На нем опять была тесная, обтягивающая грудь рубашка. Алисия прохаживалась среди осколков и обломков, покрывающих пол. И тут инспектор, не удержавшись, спросил:
– А пепельницы у вас нет?
– Стряхивайте прямо на пол, – невозмутимо отозвалась хозяйка дома. – Еще немного пепла – хуже не будет.
Инспектор послушно стукнул пальцем по сигарете, столбик пепла упал на нечто, напоминающее голову фокстерьера.
– Ну и ну! – Гальвес попытался изобразить улыбку, но у него это плохо получилось. – Вы, наверное, подрались с женихом?
– Тут‑то еще терпимо. – Алисия вернула ему такую же судорожную улыбку. – В кабинете куда хуже. Только вот никакой драки не было. Просто мне нравится жить в такой обстановке.
Инспектор промолчал, он был человеком застенчивым. На краткий миг Алисия даже пожалела своего гостя – этого огромного мужчину, затянутого в тесную рубашку. К тому же нереспектабельная лысина и мешковатый плащ придавали ему вид человека, потерпевшего кораблекрушение и ищущего спасительную соломинку. Алисия вывела инспектора на середину гостиной и усадила на марокканский пуфик, который каким‑то чудом остался стоять неперевернутым рядом с опрокинутым журнальным столиком. Затем Алисия исчезла за кухонной дверью. На пуфике Гальвес сидел так, что колени его поднялись до уровня груди. Он глядел на усыпанный осколками и обломками пол и играл в тут же придуманную игру: пытался угадать, какой кусок какому предмету раньше принадлежал. Двух собачек он мысленно уже почти что сложил, затем – стакан для карандашей. Но потом вдруг будто опомнился и с досадой подумал, что пора с чего‑то начинать разговор.
– Ваша соседка, очень милая старушка, сказала, что вы внизу! – крикнул он.
– Да. Это была Лурдес, – ответила Алисия из кухни. – Я обедала у подруги. Хотите пива?
– Нет. – Гальвес чуть помолчал. – Если есть, лучше виски.
– Есть только кока‑кола.
– Тогда стакан воды.
Инспектор получил из рук Алисии стакан, где вода еще не успокоилась и завивалась мелкими спиралями. В знак благодарности он изобразил вежливую улыбку. Алисия поставила на пол банку кока‑колы, вернула в нужное положение стальной чайный столик, купленный в Танжере во время давнего отпуска, и села на столик, заложив ногу на ногу. Она жестом отказалась от «Винстона», протянутого инспектором, и закурила свои «Дукадос».
Гальвес подумал, что курит она как‑то очень сердито, словно осыпает гостя оскорблениями или даже ударами кулаков.
– Хорошо. – Гальвес облизнул верхнюю губу. – Я хотел поговорить и с вами, и с вашим деверем. Но его, кажется, тут нет.
– И правильно кажется. Его на самом деле тут нет.
– Ладно, – Инспектор попробовал пустить в ход тот самый проницательный взгляд, которым приводил в трепет преступников у себя в комиссариате. – Я пока не знаю, имеет ли он какое‑нибудь отношение к смерти Бенльюре, зато уверен, что вчера вечером он посетил антикварную лавку на Пуэнте‑и‑Пельон.
– Да что вы говорите! – Алисия крутила в руках банку с кока‑колой. – Значит, вы приставили к нему шпика?
– Мы обязаны знать все. – Изрекая эту фразу, Гальвес буквально раздулся от важности. – Так это правда?
– Что – правда?
– Что ваш родственник был там вчера вечером?
– Его самого и спросите. – Алисия отхлебнула из банки.
– В свое время непременно спросим. – Взгляд инспектора стал еще более пронзительным, еще более трепанирующим – и еще более нелепым, – По правде сказать, я никак не возьму в толк, почему вы отвечаете мне в таком тоне и откуда у вас такое недоверие к нам.
