– Куда и зачем?
– Зачем вам это знать? Разве недостаточно того, что сам светлейший изволил прислать за вами кабриолет с личным камердинером? Что же вы медлите?
– Мне этого недостаточно. Объясните, зачем я понадобился князю?
– Ах, Боже мой! Ведь вы врач. От вас, естественно, и требуют врачевания. Но если хотите знать, то вот в чем дело. Младенец племянницы светлейшего фрейлины Варвары Васильевны, супруги князя Сергея Федоровича Голицына, флигель-адъютанта императрицы, недомогает. Врачи объявили дитя безнадежным. Прослышав о ваших успехах, светлейший послал за вами. Садитесь скорее едемте!
– Вы видите, господин камердинер, – указывая на толпившихся в воротах пациентов, сказал лекарь, – что меня здесь ожидают многие страждущие. Кроме того, отпустив их, имею еще до вечера несколько обязательных визитов на дом к тяжко больным. Итак, передайте князю, что сейчас прибыть к нему никак не могу.
– Эге, почтеннейший! Вы знаете свое ремесло! Но раз вы удостоены чести быть приглашены светлейшим, то оставьте свои уловки. Всякий знает щедрость князя Потемкина. В случае успешного лечения он вас осыпет золотом.
– Эти все, и многие – свидетели, – холодно отвечал Гвальдо, – что я лечу и бедных и богатых совершенно безвозмездно. Земные сокровища для меня – сор и паутина. Если бы я пожелал – неиссякаемые реки золота пролились бы на меня! Кроме того, имею обыкновение являться к сильным мира сего не иначе, как по личному их зову. Итак, если княгиня Голицына и ее светлейший дядя желают, чтобы я осмотрел их больного ребенка, пусть супруг княгини пожалует ко мне лично и пригласит меня! А засим прощайте, господин камердинер! Не имею времени для беседы с вами!
Говоря это, Гвальдо вошел в ворота дома. Тщетно толстяк взывал к нему:
– Господин Гвальдо! Господин Гвальдо! Постойте! Погодите!.. Как же так пренебречь таким вельможей!?
Гвальдо вошел во двор, и пациенты толпой повалили за ним.
Камердинер Потемкина произнес несколько испанских ругательств, хлопнул бичом и покатил прочь от дома дерзкого врача.
ГЛАВА IV
Графиня ди Санта-Кроче
Едва полковник Фридрих Гвальдо вступил во двор дома, его окружили пациенты, прося о помощи и торопясь рассказать о своих недугах, кажется, на всех языках Европы. Полковник, однако, на немецком языке дал понять, что в этот день приема у него не будет, так как в настоящий момент положение звезд не благоприятствует врачеванию. Ответ был переведен остальным и выслушан с величайшим благоговением. Врач вежливо поклонился и поспешно скрылся на одной из лестниц, выходивших в узкий сырой колодцеобразный и достаточно зловонный двор итальянского дома. Поднявшись на третий этаж, выше которого был только чердак, господин Гвальдо толкнул ногой дверь и вошел в небольшую переднюю. Из внутренних покоев доносился звон струн и прекрасный женский голос, певший итальянский романс.
Тут господин Гвальдо довольно приятным баритоном сам начал подпевать. С последними строфами куплета распахнул дверь и так, сияя улыбкой, вошел в обширную роскошно убранную коврами, гобеленами, мягкой мебелью комнату.
На диване полулежала женщина в легком распахнутом на груди, смятом кружевном домашнем наряде. Она была не первой молодости, но разительной красоты. Черные кудри рассыпались вокруг классической головки, покоившейся на подушках. Мощные плечи и грудь, лебединая шея – все тело казалось взятым у античной нимфы.
При ближайшем рассмотрении внешность красавицы при ярком утреннем свете обнаружила бы немало изъянов. Ее черные большие глаза были явно утомлены жизнью, полнота начинала переходить пределы совершенства. В руках у нее была гитара, струны которой перебирали прелестные тонкие пальцы. Одна ножка свисала с дивана, раздвинув легкую одежду, и открывала колено. Золотая туфелька с красным каблучком упала на ковер, и можно было любоваться изяществом маленькой ступни.
