Посему Борис решил разрабатывать операцию с полковником Азаровым самостоятельно, тем более что Горецкий все равно будет устраивать общую проверку всем пятерым офицерам. Он долго брился перед хозяйским зеркалом, потом тщательно причесывался и, наконец, отправился в город. Алымов с утра собирался к доктору на какие-то процедуры. Борис проводил его, потолкался в коридорах лазарета, осведомился о здоровье генерала Дзагоева. Генерал был плох, но доктора не теряли надежду. В солдатском отделении Борис неожиданно встретил штабс-капитана Коновалова, с которым накануне познакомил его ротмистр Мальцев. Штабс-капитан навещал своего коновода Пряхина, который и так уже скоро собирался на выписку (в бою с махновцами оторвало ему два пальца на руке). Пальцев все равно не приставишь, резонно рассуждал Пряхин, с лошадьми он и так управится, а чего зря казенную койку протирать. Коновалов дал ему денег и ушел, а Борис поглядел на часы и решил, что настало подходящее время для визита к княгине Задунайской.
Дамы уже встали, напились кофею и собирались на прогулку. Борис подал княгине шаль, мимоходом прикоснулся к тонким пальчикам Софи и болтал без остановки – словом, усиленно делал вид, что у него решительно нет никаких важных дел, кроме как заботиться о милых дамах. Княгиня принимала его заботы спокойно, только переводила живой взгляд с него на Софи и обратно. Она думала, что Борис увлекся ее приятельницей.
Захолустный Ценск преобразился от присутствия большой армии. На улицах было множество офицеров, нарядных дам, но во всей жизни города чувствовалось какое-то болезненное напряжение – слишком суетливы были местные жители, в особенности, неизвестно откуда взявшиеся темные личности – маклеры, перекупщики, – слишком громки были разговоры на улицах и в кафе, слишком развязны извозчики и официанты.
Пешком княгиня ходить не любила, поэтому вскоре остановились у кондитерской, расположенной, по теплому времени, на открытой террасе. Встретили знакомых, начался общий шумный разговор. Борис поймал себя на мысли, что вчера ночью Алымов был прав, когда утверждал, что все, что происходит сейчас в обществе, – это пир во время чумы. Говорили, как водится, об успехах на фронте, дамы шумно восхищались Деникиным, офицеры солидно помалкивали, штатские больше интересовались экономическим вопросом. Борис улучил минутку и сделал Софье Павловне знак глазами. Та отошла к решетке, ограждавшей террасу. Борис убедился, что никто на них не смотрит, и приблизился к Софи.
– Что вы хотели? – неприязненно спросила она.
– Дорогая моя, у меня к вам огромная просьба! – с жаром начал Борис и взял ее за руку. – Но сначала я должен сказать, что вы сегодня просто очаровательны.
Она и вправду была хороша – в лиловом туалете, чудно подходившем к глазам.
– Сделайте одолжение, переходите сразу к делу, – поморщилась она.
– Жаль, – непритворно огорчился Борис, – мы могли бы совмещать приятное с полезным.
Ему доставляло удовольствие поддразнивать ее, кроме того, он знал, что она-то ни за что не поверит его сладким речам, и от этого чувствовал себя с ней свободно.
– Тогда переходим к делу, – согласился он. – Значит, вы должны как следует потрясти вашего влюбленного полковника и получить от него четкий и правдивый ответ: что означают его тайные и частые отлучки. Примерно раз в неделю он сказывается больным, а сам уезжает куда-то тайно на сутки.
– Но почему меня должно это интересовать? – Она пожала плечами. – Возможно, это связано с его службой.
– Никак нет, не связано, потому что он же сам говорил, что сейчас находится не у дел, ждет нового назначения. Его батарею полностью разбили махновцы.
Краем глаза Борис заметил, что к террасе приближается полковник Азаров.
– Улыбайтесь, – прошептал он, – вон ваш обожатель, легок на помине.
