В это время Бравый Вояка вернулся к Перетте, которая, переходя от ужаса к надежде, ждала его в экипаже.
— Ну, что? — спросила она жадно.
— Они даже не дали мне ничего сказать! — вздохнул старый солдат, и его голос дрогнул.
— Я пойду и скажу им правду! — решила девушка;
— И не пытайся! Ты же знаешь, что тебя никто не вызывает.
— Они должны выслушать меня!
— Да они тебя даже на порог не пустят!
— Тогда все пропало!
— Не будем, все-таки, терять надежды. Подождем приговора.
Увы, приговор уже был написан в мозгу упрямого председателя суда. В глазах барона Фанфан, солдат и жених комедиантки, не мог не быть виноватым. Напрасно двое из членов суда пытались объяснить, что у виновного были смягчающие вину обстоятельства, говорили о его военных заслугах и о том, что сам маршал Саксонский перед строем объявил его первым кавалером Франции. Полковник ничего не желал слышать. По его мнению, обвиняемый был просто бунтовщик, который чуть не убил своего офицера, и потому не заслуживал ни малейшего снисхождения. Его коллеги, в конце концов, склонились перед его непоколебимостью, и большинством пяти против двух он был приговорен к смерти.
Рокот барабанов, который прозвучал как похоронный звон, объявил о том, что совещание суда закончено,
Суд возвратился в зал заседания.
Фанфан-Тюльпан внешне очень спокойно, с твердым взглядом, стоя, как на смотру, в гробовом молчании слушал, как читался страшный приговор.
«Военный трибунал, собравшийся на внеочередное заседание, объявляет, что кавалер Фанфан-Тюльпан, обвиняемый в оскорблении и действиях, направленных против стоящего выше его офицера, лейтенанта Д'Орильи, именем короля осужден и должен быть расстрелян на плацу Венсена. «
Фанфан не шелохнулся. Он удовольствовался тем, что бросил презрительный взгляд на двух благородных, как они назывались, молодых людей, которые коварно, подло отправили его на казнь.
Шевалье де Люрбек с саркастическим видом стряхивал со своего кружевного жабо крошки испанского табака. Д'Орильи, смущенный и обескураженный, опустил глаза.
По-видимому, он, наконец, начал отдавать себе отчет в том, что совершил, и, может быть, даже запоздалые угрызения совести зашевелились в его расстроенной душе. Но жандармы не уводили Фанфана прочь в ожидании, пока наружные помещения зала заседаний опустеют, а зрители разойдутся, чтобы посадить осужденного в карету и увезти в Венсен.
Барон дю Валлон де ля От-Турель, убежденный, что спас честь армии, попрощался с коллегами и удалился, уже весь уйдя в мысли о том, как он отомстит танцовщику, укравшему у него любовницу.
Небольшими группами офицеры и солдаты, присутствовавшие на заседании суда, пересекали двор и выходили за решетку, обмениваясь мнениями о происходящем. Далеко не все были согласны с жестоким приговором.
Сердце Перетты, когда она увидела, что все расходятся, сжалось еще сильнее. Бравый Вояка, трепетавший внутренне не меньше, чем она, подошел к одному из унтер-офицеров и охрипшим голосом спросил:
— Товарищ, какой приговор?
— Он осужден на смерть. Расстрел, — хмуро пробормотал унтер-офицер.
Раздался страшный крик. Это Перетта, которая несмотря ни на что, еще цеплялась за надежду, потеряв сознание, упала на руки старого солдата. Совсем обезумев от горя, Бравый Вояка отнес ее в карету и уложил на подушки. Вдруг он увидел, что мимо проходят Люрбек и Д'Орильи. Первый сиял злобным торжеством, второй имел вид мрачный и несчастный.
— Негодяи! — прорычал он, показывая им вслед кулак. — Теперь у вас есть шанс, что бедная девочка окажется в беззащитном положении.
Но не сомневайтесь, я еще устрою вам обоим хорошую встряску — такую, какой вы в жизни не испытывали!
