Она принесла обед Она обратила внимание, что он читал отрывок из «Прогулок одинокого мечтателя».
— Прекрасно! — воскликнула она, с грохотом опуская поднос с горячим молоком прямо на книгу. — Мой гордец любуется на себя в зеркало! Господин читает собственные книги! Он восхищается собой! Вот так господин Руссо!
— Ну, ну, Тереза не шуми, — попросил философ, — оставь меня в покое, мне не до шуток — Да, это великолепно! — насмешливо проговорила она. — Вы в восторге от самого себя! До чего же все-таки писатели тщеславны, как много у них недостатков! Зато нам, бедным женщинам очи их не прощают Стоит мне только взяться за зеркальце, господин начинает меня бранить и обзывает кокеткой.
Она продолжала в том же духе, отчего Руссо чувствовал себя несчастнейшим из смертных, словно позабыв о том, как щедро наделила его природа.
Он выпил молоко, ни разу не обмакнув в него хлеб.
У него был насморк.
— Вы что-то обдумываете, — продолжала она. — Не иначе, как собираетесь написать еще какую-нибудь отвратительную книжку…
Руссо содрогнулся.
— Вы мечтаете, — сказала Тереза, — о своих идеальных дамах и пишете такие книги, которые девицы не осмелятся читать, а то и просто такие ругательства, которые будут сожжены палачом на костре.
Мученик затрясся всем телом: Тереза попала в самую точку.
— Нет, — возразил он, — я не стану писать ничего такого, что вызвало бы кривотолки… Напротив, я хочу написать такую книгу, которую все честные люди прочли бы с восторгом…
— Ох, ох! — воскликнула Тереза, забирая чашку. — Это невозможно! У вас на уме одни непристойности… Третьего дня я слыхала, как вы читали отрывок не знаю чего, где вы говорили о боготворимых вами женщинах… Вы — сатир! Маг!
В устах Терезы слово «маг» было одним из самых страшных ругательств. Оно неизменно вызывало у Руссо дрожь.
— Ну, ну, дорогая! Вы будете довольны, вот увидите… Я собираюсь написать о том, что я нашел способ обновления мира, не заставляя страдать ни одного человека. Да, да, я обдумываю этот проект. Довольно революций! Боже милостивый! Дорогая Тереза! Не надо революций!
— Посмотрим, что у вас получится, — заметила хозяйка. — Слышите? Звонят…
Несколько минут спустя Тереза возвратилась в сопровождении красивого молодого человека и попросила его подождать в первой комнате.
Зайдя к Руссо, уже делавшему записи карандашом, она сказала:
— Спрячьте поскорее все эти гнусности. К вам пришли.
— Кто?
— Какой-то придворный.
— Он не представился?
— Еще чего! Разве я впустила бы его, не узнав имени?
— Ну так говорите!
— Господин де Куани.
— Господин де Куани! — вскричал Руссо. — Господин де Куани, придворный его высочества дофина?
— Должно быть, он самый. Очаровательный юноша, и такой любезный…
— Я сейчас приду, Тереза.
Руссо торопливо оглядел себя в зеркале, смахнул пыль с сюртука, вытер домашние туфли, то есть старые ботинки, до крайности изношенные, и вошел в столовую, где его ожидал посетитель.
Тот не садился. Он с любопытством рассматривал гербарии, собранные Руссо и развешанные в рамках черного дерева.
Услыхав, как отворяется стеклянная дверь, он обернулся и почтительно поклонился.
— Я имею честь говорить с господином Руссо? — спросил он.
— Да, сударь, — отвечал философ недовольным тоном, сквозь который, однако, можно было угадать его восхищение необыкновенной красотой и небрежной элегантностью собеседника.
Де Куани и в самом деле был одним из самых любезных и красивых кавалеров Франции. Ему, как никому другому, подходил костюм той эпохи, подчеркивавший изящество его ног, широких плеч, выпуклой груди, величавую осанку, изумительную посадку головы и белизну точеных рук.
