— Ничего не вижу, — обронил он.
— Как, неужто вы не видите крышу небольшого деревенского домика? На крыше флюгер, а соломенные стены выкрашены в белый и красный цвет, наподобие шале.
— Да, теперь вижу: небольшой новый домик.
— Ну да, вроде беседки.
— Так что же?
— А то, что нас там ожидает обещанный мною скромный завтрак.
— Ну хорошо, — сдался Руссо. — Вы хотите есть, Жильбер?
Жильбер оставался безразличен во время их спора. Машинально сорвав цветок вереска, он отвечал:
— Как вам будет угодно, сударь.
— В таком случае идемте, — подхватил де Жюсье, — Кстати, нам ничто не мешает собирать по пути растения.
— Ваш племянник, — заметил Руссо, — охотнее, чем вы, занимается ботаникой. Я собирал вместе с ним растения в лесах Монморанси. Мы были вдвоем. Он быстро отыскивает то, что нужно; правильно собирает, отлично объясняет.
— Послушайте: он молод, ему еще нужно составить себе имя.
— Разве у него не то же имя, что у вас, уже вполне известное? Ах, дорогой собрат, вы собираете растения, как любитель!
— Не будем ссориться, дорогой философ. Взгляните, какой прекрасный plantago nonanthos. Разве у вас есть такие в вашем Монморанси?
— Нет! — воскликнул Руссо. — Я тщетно искал его, доверившись Турнефору… Да, в самом деле, великолепный экземпляр.
— Какой очаровательный павильон! — заметил Жильбер, переходя из арьергарда в авангард.
— Жильбер проголодался, — заметил де Жюсье.
— Ах, сударь, прошу меня извинить! Я с удовольствием подожду, пока вы закончите.
— Тем более, что заниматься ботаникой после еды вредно для пищеварения. И потом, глаз теряет остроту, наклоняться — лень. Давайте еще немного поработаем, — предложил Руссо. — А как называется этот павильон?
— «Мышеловка», — отвечал де Жюсье, вспомнив словечко, которое придумал де Сартин.
— Странное название!
— Знаете, за городом в голову приходят разные фантазии…
— А кому принадлежат эти земли, эти чудесные тенистые леса?
— Точно не знаю.
— Должны же вы знать владельца, если собираетесь здесь завтракать? — настораживаясь, заметил Руссо; в душе у него зашевелились сомнения.
— Это неважно… Вернее, я здесь знаком со всеми; сторожа здешних охотничьих угодий сто раз меня видели и отлично знают, что доставят своим хозяевам удовольствие, если почтительно со мной поздороваются и предложат мне заячье рагу или сальми из бекаса Люди всех здешних владений позволяют мне распоряжаться всем, как дома. Я не знаю в точности, принадлежит ли этот павильон госпоже де Мирпуа или госпоже д'Эгмон, или… Господи, да почем я знаю… Главное, дорогой философ, — я уверен, что вы со мной согласитесь, — мы найдем хлеб, фрукты и пирожки.
Своим добродушным тоном де Жюсье согнал тень с лица Руссо Философ отряхнул ноги, потер руки, а де Жюсье первым ступил на поросшую мхом тропинку, извивавшуюся между каштанами и ведущую к уединенному сельскому домику.
За ним следовал Руссо, продолжая шарить глазами в траве.
Жильбер вернулся на прежнее место и замыкал шествие, мечтая об Андре и размышляя о том, как можно было бы ее увидеть, когда она будет в Трианоне.
Глава 4. МЫШЕЛОВКА ДЛЯ ФИЛОСОФОВ
На вершине холма, куда не без труда взобрались три ботаника, стоял домик из неотесанного узловатого дерева с островерхой крышей; окна были увиты плющом и ломоносом, согласно английской моде, подражающей природе, или, вернее, придумывающей свою собственную природу, что сообщает некоторое своеобразие английским домикам и окружающим их садам.
Именно английские садовники вывели голубые розы: их тщеславие находит удовлетворение, вступая в противоречие с общепринятыми понятиями. Придет день, и они получат черные лилии.
Павильон был довольно просторный: в нем поместились стол и шесть стульев.