Значит, вы устраиваете ему сцену ревности, жалуетесь, что он обманывает вас с другой женщиной, – к кому еще можно ездить тайно ночью? Он, разумеется, будет все отрицать, тогда вы нажмите посильнее, скажите, что в прошлый раз вы, движимая заботой о больном, приходили к нему поздно вечером и видели, как он вернулся верхом. Слёз там побольше… ну, не мне вас учить. Помните, его объяснение должно быть разумным. Какая-нибудь чушь о том, что он ездит в степь любоваться на звезды и мечтать о вас, меня не удовлетворит.
Она глядела на него рассеянно, бездумно обрывая лепестки астры.
– Не беспокойтесь, – наконец произнесла она, – вы получите самое правдивое объяснение. Мне даже самой стало интересно, куда же он ездит, – в голосе ее прозвучала непритворная заинтересованность.
Борис поцеловал ее руку, выдернул из букета на память цветок хризантемы и бегом бросился к выходу, на ходу приветствовав полковника Азарова, который взглянул на него с ненавистью.
– Что делает возле вас этот хлыщ? – полковник был так зол, что приветствовал Сонечку весьма холодно.
– Нам нужно объясниться, – спокойно ответила она. – Я давно знала… но больше не могу молчать… – Полковнику послышалось в ее голосе волнение, и он сразу забыл про Бориса.
– Я готов объясниться с вами хоть сейчас, Софья Павловна, дорогая!
– Но не здесь, – твердо ответила она, – здесь нам будут мешать. – Приходите к нам вечером, у нас никого не будет.
В комнате Алымова было накурено. Низко подвешенная над столом керосиновая лампа освещала залитую вином скатерть, разбросанные по ней карты, разгоряченные вином и азартом лица офицеров.
– Борис! – радостно повернулся к вошедшему Алымов. – Садись с нами, хорошая игра идет!
– Да я скверный игрок, – поморщился Борис, – мне в карты никогда не везет.
– Должно быть, в любви вам везет больше, – обернулся от стола ротмистр Мальцев, сощурив голубые глаза.
– Твоя правда, – присоединился к разговору смуглый черноусый есаул Бережной, – не успел господин поручик появиться в Ценске, а уж кружит головы здешним дамам. Видели его, господа, в обществе Сонечки Вельяминовой?
– Поздравляю вас, поручик, – усмехнулся Мальцев, – одно только вам скажу – будьте осторожны с Сонечкой, она дама с норовом… и полковник Азаров соперник серьезный, так что по этой дорожке ходите, да оглядывайтесь. Азаров – человек сдержанный. Да только в тихом омуте, говорят, черти водятся. Лучше уж вы держитесь от его дамы сердца подальше.
– Да что вы, господа! – с легкой полуулыбкой ответил Борис. – У меня и в мыслях не было…
– Господину поручику просто зазорно с нами играть, – с неожиданной злобой заговорил молчавший до сих пор Осоргин, – он, должно быть, считает наше общество недостойным своей особы!
– Брось, Митенька, не заводись! – Мальцев потрепал Осоргина по плечу. – Что у тебя за характер! Лучше выпьем, господа! Выпьем за прекрасных дам, и здешних, ценских, и тех, которые с нетерпением ждут нас в Москве!
Бокалы зазвенели. Офицеры выпили стоя. После все сели вокруг стола, и Борис оказался рядом с Бережным. Есаул, весьма импозантный в черной черкеске с газырями, подкрутил длинный ус и повернулся к Борису.
– Поручик, а славный у вас пистолет!
– Да, неплохой, – Борис расстегнул кобуру и вынул оружие, – «борхард-люгер», он же «парабеллум», то есть «готовься к войне».
– Славная, славная вещь… – Есаул разглядывал пистолет, любуясь им, как прекрасной женщиной.
– Позвольте, есаул, я подарю вам его, – поспешно проговорил Борис, вспомнив, что на Кавказе принято дарить понравившуюся вещь.
– Нет, поручик, я не могу принять такого подарка.