Галантно войдя в покой, Гвальдо направился прямо к дивану и хотел было привлечь к себе красавицу, но та резким движением отстранилась, и на лице выразился гнев.
– К чему эти нежности, Джузеппе? – сказала она насмешливо по-итальянски. – К чему это пение? Ни к вашему брюху, ни к докторской профессии не идут такие ухватки.
– Будьте снисходительны, дорогая Лоренца! – на том же языке возразил названный Джузеппе, равнодушно отойдя от дивана и садясь в кресло. – Ваше пение пробудило во мне воспоминания былых счастливых дней.
– Вместо воспоминаний я просила бы вас, Джузеппе, заняться делом. Не понимаю, чего мы здесь дожидаемся уже третий месяц. Вы заставляете меня проводить дни в скучном затворничестве. Если бы не мои соотечественницы, которые живут в этом доме и посещают меня, право, умерла бы со скуки!
– Именно соотечественницы для нас и опасны, дорогая Лоренца, – наставительно заметил Джузеппе. – Они могут собрать сведения о нашем прошлом и распустить невыгодные слухи.
– Итак, вы хотите, чтобы я лица человеческого не видела? – с досадой воскликнула Лоренца.
– Вы видите меня, – смиренно возразил Джузеппе.
Красавица недовольно отвернулась. Последовало молчание. Вдруг Лоренца засмеялась, обнажая жемчужные зубы, и захлопала в ладоши.
– Ах, знаете ли, Джузеппе, с кем я вчера познакомилась?
– С кем?
– С карлицей певицы Габриэлли, что живет в доме напротив вместе с другой артисткой, Давней. Это певицы придворной оперы. Карлица чрезвычайно умная и забавная особа. Она знает весь Петербург, рассказала мне много интересного о покровителе Давии синьоре Безбородко. Это знатный и богатый человек! Карлица уверяла, что при моей наружности и голосе я могла бы обворожить всех. Она сулит мне огромный успех. А между тем по вашей прихоти я даром теряю время, скучая в этой противной комнате, как пленница.
– Еще немножко терпения, дорогая Лоренца, и вы будете вознаграждены! Уже сегодня я получил приглашение от князя Потемкина, но вынужден был уклониться, так как оно было сделано в небрежной форме.
– Зачем? Зачем уклонился? Я хочу видеть Потемкина! Вот вельможа! – воскликнула Лоренца.
– Потемкин не уйдет от нас. Если раз рыбка клюнула мою наживку, еще не бывало случая, чтобы она сорвалась с крючка. Положись на мой опыт. Но знакомство с карлицей Габриэлли весьма кстати. О Габриэлли я много слышал. Ей покровительствует господин Елагин, главный директор спектаклей и секретарь императрицы.
– Габриэлли – дочь повара, а вхожа во двор и осыпана бриллиантами! Чем я хуже ее? – сказала Лоренца.
– При моем содействии, дорогая, вы займете здесь положение выше любой актрисы, которая является во Дворец с тем лишь, чтобы пропеть арию. Вельможи же обнимаются с нею за кулисами, как с женщиной легкого поведения, и в обществе она не принята. Поприще иное, блистательнейшее предстоит вам. Лишь немного терпения. Однако знакомство с госпожой Габриэлли для весьма ценно, и я сегодня же буду у нее от вашего как графини ди Санта-Кроче.
При этом оба громко захохотали.
Но Лоренца опять приняла недовольный вид.
– Терпение! Терпение! – сказала она. – Вам хорощо проповедовать терпение. Отправив меня в Петербург сами вы отлично проводили время в Курляндии, ухаживая за этой сентиментальной немкой, сладкие письма которой столь вас занимают.
– Вы напрасно меня упрекаете, Лоренца. Я провел время прескучно в проклятом замке барона Медема. Тощий стол, тяжеловесные баронессы, унылый климат – проклятие! Но я там сделал важные знакомства. Шарлотта фон дер Рекке, урожденная графиня Медем, конечно, не более как сентиментальная дура, но в нашем ремесле такие и нужны. Связи и родство ее огромны. От отца Шарлотты я получил весьма важные рекомендательные письма.