И, провожая ненавидящим взглядом двоих заговорщиков, которые ускорили шаг, он добавил:
— Мой Фанфан! Дорогой мой Фанфан! Я за тебя отомщу! Клянусь!
Глава XI,
в которой госпожа Фавар и Бравый Вояка изо всех сил стараются спасти своего друга
Увидев старого солдата, возвращающегося домой с бездыханной Переттой на руках, госпожа Фавар сразу же поняла, что ее самые страшные опасения сбылись. Она бросилась к девушке. Та сначала была как бы оглушена и ничего не понимала, а потом, придя в себя, закричала, протягивая руки к своей покровительнице:
— Они его приговорили к расстрелу!
Она впала в такое отчаяние, что нечего было даже пытаться ее утешать.
Потрясенная госпожа Фавар прилагала все возможные усилия, чтобы хоть как-то успокоить Перетту, говорила ей ласковые слова, поила ее успокаивающими лекарствами… Все напрасно. Бедняжку трясло. Она начинала бредить. Бравый Вояка, сам еле удерживая слезы, шептал: «Несчастное дитя! Она тоже умрет!»
Потом, стукнув кулаком по столу, он вскричал:
— Ад и тысяча чертей! Во что бы то ни стало надо вытащить Фанфана оттуда!
— Да, конечно, но — как?! — воскликнула госпожа Фавар, которая оставила уже мысли о своем горе и думала только о том, как помочь несчастной Перетте. Вдруг она сказала:
— Я поеду к маркизе Помпадур! Только она может добиться помилования для Фанфана!
— Король, Помпадур! — гневно проворчал Бравый Вояка. — Не доказали ли они нам, что на них нельзя рассчитывать? Да, кроме того, всё это займет много времени, а у нас его нет!
И со всей силой убежденности, со всем пылом он воскликнул:
— Если бы я мог к нему попасть, я бы поехал к маршалу Саксонскому!
— Маршал Саксонский! — повторила госпожа Фавар, нахмурив брови. — Маршал Саксонский!
— Он ведь знает Фанфана, он ведь сам пожаловал ему звание первого кавалера Франции! Я уверен, что, если он узнает правду, то, ни минуты не колеблясь, воспрепятствует этой несправедливой, чудовищной казни!
— Может быть, вы и правы, мой друг! — подтвердила актриса, в то время как Перетта, цепляясь за последнюю надежду, умоляюще смотрела на нее глазами, из которых потоком лились слезы.
— Только вот не знаю, — продолжал свою мысль Бравый Вояка, свирепо теребя усы, — пустят ли меня к нему? Там полно этих щелкоперов-адъютантов, которые вьются вокруг такой важной персоны, дадут ли они мне возможность хоть приблизиться к их начальнику?
— А если бы к нему поехали вы? — вдруг осенило Перетту.
Госпожа Фавар молчала. Она раздумывала. Обстоятельства были вовсе не так просты. Она прекрасно помнила историю с мадригалом, который она сожгла на глазах у мужа в пламени свечи. Ясно, что маршал к ней весьма неравнодушен. Но, если она к нему обратится за помощью, не предъявит ли он ей взамен требования, которые ее порядочность не позволит ей удовлетворить? Перетта не знала всего этого. Она продолжала умолять:
— Да, да, мадам, я прошу вас, пожалуйста! Маршал вам не откажет!
«В конце концов, — подумала госпожа Фавар, — если мой обожатель окажется слишком предприимчивым, я сумею его перехитрить. Жизнь Фанфана стоит того, чтобы рискнуть. И я уверена, что Фавар простит мне это предприятие, даже если я заплачу за него поцелуем в качестве выкупа».
— Хорошо! — сказала она. — Я еду!
Перетта, чуть-чуть успокоенная, обняла ее, говоря: — Ах, мадам, если вы выхлопочете помилование для Фанфана, я буду обязана вам больше, чем жизнью!
В этот самый час маршал Саксонский, который одновременно узнал о несчастье Фанфана и аресте Фавара, готовился к отъезду в замок Шамбор, каковой, вместе с прилегающими к нему землями, был подарен ему Людовиком XV за его столь важные и столь блистательные заслуги.