Во‑первых, бояться вам нечего.
– Спасибо.
–И я был бы вам благодарен, если бы вы помогли следствию. – Инспектор глотнул воды, и это тоже почему‑то выглядело неуместно и нелепо. – Хотите, подтверждайте, хотите, отрицайте, но я уверен, что ваш деверь заходил вчера вечером в антикварную лавку – где‑то между шестью и восемью часами вечера. Девушка из кондитерской узнала его, потому что он вечерами частенько останавливался перед витриной.
– А разве это преступление?
– Позвольте мне закончить. Я не собираюсь его ни в чем обвинять. Я хочу только поговорить с ним – его показания могут нам помочь. Вчера вечером, вскоре после визита вашего родственника, кто‑то убил хозяина антикварной лавки.
Инспектор произнес последнюю фразу тем же тоном, каким мог бы высказать какое‑нибудь банальное замечание по поводу прогноза погоды на завтра или прокомментировать только что закончившийся футбольный матч, – иначе говоря, тоном равнодушным и даже небрежным. Тем не менее Алисия почувствовала, как сердце ее словно ухнуло в яму и как что‑то мягкое, похожее на удар полотенцем, перекрыло доступ воздуха в легкие и нарушило ритмичный ток крови. Она и сама не понимала, почему это вызвало у нее такую реакцию, ведь она не была знакома с жертвой, не существовало видимой связи между его убийством и снившимся ей городом. Но интуитивно она почувствовала, что такая связь есть, есть тайная тропка, соединяющая два убийства – антиквара, которого она никогда в жизни не видела, и того, другого, мужчины в пропитанном дождем и кровью плаще, который рухнул на нее у двери подъезда, – его лицо всплывало во сне, превратившись в расплющенную жалобную маску. Почему‑то это новое преступление делало убийство Бенльюре фактом более реальным и необратимым.
– Как это случилось? – очень медленно спросила Алисия.
– Ему раскроили череп – тремя ударами, – объяснил инспектор, пытаясь принять более удобную позу. – Ударили, скорее всего, тяжелым, твердым металлическим предметом. Труп нашли за прилавком, под грудой всяких статуэток и инструментов: падая, он задел стеллаж. Мотив убийства остается для нас совершенно непонятным – кажется, в лавке ничего не украдено. Любопытно другое: рядом с телом валялся огромный том, размером с атлас – «Ежегодник антиквариата» за тысяча девятьсот семьдесят девятый год. И убийца вырвал оттуда одну страницу.
Алисия с трудом сглотнула, слюна была разом и горькой, и кислой.
– За своего родственника можете не беспокоиться, – сказал Гальвес.
– За Эстебана, – проговорила Алисия, не поднимая глаз. – Его зовут Эстебан.
– За Эстебана можете не беспокоиться. – Инспектор скроил нечто вроде сочувственной улыбки. – Судебный врач дал заключение: смерть наступила около девяти тридцати или десяти вечера. А девушка из кондитерской показала, что видела, как Эстебан вышел из лавки антиквара, едва начало смеркаться; и после него в лавку заходили другие люди. Обычно лавка закрывается в девять, поэтому речь может идти лишь о заранее условленной встрече – убийца и жертва знали друг друга. А за Эстебана не волнуйтесь. Кроме того, он ведь не страдает близорукостью?
– Близорукостью?
Рука инспектора нырнула в правый карман плаща и извлекла оттуда целлофановый пакет, в котором лежало что‑то темное и продолговатое. Алисия успела несколько раз хлопнуть глазами, прежде чем поняла, что это такое, но, поняв, ощутила ужас, и во рту у нее пересохло, последние силы покинули ее. Она стукнула себя кулаком по бедру.
– Очки для близорукости, – выдохнул Гальвес – Одно стекло разбито, как будто на него наступили, возможно, когда кто‑то убегал. Очки довольно сильные, надо думать, тот человек мало что без них видит.