливости ради добавлю – так и не добился своего.
Последний поступок Арины свидетельствовал о том, что, заполучив полную власть над ее телом, он так и не сумел овладеть ее душой. Она предпочла смерть навязанному ей богомерзкому существованию.
Я знаю, что самоубийство – страшный грех, но думаю, что в иных случаях оно равносильно подвигу. И надеюсь, что Господь всеблагой и милостивый прощает этих несчастных.
Теперь мне было известно все, что я хотела узнать и что по своей тогдашней наивности, граничащей с глупостью, чуть было не попробовала испытать на собственной шкуре. Только сейчас я понимала, чем рисковала и в какую пучину несчастий могла бы угодить, вздумав вступить в единоборство с этим исчадием ада под видом простой крепостной крестьянки.
Орловский предпочитал иметь дело именно с этими бесправными и практически беззащитными существами. Прекрасно понимая, что за своих сестер и жен люди одного с ним сословия пойдут на все – на смерть, убийство и преступление, но не оставят их неотомщенными. И не рисковал понапрасну.
К тому же эти создания представляли безукоризненный материал для его дьявольских экспериментов. Наше сословие сегодня, увы, далеко не безгрешно, и ангела во плоти отыскать среди его представительниц уже довольно затруднительно. А среди крестьянских женщин они еще, к счастью, встречаются. Недаром русское слово «крестьянин» одного корня со словом «христианин».
И если бы не Анюта, я бы нашла способ улизнуть из мерзкого Замка. Но если бы я попыталась это сделать, то гнев Орловского обрушился бы на эту несчастную старуху, о чем она недвусмысленно мне сообщила.
Орловский требовал от прислуги беспрекословного повиновения и жестоко наказывал за малейшую провинность.
Поэтому нужно было придумать что-то такое, чтобы обелить в его глазах Анюту, но и самой выбраться из этого логова в целости и сохранности.
Выбор у меня был небольшой: либо избить и связать бывшую служанку своей матери, чего мне делать не хотелось, либо остаться в темнице и попытаться защитить себя самой.
Но я уже достаточно хорошо представляла своего противника, чтобы выбрать последнее. Времени для выбора у меня оставалось в обрез. Орловский мог нагрянуть в любой момент.
И все же я нашла способ, благодаря которому надеялась не пострадать сама и не подвести под монастырь старуху.
Я самым подробным образом описала ей то дупло, в котором спрятала свою настоящую одежду, и попросила доставить мне ее как можно быстрее.
Это тоже было небезопасно, но я надеялась, что мое положение и связи не позволят ему сделать со мной что-то ужасное.
Перепуганная старуха, не совсем понимая, чего я от нее хочу, неожиданно шустро, почти вприпрыжку побежала в указанное мною место. Она прекрасно знала эти места и сразу поняла, какое дерево я имела в виду. И меньше чем через час вернулась в Замок с моими вещами. На мое счастье, за время ее отсутствия никто не появился, но я почувствовала огромное облегчение лишь тогда, когда скинула с себя чужие тряпки и приказала Анюте спрятать их подальше, а лучше сжечь.
Что она и сделала без особой радости. Ей явно было жалко красивых и добротных вещей, но она не осмелилась мне возражать.
После этого она принесла мне воды, помогла умыться и причесаться. И даже раздобыла небольшое зеркальце, посмотревшись в которое, я убедилась, что во мне ничего не осталось от той забитой хромоножки, которую волокли через лес два орловских раба.
После этого я позволила ей покинуть свою темницу и запереть меня на засов.
Как я себя ни убеждала, что князя в темнице ждет весьма неприятный сюрприз, способный охладить его темперамент, сердце мое не желало верить этим аргументам и стучало, как барабан африканского дикаря.
Прочитал я это место и подумал: откуда у русской женщины такие сравнения? Но менять ничего не стал. Начитанная была барыня и увлекалась географией. Она же вам не какая-нибудь темная крестьянка. Надеюсь, вы это уже поняли.
