А нынче вы сами не решаетесь высмеять этого хвастливого и тщеславного попугая? Вы действительно испытываете чувство жалости к никудышному паразиту, который палец о палец не ударил, чтобы заслужить свое положение, и только проматывает свое наследство на занятия черной магией? Ах брат мой шут, товарищ по костюму и оружию, мой коллега и почтенный старейшина, ежели я перестану подпитывать свой ум такой очевидной пищей, то сам стану подозрительным типом, позором всей нашей гильдии. Даже сэр Эндрю не пожелал бы мне столь унизительной участи.
— Ладно, я передумал, — сказал я. — Поддался минутной слабости. Больше такого не случится. А если ты еще раз назовешь меня старейшиной, то я вышвырну тебя в окно.
Он усмехнулся.
— Вот так-то лучше. Есть еще какие-то пожелания?
— О нет, теперь я, пожалуй, поостерегусь давать тебе советы.
Бобо удалился, продемонстрировав на прощание традиционный испанский жест, имевший, по моим понятиям, универсальное назначение.
Однако вечер действительно выдался на редкость морозным, а я торчал на холоднющей крыше, избранной мной в качестве наблюдательного поста, торчал как дурак, даже не имея под боком второго дурака для отвлечения от грустных мыслей. Баклажку свою я тоже оставил в «Элефанте». Просто испугался, что, перебрав вина, закончу жизнь, свалившись в какую-нибудь канаву закоченевшим трупом. Последнее время видение такого конца непрошено всплывало в моем воображении все чаще и чаще. Я размышлял о том, похоронят ли меня тогда и поставят ли какой-то памятный камень на моей могиле. Прикидывал, какую надпись смогут выбить на нем. Утешало меня только сознание того, что на земле останутся люди, которые помолятся за меня — если, конечно, доживут до получения такого известия.
Я постарался отогнать печальные мысли. Издали до меня донесся чей-то заливистый смех, потом звук закрывающихся ставней, и наступила тишина. Размяв почти закоченевшие конечности, я повнимательнее присмотрелся к дому герцога. Его внутренняя жизнь по-прежнему оставалась загадкой, наружу пробивался лишь мерцающий за ставнями свет. Гадая, где могут находиться покои Виолы, я прикидывал, какими воротами она пользуется, отправляясь оплакивать его саркофаг, как мне лучше подойти к ней и что сказать. Захочет ли она вообще выслушать меня? Сохранились ли у нее или у любого из моих прежних здешних знакомых хоть какие-то теплые воспоминания обо мне?
Именно смех, а вернее, его отсутствие ввергло меня в пучину тоски. Чего ради я, шут по призванию и ремеслу, трачу попусту время на какой-то крыше вместо того, чтобы в эти самые радостные праздники использовать мои таланты по назначению? Я не мог припомнить ни одного Рождества, когда бы мое изощренное остроумие, бойкие каламбуры, импровизации и глупейшие оплошности не доводили до припадков истерического смеха даже мрачных угрюмцев, встречавшихся порой как в лачугах, так и в замках. Коротая долгие северные ночи, я потчевал долговязых тевтонских рыцарей длинными и нелепыми байками, насчитывающими по десять тысяч строк. Обучая детей в Провансе разнообразным акробатическим трюкам, я и сам учился у них. А какие Праздники дураков я устраивал…
Может быть, отец Геральд состряпал этот план, чтобы заставить меня опомниться. Лишил меня лучшей части моего бытия, дабы напомнить мне о ней. Да слишком долго прозябал я на дне винной бочки Наверное, в ней меня очень скоро могли бы и похоронить.
И тогда я решил, что хватит жалеть себя, и принял новогодний зарок. Конечно, это еще ничего не значило, но само желание уже было добрым знаком. Передо мной стояла задача, очень простая задача.
Я должен остановить Смерть.
ГЛАВА 9
Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых…
Первое послание к Коринфянам, 1, 27.
— Какой великолепный очаг на графской кухне! — щебетал Бобо с грешным блеском в глазах. — Они поддерживают в нем огонь целую ночь, чтобы незамедлительно с самого утра приступить к выпечке домашнего хлеба.
