Мануил Кортино никогда не упоминал о нем в присутствии дочери, так как опытный старик предчувствовал, что непостоянный Олимпио совершенно забыл о Долорес, тогда как она любила его так же горячо, как в то время, когда расставалась с ним. Поэтому добродушный старик никогда не спрашивал дочь о причине ее тайной грусти — он не находил для нее утешения, ибо не в состоянии был с ней говорить против своих убеждений.
— Фернандо просил передать тебе искреннюю благодарность, Долорес, — проговорил он наконец, — ты сделала доброе дело!
— О, об этом не стоит и упоминать, я выполнила только свой долг, — краснея, ответила девушка, подходя к отцу и протягивая ему руку. — Бедная Жанна! Если бы только можно было пригласить доктора! Здоровье ее совсем не улучшается!
Мануил Кортино с Долорес вошли через маленькую, низкую дверь в комнату. Простые плетеные стулья, большой старый стол, образ, висевший в углу — все это ласкало взор входящего в хижину старосты.
По полкам была расставлена посуда, над столом висело деревянное распятие, а окно украшал густой, вьющийся плющ. У стены притулилась бедная, но опрятная постель старого Кортино. Долорес отгородила себе маленький уголок, где помещалась ее постель и старый, полуразвалившийся стул. Вот вся мебель, которая находилась в хижине и которая даже не считалась собственностью старосты, а за которую он должен был платить понемногу из своего скудного жалованья.
И тем не менее старик привык к своему новому жилищу. Долорес не думала, что он так быстро забудет замок и свою удобную, богатую квартиру и свыкнется со своим новым убогим домиком.
Долорес не хотела огорчать своего бедного отца и поэтому не сказала ему ни слова о том, что произошло в его отсутствие и что вызвало бледность на ее прекрасном лице — дочь знала его слишком хорошо. Стоило ей только заикнуться о том, что произошло, чтобы старый Кортино сразу же разлюбил свою новую родину.
Они молча вошли в комнату. Долорес, быстро накрыв стол, подала отцу обед. Тот, проголодавшись после ходьбы, ел с довольно хорошим аппетитом, Долорес же рассеянно смотрела вдаль.
— Ого, — смеясь, заметил старик, — ты, вероятно, так много пробовала, когда готовила, что уже и наелась досыта!
— Я потом, может быть, поем, не сердись на меня, — успокоила Долорес, опустив глаза.
— Или ты думаешь о детях Лоренсо? Ты совершаешь поистине доброе дело, честь и слава тебе за все, но, друг мой, не следует совершенно забывать о себе.
— Не слышал ли ты каких-нибудь новостей в замке? — спросила девушка.
— Да, я совсем забыл тебе рассказать. Оливенко заглянул в газеты, прежде чем отнес их к герцогу, — он поджидал меня уже у ворот, чтобы сообщить радостную весть. Карлисты опять потерпели поражение и оттеснены до Пиренеи. Говорят, битва была жестокая, кровопролитная.
— О Матерь Божия! Олимпио принимал в ней участие, о нем нет никаких известий!
— Оливенко полагает, что скоро войне будет конец! Однако она была продолжительной и опустошила уже множество провинций!
— А сколько несчастных ранено и убито! — прибавила Долорес со слезами на глазах.
— Лучше бы скорее заключить мир, так как дону Карлосу не поможет война! Я уже наперед знал, что победа будет за королевскими войсками, хотя среди карлистов и найдется множество храбрых воинов! Если бы дон Олимпио и друзья его перешли в королевское войско, они бы быстро дослужились до генеральского чина!
— Ах, да, это было бы хорошо, — согласилась Долорес, но после небольшого раздумья прибавила, понизив голос: — Если он будет таким важным господином, то совсем забудет меня, — но нет! Олимпио такой добрый и верный, внутренний голос говорит мне, что он любит меня по-прежнему!
Старый Кортино с сожалением посмотрел на дочь, лицо которой сияло счастьем при воспоминании о горячо любимом ею человеке, но не возражал ей.
