Иные из вздутий были величиной с яйцо, другие — с яблоко. При виде их Пьер побледнел.
— Они так болят, что у меня горят все внутренности, — добавил Тициан, икая.
Видя, как сотрясается тело старика и насколько бессилен его друг, Виргилий бросил на того вопросительный взгляд. Пьер незаметно шепнул ему на ухо:
— Бубоны таких размеров испортили ему кровь и вызвали внутренние гнойники в легких. Увы! Конец его близок. — Повысив голос и обращаясь к художнику, он спросил: — Маэстро, кто-нибудь ухаживает за вами?
Больной отрицательно покачал головой, и это простое движение вызвало новый приступ кашля и прилив кровавой пены к губам.
— Мои помощники покинули Бири-Гранде и даже Венецию. Племянники Вечеллио вернулись в родные места в Пьеве ди Кадоре [14] . Юный грек Доменико Теотокопулос [15] собирался отправиться в Испанию. Я же не хочу покидать ни свою мастерскую, ни город. Я слишком стар. Мне девяносто девять лет [16] .
— А ваши дети? Где они? — воскликнул Виргилий.
— Помпонио заперся в монастыре и не кажет оттуда носа. А Горацио, мой Горацио, попал к ним в руки! — Задыхаясь и кашляя, он поведал: — Сюда вошли могильщики и увели его. Прошу тебя, Господи, простри над ним твою чудодейственную длань, сделай так, чтобы он вышел живым из этого ада!
Горячность, с которой Тициан адресовал свой призыв к Богу, обессилила его. Он упал на подушки и замер. Друзья не осмеливались ни сказать, ни сделать что-либо. Он сам заговорил вновь. Звуки, слетавшие с его обескровленных губ, были такими слабыми, что друзьям пришлось низко склониться к нему.
— Пусть один из вас подаст мне набросок, тот, что упал у изголовья.
Друзья осмотрелись, Виргилий первым заметил листок. Поднимая его с пола, он машинально взглянул на него. Это был этюд к «Поклонению Святой Троице». Его внимание сразу приковал к себе изображенный справа внизу мужчина с взглядом, завороженным святым сиянием. Он понял почему, только когда выпрямился и увидел лицо Тициана на подушке. Это был автопортрет! Фигура художника была представлена в толпе, наполнившей небесный двор; среди других лиц Виргилий узнал еще одно. Разве этот коленопреклоненный и молящийся человек, в одеянии, напоминающем белый саван, — не Карл V, а женщина за ним с характерной прической — не его жена Изабелла Португальская, а юноша, молитвенно сложивший руки, — не их сын, ныне правящий Испанией Филипп II? Взяв листок в руки, Тициан подтвердил догадку Виргиния.
— Это полотно заказал мне император Карл Пятый. Я представил его со всем семейством во время молитвы. Он никогда не расставался с ним. И восемнадцать лет назад скончался перед ним. Я хочу последовать его примеру.
Предом припомнил некий слух: будто после своего добровольного отречения от престола в пользу сына в 1556 году Карл V удалился в монастырь Святого Иеронима в Эстремадуре и увез туда два полотна Тициана. Как раз в этот момент художника затрясло со столь неистовой силой, словно смерть услышала его слова и пришла за ним. Пьер обнял старика за плечи, чтобы облегчить ему предсмертные минуты. Конвульсии сменились икотой, изо рта вновь пошла кровь. Виргилий схватил первую попавшуюся тряпку и поднес к его губам.
— Останься с маэстро, я побегу за священником, — шепнул Пьер.
— Приходской священник должен жить где-то неподалеку, — подсказал другу Виргилий.
Пьера уже след простыл. Кризис миновал. Умирающий был распростерт на постели: веки полуприкрыты, дыхание едва ощущалось. Белизна бороды сливалась с белизной простынь. Предом стер со своей руки пену и сделал несколько шагов по направлению к окну. Оно выходило в сад.