И с сословной гордостью у нее тоже все было в порядке. Как она орловских мужиков-то? Рабы, говорит… Вот так-то.
Дочь своего времени. Со всеми, как говорится, сословными предрассудками.
Впрочем, я кажется снова злоупотребляю вашим терпением…
Орловский появился поздно вечером, когда нервы мои уже были на пределе. За целый день ожидания я мысленно пережила все возможные ужасы и кошмары, и действительность, как бы чудовищна она ни оказалась, уже не могла меня застать врасплох. Но чего мне это стоило – вы можете представить.
В конце концов на меня напало какое-то отупение и, кажется, я даже задремала. Поскольку не слышала, как Орловский подъехал к Замку, и поняла, что это он, лишь тогда, когда заскрипела дверь в мою темницу, и его фигура возникла в дверном проеме.
Но всю дремоту тут же как рукой сняло, и я почувствовала такой прилив сил, что, доведись мне в этот момент схватиться с Орловским врукопашную, думаю, ему бы пришлось не сладко.
Неизвестно, кто из нас выглядел растеряннее в первую минуту встречу. Хотя нет, известно. Орловский. На него невозможно было бы смотреть без смеха, сохрани я к этому времени способность воспринимать жизнь комически.
Но, как я уже сказала, мне было совсем не до смеха.
– Простите, я не совсем понимаю… – промямлил он, и эта его заминка совершила чудо. Все мое волнение неожиданно исчезло, а на его место пришла уверенность в собственных силах и благополучном исходе этой встречи.
– Вы заставляете себя ждать, князь, – сказала я ему на прекрасном французском, чтобы окончательно лишить его всяких сомнений по поводу собственного происхождения и воспитания. – И если вы думаете, что этот вонючий чулан самое подходящее место для дамы, то вы жестоко ошибаетесь.
– Простите, произошла чудовищная ошибка, – продолжил он. – Мои люди сообщили мне, что поймали в лесу какую-то девку…
– Меня мало интересует, что наплели вам ваши люди, – тщательно выговаривая каждую букву, спокойно и уверенно произнесла я, и мне самой понравилось, как высокомерно это у меня прозвучало. – Вам не кажется, что начать стоило бы с угощения?
Анюта приносила мне еду, и я не была голодна, но сообщать об этом князю не собиралась. Кроме того, я понимала, что чем неожиданнее будет мое поведение, тем сильнее будет моя позиция. И этими своими претензиями я обезоруживала своего противника.
– Разумеется, – окончательно смешался он. – Я сейчас прикажу подать…
– Вы что, принимаете гостей в этой конюшне? – уже совершенно бесцеремонно перебила я князя.
– Еще раз простите, но я действительно не понимаю… – вновь попытался оправдаться он.
– В таком случае потрудитесь показать мне дорогу в более приемлемое место.
– Прошу вас, – склонился он в поклоне, и в эту минуту напомнил мне провинциального учителя на светском балу.
Я не предполагала, что он может быть так жалок. И у меня в душе не осталось ни капли былого страха.
Если бы у меня была возможность вызвать теперь Степана, я бы, не задумываясь, в ту же минуту покинула бы Орловского, и оставила бы его в вечном недоумении по поводу собственной персоны и моего появления в его лесном царстве.
Именно так бы я и поступила, но Степан был в эту минуту далеко, и мне пришлось продолжить эту опасную игру.
Мы поднялись наверх и я должна была отметить, что заграничный архитектор был не так бездарен, как я себе представляла по рассказу Анюты. Всего Замка я не видела, и теперь уже никогда не увижу, но даже те несколько комнат и коридоров, которые я успела рассмотреть, свидетельствовали о богатой фантазии и весьма недурном вкусе.
