— Никого не пощадили, никого, даже моего брата, моего… единственного брата! Покарай их!
— Покарай их! — повторило несколько голосов. Мадленка вздрогнула: не мечтала ли она только что о чем-то подобном? И вот ее мечта сбывается, сбывается на глазах — но каким чудовищным, уродливым образом.
Кое-как девушку оторвали от пола, подняли, повели. Она всхлипывала, валилась на бок, голова ее бессильно клонилась вперед, и когда глаза ее случайно на миг встретились с глазами Мадленки, та готова была поклясться, что в очах самозванки застыло выражение самого искреннего горя, а на лице проступила обреченность затравленного зверя.
«Ничего, — в внезапном приступе боговдохновенной ярости подумала Мадленка, — я тебя раскушу, даст бог… И не таких раскусывали».
Прием закончился, не начавшись. Часть придворных отправилась вслед за страдалицей, засвидетельствовать ей свое почтение и предложить свои услуги, часть потянулась вслед за ними из чистого любопытства. В зале осталось не более полутора десятка человек — чернокудрый князь Доминик, его племянник, епископ, писец, Мадленка и несколько дам и благородных шляхтичей. Мадленка поколебалась, отправиться ли ей вслед за самозванкой, чтобы попытаться с ней подружиться, или остаться и все же рискнуть рассказать князю правду о происходящем, но тут она вспомнила о возможном коле, и ей сразу же расхотелось откровенничать с кем бы то ни было.
— Это неразумно, князь, — говорил епископ Флориан, укоризненно качая головою. — Нам не с руки воевать сейчас с крестоносцами.
— Ваше преподобие, — твердо отвечал князь, потирая подбородок рукою, поставленной на подлокотник, — произошло чудовищное преступление, и я обязан разобраться в нем. Вы же слышали, что говорила эта несчастная, вы были вчера, когда она появилась, и сегодня. Настоятельница исчезла, а эта девушка — единственная ниточка, что у нас есть. Что я скажу королю, если он спросит меня, что случилось с его родственницей?
— Королева Ядвига преставилась двадцать один год тому назад, — заметил епископ, как показалось Мадленке, не слишком вежливо.
Князь метнул на прелата огненный взгляд.
— На вашем месте, — упорствовал епископ, — я бы не доверял этой Мадленке, тем более что она из Соболевских, а вам отлично известно, что это за народ и как на него можно положиться. — Мадленка почувствовала, что у нее даже уши загорелись. — Между нами, — епископ понизил голос, — она показалась мне немного не в себе, почти как безумная Эдита.
— Святой отец! — с возмущением воскликнул Август. — Не забываетесь ли вы?
— Ничуть, — осадил юного вельможу Флориан. — Все, что у вас есть, это слова одной девицы. Король, может быть, и поверит вам, но крестоносцы, если вы явитесь к ним с ее рассказом, поднимут вас на смех. Пусть панна Соболевская укажет, где именно произошло это ужасное несчастье. Она все кивает на какой-то лес — так вот, обыщите его, найдите тела, пусть их опознают и похоронят по-человечески. Это ваш долг. Потом уже можно будет говорить о мести, возмездии и прочем, смущать народ и призывать к бунту.
— Кажется, вы не верите этой молодой панне, — мрачно заметил какой-то вельможа в шитом тусклым золотом жупане. — Вы что же, решили, что она выдумала эту историю ради собственного удовольствия?
Епископ протестующе потряс пухлыми руками.
— О, ничего подобного. Но наша панна и впрямь немного не в себе. Сегодня утром, когда она малость оправилась, я счел своим долгом побеседовать с ней.
Она не смогла мне точно сказать, сколько с ней было вещей и какие они, она не помнит, как зовут ее деда, более того, утверждает, что он давно умер, хотя мне доподлинно известно, что он скончался лишь в прошлом году. И еще: сначала она сказала, что у нее три сестры, мать и отец, а потом заявила, что сестер четыре.
Что-то тут неладно, и лично я, пока не увижу тело благородной матери-настоятельницы, не поверю ни единому слову этой так называемой очевидицы.