Зачахшая зелень, пожелтевшая трава, поникшие цветы, засохший кустарник — эта картинка природы, умерщвленной солнцем, напомнила ему о его собственном саде на улице Блан-Манто в Париже, когда там свирепствовала жара, в 1572 году. В тот год умер его отец. Он перевел взгляд на лагуну. Простирающееся до горизонта стоячее болото: где-то серовато-бурое, где-то зеленоватое от водорослей. Вдоль топких берегов гниют на корню камыши. Там-сям раскиданы соломенные хижины, служащие укрытием для лодок жителей прибрежной полосы. В поле зрения Виргилия попал паром, он вздрогнул, осознав вдруг, что паром набит трупами, которые доставляет к острову-кладбищу. Мертвые тела, мертвые кусты, мертвая лагуна… вскоре умрет и Тициан. Обернувшись, он встретился с ним взглядом. Было ясно: тот хочет что-то сказать. Он поспешил к его ложу и склонился над ним. Дрожащей рукой умирающий ухватился за камзол Виргилия, чтобы быть ближе.
— Чувствую, расстаюсь с жизнью, — прошептал он и закрыл глаза, словно держать их открытыми было делом непосильным и отбирало всю энергию, необходимую, чтобы говорить. — Я не смогу дождаться отца Томазини. Однако я должен сделать признание. — Он замолчал. Виргилий не осмеливался выговорить ни слова. Легким пожатием руки он подбодрил умирающего. — Убийство, — выговорил тот, — я присутствовал… при убийстве.
Хрипы раздирали его грудь. Он поднял веки, и Виргилий прочел отчаяние в затуманенных зрачках художника.
— Я не могу предстать перед судом Господа с подобной тяжестью на совести. Это было ужасающее убийство. Я желал бы исповедаться… Отец Томазини… переход в иной мир… поздно…
Речь его была затруднена, слова загадочны. Чтобы придать смысл едва долетающему до его слуха бессвязному лепету, Виргилий отважился задать вопрос:
— Вы никого не ставили в известность о преступлении, совершенном на ваших глазах?
— Я изобразил его… на одном из моих полотен… неслыханное убийство…
Это были его последние слова. Видя, как соскользнул на пол листок с «Поклонением Святой Троице», Виргилий понял, что художник испустил дух.
«Неслыханное убийство» — таковы были последние слова великого Тициана, скончавшегося в среду 27 августа 1576 года. Он обмяк в руках Виргилия, тот уложил его почти столетнюю голову на подушку и закрыл глаза, отныне навсегда лишенные света и красок мира. Буквально мгновение спустя в сопровождении человека в сутане вошел Пьер. По скорбному выражению лица друга он понял, что опоздал. Священник осенил умершего крестом и завел низким голосом молитву. Позднее он сделает запись в приходской книге:
Я, нижеподписавшийся отец Доменего Томазини, приходской священник церкви Святого Канциана, удостоверяю, что в год 1576-й, 27 августа, умер художник мессир Тициано Вечеллио, проживавший в моем приходе на улице Бири-Гранде.
Глава 2
К большому облегчению растерявшихся друзей, отец Доменего Томазини все взял в свои руки.
— Первое время лучше никого не оповещать о его кончине, иначе нагрянут труповозы и унесут его, как им приказано поступать с любым, умершим от чумы.
— Кто такие эти тру-по-во-зы? — спросил Виргилий, выговаривая по слогам новое для него слово.
— Те, на кого городом возложено собирать трупы и вывозить их подальше, на один из островов лагуны. Их еще называют сборщиками мертвяков и возилами.
— Боже! — вырвалось у Предома, прикрывшего разинутый от изумления и отвращения рот. — И кто-то соглашается на подобную работу?
— Те, кому нечего терять, я думаю, — попытался догадаться Пьер. — Каторжники со свинцовых рудников, с галер, преступники, предпочитающие сменить заключение на службу могильщиками.
— Вот-вот, — подтвердил священник. — А также проститутки низшего пошиба, из-за мора оставшиеся без работы и погибающие с голоду. Как бы там ни было, мы должны непременно помешать им завладеть телом великого Тициана.