Интерьер каждой комнаты был подобран таким образом, что, не повторяя буквально ту или иную страну или эпоху, вызывал в памяти что-то наподобие эмоционального ощущения, ассоциации Древнего Египта, Рима, или Японии. Каждая деталь, картина на стене, статуэтка и даже мебель в комнатах напоминали о грешных забавах наших предков и настраивали на чувственный лад.
Это был настоящий дворец сладострастия. И единственное, в чем можно было упрекнуть его создателя, так это в том, что чувство меры изменило ему. Приправа, если ее слишком много, может испортить самое изысканное блюдо. И это его «блюдо» было испорчено совершенно безнадежно.
Орловский оставил меня на несколько минут в одной из комнат, но скоро вернулся. Насколько я поняла, он действительно отдал распоряжения по поводу ужина, поскольку через некоторое время нам принесли вино и закуски. В основном мясо и рыбу.
За это время князь немного пришел в себя и уже не выглядел растерянным, во всяком случае – внешне.
– Мне кажется, мы с вами уже встречались, – совершенно светским тоном сказал он. – Если не трудно, напомните ваше имя.
– Екатерина Алексеевна.
– А фамилия?
– Давайте пока обойдемся без фамилий, – без всякого нажима сказала я, и это прозвучало довольно естественно.
– Как скажете, – улыбнулся князь почти натурально. Только в уголках его глаз можно было заметить неприятный злобный огонек. Он явно не привык, чтобы инициатива в разговоре принадлежала другому человеку. Тем более – женщине.
– Немного вина? – предложил он.
– Если можно – капельку, – ответила я. И наша беседа в течение следующих нескольких минут была обычным обменом светскими репликами. С непременными комплиментами и обменом любезностями.
Мы выпили и закусили. И лишь тогда князь задал вопрос:
– Что же привело вас в мой дом?
Это был конкретный вопрос, требующий такого же конкретного ответа.
– Любопытство, – ответила я.
– Это неплохо, – заметил князь, словно игрок в шахматы оценивающий удачный ход противника.
С этого момента наша беседа перешла в фазу словесной дуэли. Когда-то эта форма разговора очень занимала меня, при наличии достойного собеседника-дуэлянта разговор происходит даже не на втором, а на третьем плане. Когда произносится одно, подразумевается другое, при том, что истинный смысл разговора завуалирован настолько, что временами сама перестаешь его понимать.
Орловский в этом смысле был опытным дуэлянтом. Но и я тоже не была новичком на этом поприще.
О чем же собственно мы говорили битый час? О чем угодно: о погоде, вине и картинах на стенах. Но на самом деле разговор шел лишь об одном – кто из нас будет победителем, а кто признает себя побежденным.
И честно говоря, я не одержала убедительной победы, но и не проиграла. Мы были достойными соперниками и в конце разговора между нами возникло что-то вроде уважения.
Тот, кто играл в подобные игры, хорошо знает это чувство. Оно не имеет никакого отношения к реальным отношениям между людьми. Это всего лишь констатация факта: «Ты – сильный, и владеешь оружием не хуже меня. И это достойно уважения».
При этом собеседники могут быть заклятыми врагами. Как это, собственно, и было в данном случае. Во всяком случае, с моей стороны. Орловский пока этого не знал, хотя, может быть, уже начинал о чем-то догадываться. Я уже поняла, что он был далеко не глуп.
В данный момент он даже отдаленно не напоминал то чудовище, что скрывалась за внешней оболочкой. Он весьма убедительно разыгрывал роль гостеприимного хозяина, предпочитая не поднимать больше вопроса о причине моего появления в его лесной резиденции.
Я тоже обходила этот вопрос стороной. Поэтому беседа наша напоминала игру «Да и нет не говорите, черное с белым не берите», которой мы с подругами забавлялись в юности.
Орловского, казалось, вполне устраивала эта атмосфера загадочности, и он чувствовал себя в ней как рыба в воде.
– Вы напомнили мне одну женщину, которая так же неожиданно появилась в этом доме, – сладким голосом говорил он. – Я тогда был молод и неопытен. И эта встреча запомнилась мне навсегда.