Руссо остался доволен осмотром, — он был истинным художником и восхищался красотой всюду, где только мог ее встретить.
— Чем могу быть вам полезен? — осведомился Руссо.
— Вам, должно быть, доложили, что я — граф де Куани. Позволю себе прибавить, что я приехал к вам по поручению ее высочества.
Руссо поклонился, краска залила его лицо. Засунув руки в карманы, Тереза наблюдала из угла столовой за прекрасным посланником величайшей принцессы Франции.
— Ее высочество хочет меня видеть… Зачем? — спросил Руссо. — Садитесь же, граф, прошу вас!
Руссо сел Де Куани взял плетеный стул и последовал его примеру.
— Дело вот в чем: третьего дня его величество прибыл в Трианон и выразил удовольствие по поводу вашей музыки, а она действительно прелестна. Ее высочество, желая во всем угождать его величеству, подумала, что доставит королю удовольствие, поставив на театре, в Трианоне, одну из ваших комических опер… Руссо низко поклонился.
— Итак, я приехал с тем, чтобы просить вас от лица ее высочества…
— Граф! — перебил его Руссо. — Моего позволения для этого не требуется. Мои пьесы и арии, входящие в эту оперу, принадлежат поставившему ее театру. Следовательно, нужно обратиться к актерам, а уж у них ее высочество не встретит возражений, как и у меня. Актеры будут счастливы играть и петь перед его величеством и всем двором.
— Я не совсем за этим к вам прибыл, сударь, — молвил де Куани. — Ее высочество желает приготовить для короля более полный и наименее известный дивертисмент. Она знакома со всеми вашими операми, сударь…
Руссо опять поклонился.
— Она прекрасно поет все арии. Руссо закусил губу.
— Это для меня большая честь, — пролепетал он.
— И так как многие придворные дамы прекрасно музицируют и восхитительно поют, а многие кавалеры также занимаются музыкой, и весьма успешно, то выбранная ее высочеством одна из ваших опер будет исполнена придворными, а первыми среди них будут их высочества.
Руссо так и подскочил на стуле.
— Уверяю вас, граф, — сказал он, — что это для меня неслыханная честь, и я прошу вас передать ее высочеству мою самую сердечную благодарность.
— Это еще не все, — улыбаясь, молвил де Куани.
— Неужели?
— Составленная таким образом труппа будет более известной, чем профессиональная, это верно, но она менее опытна. Ей просто необходимы ваше мнение и ваш совет знатока; надо, чтобы исполнение было достойно августейшего зрителя, который займет королевскую ложу, а также чтобы игра была достойна знаменитого автора.
Руссо встал: на этот раз комплимент его по-настоящему тронул; он ответил де Куани изящным поклоном.
— Вот почему, — прибавил придворный, — ее высочество и просит вас прибыть в Трианон для проведения генеральной репетиции.
— Ее высочество напрасно… Меня в Трианон?.. — пробормотал Руссо.
— Почему же нет?.. — как нельзя более естественно спросил де Куани — Ах, граф, у вас прекрасный вкус, вы умны и тактичны, ну так ответьте, положа руку на сердце: философ Руссо, изгнанник Руссо, мизантроп Руссо при дворе нужен только для того, чтобы уморить со смеху всю свору, не так ли?
— Я не понимаю, сударь, — холодно отвечал де Куани — почему вы обращаете внимание на насмешки или глупые выходки ваших мучителей, будучи порядочным человеком и известным всей стране писателем. Если вы подвержены этой слабости, господин Руссо, постарайтесь поглубже ее упрятать, — ведь если что и может вызвать смех, так именно эта слабость. А что до шуточек, признайтесь, что надобно быть весьма и весьма осмотрительным, когда дело идет об удовольствии и желаниях такого лица, как ее высочество, законной наследницы французского престола.
— Разумеется, — согласился Руссо, — вы правы.
— Неужели вас мучит ложный стыд?.. — с улыбкой проговорил де Куани.