«А ты не так уж глуп, — думала Мадленка, с нескрываемым удовольствием слушая рассуждения епископа. — Вот именно, откуда у меня взялось четыре сестры, когда их пять? И откуда ей знать, что за вещи были при мне, если убийцы разъехались, бросив повозки на дороге, и она их в глаза не видела? Да, теперь все сходится. Нищий не лгал. Ограбление было просто для отвода глаз».
— Преподобный отец, — прервал его Август, — мы не выслушали еще одного свидетеля.
Флориан слегка нахмурился, но тотчас же согнал с чела проступившую на нем досаду. — Да? Кто же это?
— Вон тот юноша. Михал из Кракова. — И, выступив вперед, Август указал на Мадленку.
Глава одиннадцатая,
в которой князя Августа выводят на чистую воду
Глаза всех присутствующих обратились на диковинно одетого юношу с морковными кудрями, и Мадленке, столь неожиданно оказавшейся в центре всеобщего внимания, стало, мягко говоря, малость неуютно. Она застенчиво кашлянула, сняла шапку и поклонилась так низко, как только умела.
— Он сказал, что ему известно нечто о том, что произошло на твоих землях, — донес подлый Август, Брови князя Доминика взметнулись вверх.
— Что ж, юноша, говори. Как тебя зовут?
— Михал, ваша милость.
Вблизи князь гляделся еще краше, чем издали, и на мгновение Мадленка даже ощутила легкий укол ревности. Э-эх, и повезло же покойной жене князя Доминика! Не в том смысле, конечно, что покойная, а в том, что была его женой. Такое счастье выпадает далеко не каждой женщине, ох, не каждой! Вот ее, Мадленку, и вовсе хотели упрятать в монастырь, за птицами приглядывать. Тоже мне, нашли занятие для благородной панны.
— Говори, — велел князь, удивленный странным молчанием рыжего отрока.
Мадленка опомнилась.
— Наверное, ваша милость, я не скажу вам ничего особенного, — Мадленка замялась. — Это не о том, о чем вы думаете. Не о нападении на мать-настоятельницу, упокой господь ее душу, — Мадленка набожно перекрестилась.
— Аминь, — счел нужным вставить епископ Флориан.
— По дороге сюда, — сказала Мадленка, — я видел отряд крестоносцев.
На лице Флориана изобразилось величайшее замешательство. Мадленка же подняла голову и впилась глазами в Августа.
— О, ваша княжеская милость, это был особенный отряд. Они все лежали на дороге мертвые.
Август дернулся, сглотнул слюну и багрово покраснел. «Выдал себя, негодник», — злорадно подумала Мадленка.
Кто-то из вельмож тяжело вздохнул. Мадленка поймала взгляд одной из дам — спокойный и сосредоточенный, ждущий продолжения.
— Я подумал, — спокойно продолжала Мадленка, — что, раз это произошло на вашей земле, князю следует знать об этом, и поспешил сюда. Я не очень много жил на этом свете, но мне хорошо известно, что крестоносцы не из тех людей, что прощают оскорбления. — «И благодеяния тоже», — подумалось ей.
— Это был совсем небольшой отряд, человек восемь-десять, и я не знаю, что им могло понадобиться в этих краях. Я набрел на них по дороге сюда. У них особое знамя — голубое с черным крестом их ордена и изображением солнца. — Теперь Август был бел как полотно. Мадленка развела руками и невинно улыбнулась. — Я совсем не умею рассказывать, милостивые господа. Если вам угодно что-то знать, спрашивайте меня. Я даже не знаю, не зря ли я отнимаю ваше драгоценное время. Я…
— Крест и солнце, — пробормотал епископ. -Господи боже, это комтур фон Мейссен!
— Этот бешеный? — изумился князь Доминик. — Тот, что разорил Белый замок?
— О боже, боже, — повторил епископ. — О, боже! Крестоносцы любят его, они никогда нам не простят его гибели.
— Про него ходит недобрая слава, — с мрачной усмешкой заметил вельможа в жупане.