Я, кажется, догадывалась, кого он имеет в виду, и это сравнение не делало мне чести. Но виду не показала и ответила ему в том же духе:
– Она была хороша собой?
– Весьма, но даже не это поразило меня в ней больше всего. Я так и не узнал ее имени, хотя предпринял для этого все возможное. Она возникла в моей жизни как… – подыскивая нужное слово, он сделал грациозно-неопределенный жест, – видение, и в этом была определенная прелесть.
Она просто появилась рядом и пошла за мной.
Она была свободна, настолько свободна, насколько может быть свободен человек в моем представлении. Она не желала говорить своего имени, и это создавало у меня ощущение нереальности происходящего, сна наяву. Вы понимаете меня?
Я понимала его. И понимала ту опасность, что таится в этом завораживающе-чарующем голосе, нараспев произносящем слова, почти декламируя их. Полумрак и зажженные князем ароматические палочки, которые я в тот вечер увидела в первый раз в жизни, лишь усугубляли эту опасность.
Я представила на своем месте молоденькую крестьянку. После простой деревенской избы ей все это должно было показаться иным светом, райским видением, бесстыдно-сладким сном.
Внешность Орловского была под стать окружению. Попросив извинения, он переоделся в длинный до полу восточный халат, и напоминал теперь турецкого султана.
Подобно султану, он в любую минуту с той же ласковой улыбкой на губах мог вонзить вам в сердце кинжал. В переносном, а может быть, и в прямом смысле этих слов. Я это чувствовала и не позволяла себе расслабиться ни на минуту. Разглядывая его холеные белые руки, я представляла в них орудие пытки.
Наша беседа затянулась далеко за полночь, намеки князя стали прозрачнее, а шутки смелее. Но делал он это настолько неторопливо и методично, что я даже не заметила, в какой именно момент наша беседа перешла в неподобающее русло. Во всяком случае, для уважающей себя женщины.
Но я никак не проявила своих истинных чувств и не попыталась пресечь эти его поползновений. Отнюдь нет.
Я подыграла ему.
Наверное, мне подсказал это мой-ангел хранитель. А может быть, я вспомнила уроки рукопашного боя, что давал мне Александр. Он научил меня одному очень эффективному приему, когда ты не принимаешь выпад противника, а как будто напротив – помогаешь ему нанести удар, продолжая движение его руки или оружия. И если противник вкладывает в него всю свою мощь, то сам становится жертвой своей ненависти.
– Испытать неведомые ощущения – что может быть заманчивее, – произнесла я шепотом, и князь попался в расставленные мною сети. Испорченный до последнего предела, он и в окружающих предполагал наличие тех же страстей, что обуревали его грешную душу. – Надеюсь, вы меня не разочаруете, князь…
– Мне кажется, я рожден для этого, – ответил он горячо, и его ноздри затрепетали.
Через секунду он поднялся бы со своего места, и отступать было бы уже поздно, но я опередила его:
– Несколько мгновений ожидания только добавят приятных ощущений… – произнесла я голосом жрицы и так же спокойно вышла из комнаты.
И, видимо, сделала это настолько убедительно, что у князя не возникло никакого сомнения в моих намерениях. В его взгляде я прочитала восхищенное одобрение и предвкушение неземных наслаждений.
За кого он меня принял? За искательницу приключений? За тайную блудницу? Скорее всего. Именно это впечатление я старалась внушить ему, и добилась желаемого. Князь был приятно возбужден, заинтригован и потерял бдительность.
В моем распоряжении было несколько минут. И я должна была уложиться в этот срок. Иначе могло произойти все, что угодно. Я слишком далеко зашла в своей игре и отступать было поздно.
Больше всего я боялась наткнуться на кого-нибудь из прислуги. Даже на Анюту. Они наверняка постарались бы задержать меня, желая угодить хозяину или из страха перед ним.