Кирпичный пол был покрыт циновкой. Стены были выложены мозаикой из речных камешков и редчайших ракушек: песчаные берега Буживаля и Пор-Марли не могут порадовать ваших глаз ни морским ежом, ни такими ракушками, как на острове Сен-Жак, ни перламутрово-розовыми раковинами, встречающимися в Арфлере, Дьеппе или, если верить тому, что рассказывают, — в Сент-Адресе.
Лепной потолок был украшен сосновыми шишками и масками, изображавшими отвратительных фавнов и диких зверей; они будто свешивались над головами посетителей. Сквозь витражи, в зависимости от того, через какое стекло вы смотрели: фиолетовое, красное или голубое, можно было увидеть равнины или леса Везине, то окрашенные в холодные тона, словно перед грозой, то будто сверкавшие в горячих лучах августовского солнца, то холодные и поблекшие, словно застывшие в декабрьском холоде. Оставалось только выбрать стекло по душе и любоваться видом.
Это зрелище привлекло к себе внимание Жильбера, и он попеременно заглядывал то в один ромб, то в другой, любуясь прекрасным видом, открывавшимся взгляду с высоты холма Люсьенн, который рассекает Сена.
Господин де Жюсье заинтересовался не менее любопытным зрелищем: великолепно сервированным столом из неструганого дерева, стоявшим посреди павильона.
Изысканные сливки из Марли, прекрасные абрикосы и сливы из Люсьенн; сосиски из Нантера на фарфоровом блюде, сосиски горячие, несмотря на то, что не видно было ни одного услужающего, который мог бы их принести; клубника в очаровательной корзинке, переложенная виноградными листьями, так и просившаяся в рот; рядом со сверкавшим свежестью маслом — огромный хлеб деревенской выпечки, там же — золотистый хлеб из крупчатки, столь желанный для горожан с их пресыщенным вкусом, — все это заставило Руссо вскрикнуть от восхищения. Гурманом философ был неискушенным; у него был прекрасный аппетит и весьма скромный вкус.
— Какое безумие! — обратился он к де Жюсье. — Хлеб и фрукты — вот все, что нам было нужно. Следовало бы съесть хлеб, заедая его сливами, прямо на ходу, как делают настоящие ботаники и неутомимые исследователи, ни на минуту не переставая шарить в траве и лазать по буеракам. Помните, Жильбер, мой завтрак в Плеси-Пике, да и ваш тоже?
— Да, сударь: хлеб и вишни показались мне тогда восхитительными.
— Совершенно верно.
— Да, так завтракают истинные любители природы.
— Дорогой учитель! — вмешался де Жюсье. — Вы напрасно упрекаете меня в расточительстве; это более чем скромно — Вы недооцениваете свое угощение, сеньор Лукулл! — вскричал философ.
— Мое? Нет, это не мое! — возразил Жюсье.
— У кого же мы в гостях в таком случае? — спросил Руссо, улыбка которого свидетельствовала о хорошем расположении духа; однако чувствовалось, что он скован. — Может быть, мы попали к домовым?
— Скорее уж к добрым феям, — проговорил де Жюсье, поднимаясь и смущенно поглядывая на дверь.
— Ах, к феям? — весело вскричал Руссо. — Да благослови их Небо за такое гостеприимство! Я голоден. Поедим, Жильбер!
Он отрезал себе порядочный ломоть хлеба и передал хлеб и нож ученику.
Откусив хлеба, Руссо взял две сливы.
Жильбер колебался.
— Ну, ну! Феи могут обидеться, — сказал Руссо, — подумают, что вы считаете их щедрость недостаточной.
— Или недостойной вас, господа, — зазвучал серебристый голосок с порога павильона: там стояли, держась под руку, две свеженькие хорошенькие женщины. Не переставая улыбаться, они подавали знаки де Жюсье, чтобы он умерил свой пыл.
Руссо обернулся, держа в правой руке обгрызанную хлебную корку, а в левой — надкусанную сливу. Он увидел обеих богинь — так, по крайней мере, ему показалось, до того они были молоды и красивы; он увидел их и остолбенел, потом поклонился и замер.