— Я стою не более, чем дикое животное, — сказал он Дунстану, рассказывая, что испытывает. — Пойди, постарайся найти священника и попроси, чтобы он помолился за тех, кого я сегодня убил.
С минуту он сидел, подперев рукой лоб, у обеденного стола.
— Я отправлюсь туда, — ответил Дунстан, — но все-таки забавно видеть льва, плачущего по телятам, которых он сам убил.
— Лев убивает, чтобы иметь возможность кормиться, — возразил Жильберт, — и люди, сражавшиеся сегодня, дрались за какое-нибудь дело, я же наносил удары ради удовольствия убивать, которое в нашей крови, и я этого стыжусь. Попроси патера помолиться также и за меня.
XI
Французский двор находился в Везелее; великие вассалы королевства были под владычеством короля, а вассалы Пуату, Аквитании и Гиени находились в свите королевы. Пышность её свиты превышала и даже умаляла свиту короля. Бернар Клервосский был также там, чтобы проповедовать крестовый поход. Вспоминая голос Петра Отшельника и восклицания давно умерших в Палестине крестоносцев, старики кричали: «Бог этого желает! Бог этого желает!»
Так как церковь св. Марии Магдалины была слишком маленькой, чтобы заключить в себе множество людей, то толпа собралась за городом в обширной зеленевшейся местности.
Там были устроены возвышенные подмостки для короля, королевы и знатных вельмож; остальные рыцари и триста дам Элеоноры находились среди народа на зеленой лужайке.
Солнце закатилось позади холмов, и хотя палящий июльский жар немного спал, но воздух оставался тёплым, и дыхание тысячи людей было слышно среди тишины. Жильберт приехал как раз во время; он предоставил слугам найти помещение и теперь торопился все видеть и слышать, но главное отыскать личико Беатрисы среди трехсот придворных дам.
Королева была там в платье пурпурового цвета с золотом и с короной на своих рыжих волосах. Король в голубой с золотом одежде, как всегда суровый и бледный, был возле неё. Когда Жильберт тщетно рассмотрел триста молодых, прекрасных лиц, его глаза остановились на самой красивой женщине в свете. Он увидел её ещё прекраснее, чем она сохранилась в его памяти, и в нем заговорила гордость, что королева назвалась его другом.
Затем вдруг он заметил какое-то волнение среди рыцарей, стоявших позади трона. Они раздвинулись, чтобы пропустить проповедника. Он шёл один со спокойными глазами, кивая головой направо и налево рыцарям в знак благодарности и быстро проходя мимо них, как белая тень. Как мысль проходит через материю, и спиритуальное существо проникает через земное.
Но когда Бернар очутился на подмостках, нарушенное спокойствие обратилось в мёртвое молчание, и глаза всей массы приковались к нему. В продолжение минуты все задержали дыхание, как будто ангел спустился с неба, принося на своих губах слово Бога, а в своём взоре — вечный свет.
Но вот заговорил тихий голос и без всяких усилий заставил себя услышать так же ясно и отчётливо, как бы он говорил с каждым человеком отдельно. Он отстаивал дело креста и несчастных, защищавших святые места на востоке, с ослабевавшими все более и более силами, но все ещё неукротимо и отчаянно.
— Есть ли между вами человек, — говорил он, — который, любя свою мать и приняв её последний вздох и благословение, похоронил бы её в святом месте, чтобы она мирно покоилась, и который не страдал бы, пока в его венах течёт хоть капля крови, от того, что её могила осквернена и унижена его врагами? Есть ли между вами человек, который отказался бы сражаться ради спасения от оскорблений останков своего умершего отца? Не хвастаетесь ли вы ежедневно, что пожертвуете жизнью в ссоре за доброе имя ваших дам, как бы вы это сделали ради доброй репутации ваших дочерей и верности ваших жён? Теперь скажите мне, не мать ли вам Божья церковь, а её храмы не самые ли святые места? Вы хвастались, что готовы умереть за честь, однако Христос отдал жизнь за нас, не за нашу честь, но за наше бесчестие, за наши грехи. Он испустил дух за нас во время своих святых страстей; Он был положен во гроб, как человек, и это место священно, ибо как Небесный Отец был там положен, после того как его Вещественная Кровь стушевала наши беззакония, после того как Его бичевание нас исцелило; после того как Он дал нам жизнь, чтобы мы могли жить; после того как мы могли выносить рабство этой смертной плоти, чтобы мы могли воскреснуть в бессмертии души через Него, с Ним и в Нем. Земля, напитавшаяся этой кровью, будет ли такая же, как другая земля? Место, слышавшее семь слов агонии, будет ли, как другие места? Могила, где Господь упокоил Свою распятую человеческую плоть, должно ли быть передано забвению и оскорблениям? Или мы настолько безгрешны, что даже нам не нужны воспоминания о жертве, и так чисты, что не нуждаемся в очищении? Я хочу, чтобы мы очистились. Свет дурён, час запоздалый, судья совсем близко, и однако мы ничего не делаем для нашего спасения, хотя Иисус Христос отдал свою жизнь для нашего спасения. Он не требует от нас, чтобы мы были распяты, как Он ради нас. Он только требует, чтобы мы взяли свой крест и шли за Ним, как Он взял его сам и нёс до Голгофы.
Так начал говорить Бернар сперва тихо, как будто желая пробудить чью-нибудь душу от глубокого сна, чтобы предупредить об опасности, но боясь быть резким. Мало-помалу, среди этой задыхающейся тишины тихий голос стал твёрже, как первая отдалённая, звучная труба, вибрирующая истиной на заре в день сражения. И в то время, как звук возвышался, слова становились сильнее и живее от энтузиазма, который воодушевлял белее, чем сами слова.
— Поместите крест у себя в сердце, — продолжал он, — как вы его носите на груди. Носите его с собой в длинные дни похода и во время ночного бодрствования; преклонитесь перед ним внутренне и просите, чтобы вы могли добиться милости нести его до конца. Таким образом ваши шаги достигнут неба, и ваша дорога будет крестовой дорогой до тех пор, пока вы не дойдёте до святого места. Но если случится, что Бог потребует у вас крови, то счастливы будут те, отдавшие без принуждения свою жизнь и умершие ради креста нашего Господа Иисуса Христа. Они будут помещены на месте, которое действительно святое, перед престолом Бога. Однако берегитесь вот чего: я не хотел бы, чтобы вы должны были идти на сражение ради Гроба Господня, как это делали некоторые из наших отцов, хвалясь, что делают ради Бога, между тем как в своём сердце каждый думал более о своей душе, чем о славе Иисуса Христа. Они рассчитывали все — усталость, раны, капли крови, уверенные, что будут вознаграждены на небе, как будто они одолжили Богу монету, и получат от него уплату. Иисус не дал свою жизнь по расчёту, не размеривал по каплям свою кровь; он не считал страданий, его страсти не были зачтены в книгу; но он дал все добровольно, из любви к человечеству. Если вы возьмёте крест, вооружитесь и будете сражаться за него, если вы отправляетесь в Палестину, чтобы помочь вашим братьям в их жестокой нужде, не идёте для себя самих, — не страдайте за себя самих, не сражайтесь за себя самих. Как Бог больше человека, так и слава его выше личной славы и достойнее, чем пожертвование вашей жизнью. Не думайте заслужить награды, но прославьте имя Господа Иисуса Христа в святом месте, где Он умер за вас.
Он остановился на секунду, затем продолжал:
— Не идите туда, как бы искупляя свои прежние грехи в надежде на прощение, как купец, принёсший товар, ожидая наживы.