Целый лес, должно быть, извели за эти годы, обеспечивая комфортом графиню и ее домочадцев.
— Рад, что ты хорошо провел время, — проворчал я, подавляя зевок.
Уже перевалило за полдень, а я только что проснулся. Вчера вечером Александр заботливо оставил мне на ночь кувшин вина, чтобы помочь согреться после моего позднего приключения, а уж я позаботился прикончить его, несмотря на новогодний зарок. Черт возьми, Новый год же еще не наступил, и пока я волен потакать моим порочным желаниям. Хотя, может, и не стоило бы. Ведь головная боль все-таки меня настигла.
— Ты выяснил что-нибудь? — спросил я.
— Не много. Никто из домочадцев не подходит на роль Мальволио. Все какие-то недоростки. А Себастьян показался мне жутко мрачным типом. Ни разу не раскололся на улыбку за все время моего представления, но, я вас уверяю, он был уникален в своем роде. Остальные катались по полу от смеха.
— Он был пьян?
— Да, и изрядно. Его не назовешь счастливым человеком, но его супругу это, похоже, не особенно волнует. В основном она строила глазки друзьям своего старшего сына и почти не следила за моим выступлением. Я подозреваю, что ее предпочтение по-прежнему отдано тем, кто помоложе. Интересно, ограничивается ли она игривыми взглядами?
— Думаешь, они когда-нибудь устремятся на герцога?
Такой неожиданный поворот озадачил Бобо. Он задумчиво жевал кусок вяленого мяса, устроившись в ногах моей кровати.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Графиня сделала несколько довольно непристойных замечаний о его запоздалом развитии. Я польстил ей, включив в мое представление шуточки по поводу регентства, чем весьма порадовал ее. Она заявила, что в общем и целом правила бы этим городом гораздо лучше, чем его покойный правитель. Мне это показалось слегка неуместным, учитывая его недавнюю кончину.
— Убийство, — поправил я его, и он пристально взглянул на меня.
— Я не забыл, — сказал он. — Просто пока не нашел никаких доказательств вашей версии. В любом случае, мое представление прошло так хорошо, что Фабиан предложил мне остаться у них на службе, перебравшись жить во дворец. Я согласился. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мне будет спокойнее спать там, чем в благотворительном пристанище.
— Звучит разумно. Кстати, должен сказать, твое владение здешним языком впечатляет, — заметил я.
— Я же родился в Спалато, разве вы не знали? Поэтому свободно говорю на местном наречии, прибегая к акценту лишь в особых случаях, так же как вы. Ведь я прав? Отец Геральд выбрал меня именно по этой причине. Ну и оценив, разумеется, мой исключительный талант.
— А позволил ли тебе означенный исключительный талант понаблюдать за конторой Клавдия?
— Естественно, позволил. Для нашей цели отлично подойдет черный ход, выходящий на боковую улочку. Еврей ушел на закате. Чуть позже, как я заметил, вышла пожилая служанка, а потом контора оставалась пустой.
— Пустой? А как насчет Клавдия?
— Должно быть, он ушел раньше или незаметно воспользовался черным ходом. Я же не мог видеть оба входа сразу. Но он ушел, тут я могу поклясться. В доме не осталось ни огня, ни свечей, к тому же напоследок мне удалось через щели в ставнях бросить взгляд на помещения обоих этажей. Нигде никого не осталось.
— Это было немного рискованно, ты не считаешь?
Бобо успокаивающе махнул рукой.
— Я проверил все очень быстро. Если бы кто-то и заметил меня, то я бы мгновенно исчез в переулке.
— Ладно. Будем надеяться, что не более заметной будет и наша парочка, вламывающаяся туда сегодня вечером. Встретимся в том переулке через час после заката. Я захвачу светильник.
— Договорились. А что именно мы будем искать?
— Понятия не имею. До встречи.
При моем появлении на первом этаже зазвучали насмешливые аплодисменты по поводу моего позднего пробуждения.