— Ты никогда не вспоминаешь о нам, отец, — прошептала Долорес с легким упреком в голосе.
— Уповай на Бога, и все решится в твою пользу, — ответил старик, подойдя к окну, так как на дворе послышался какой-то шум.
— Но что это? — вдруг воскликнул он. — Сюда бежит дочь бедной поселянки.
— Лусита? — с удивлением спросила Долорес, бросаясь к окну.
— Ее босые ноги едва касаются земли, волосы растрепались, она протягивает руки, как будто ищет защиты от преследователей.
— О Боже, бедная девушка, лицо ее выражает отчаяние, глаза полны слез. Что с ней случилось? — воскликнула Долорес, бросаясь из комнаты в переднюю.
— Что с ней? Она утомлена, крупные капли пота блестят на лице, — пробормотал старик с невыразимой тревогой, идя вслед за дочерью.
— Лусита, что с тобой случилось? — воскликнула Долорес. — Не умерла ли твоя бедная мать?
— Нет, нет, но спрячьте меня, ради Бога, спрячьте, он преследует меня по пятам! — еле слышно произнесла пятнадцатилетняя девушка, едва держась на ногах от усталости.
— Пресвятая Матерь Божья, кто же преследует тебя? — спросила Долорес с глубоким участием, так как всегда чувствовала искреннюю привязанность к дочери слепой вдовы.
— Эндемо, управляющий, — с трудом выговорила Лусита, — скорее, спрячьте меня, он называет меня воровкой и говорит, что я украла золотой обруч, украшавший голову его лошади, который та скорее всего потеряла дорогой. Клянусь честью, у меня нет его обруча!
— О Боже, я верю тебе, бедная Лусита, — воскликнула Долорес, тронутая горем бедной девушки.
— Он мне не верит, несмотря на все клятвы, этот Эндемо ничему не верит! Он преследует меня, еще минута — и он прискачет сюда.
— Не бойся, Лусита, он не тронет тебя, — твердым голосом произнес старый Кортино, обращаясь к плачущей девушке, — я возьму тебя под свою защиту.
— Не делайте этого, умоляю вас, он так взбешен, таким я его еще никогда не видела, спрячьте меня лучше, но скорее, а то мы все погибли.
— Ну, до этого дело не дойдет, — спокойно произнес Кортино, — я тут староста, и моя хижина станет убежищем для тебя! Пусть Эндемо только придет сюда… Лусита, ты поклялась, что невиновна в этом деле, твоя совесть чиста, стало быть, нам нечего бояться.
— Сжальтесь, почтенный Кортино, вы не знаете его, спрячьте меня, умоляю вас!
— Пойдем, Лусита, — проговорила Долорес и повела бедную, дрожавшую от волнения девушку мимо хижины в маленький тенистый сад, — вот тут за домом, в кустах, ты можешь находиться в безопасности. Все остальное предоставь нам, управляющий не причинит тебе никакого зла! Но как ты дрожишь, бедная Лусита! Я боюсь за твою мать. Она, вероятно, очень беспокоится о тебе! Заберись в кусты и сиди спокойно!
Как только обе девушки успели скрыться за хижиной, на дороге, ведшей прямо к хижине Кортино, показался Эндемо, скакавший на лошади во весь опор. Глаза его сверкали неестественным огнем, и он с яростью погонял взмыленную лошадь.
— Святой Бенито, — воскликнул староста, стоявший в дверях своей хижины, — он мчится, как будто спасается от преследования злого демона! Из-за золотого украшения он готов загнать лошадь!
— Эй, — крикнул Эндемо, подскакав к хижине старосты, — где эта змея? Сюда бежала воровка! Где Лусита, дочь слепой поселянки, эта негодная тварь?
— Успокойтесь сперва, сеньор Эндемо, зачем вам нужна эта девушка?
Управляющий соскочил с лошади, между тем как Долорес, выйдя из сада, подошла к дверям своей хижины.
— Где воровка? Она украла золотой обруч моей лошади.
— Извините, сеньор Эндемо, дочь слепой даже не видела вашего обруча, — твердо и спокойно возразил старый Кортино.