Сам король покровительствует этому способу объединения. Мы и не подозревали, что он слушает нас, а он вдруг вмешался в разговор и говорит: "Вильфор (заметьте, король не сказал Нуартье, а подчеркнул имя Вильфор), Вильфор, - сказал король, - пойдет далеко; это молодой человек уже вполне сложившийся и принадлежит к моему миру. Я с удовольствием узнал, что маркиз и маркиза де Сен-Меран выдают за него свою дочь, и я сам посоветовал бы им этот брак, если бы они не явились первые ко мне просить позволения".
- Король это сказал, граф? - воскликнул восхищенный Вильфор.
- Передаю вам собственные его слова; и если маркиз захочет быть откровенным, то сознается, что эти же слова король сказал ему самому, когда он, полгода назад, сообщил королю о своем намерении выдать за вас свою дочь.
- Это верно, - подтвердил маркиз.
- Так, значит, я всем обязан королю! Чего я не сделаю, чтобы послужить ему!
- Таким вы мне нравитесь, - сказала маркиза. - Пусть теперь явится заговорщик, - добро пожаловать!
- А я, мама, - сказала Рене, - молю бога, чтобы он вас не услышал и чтобы он посылал господину де Вильфор только мелких воришек, беспомощных банкротов и робких жуликов; тогда я буду спать спокойно.
- Это все равно, что желать врачу одних мигреней, веснушек, осиных укусов и тому подобное, - сказал Вильфор со смехом. - Если вы хотите видеть меня королевским прокурором, пожелайте мне, напротив, страшных болезней, исцеление которых делает честь врачу.
В эту минуту, словно судьба только и ждала пожелания Вильфора, вошел лакей и сказал ему несколько слов на ухо.
Вильфор, извинившись, вышел из-за стола и воротился через несколько минут с довольной улыбкой на губах.
Рене посмотрела на своего жениха с восхищением: его голубые глаза сверкали на бледном лице, окаймленном черными бакенбардами; в эту минуту он и в самом деле был очень красив. Рене с нетерпением ждала, чтобы он объяснил причину своего внезапного исчезновения.
- Вы только что выразили желание иметь мужем доктора, - сказал Вильфор, - так вот у меня с учениками Эскулапа (так еще говорили в тысяча восемьсот пятнадцатом году) есть некоторое сходство: я не могу располагать своим временем. Меня нашли даже здесь, подле вас, в день нашего обручения.
- А почему вас вызвали? - спросила молодая девушка с легким беспокойством.
- Увы, из-за больного, который, если верить тому, что мне сообщили, очень плох. Случай весьма серьезный, и болезнь грозит эшафотом.
- Боже! - вскричала Рене побледнев.
- Что вы говорите! - воскликнули гости в один голос.
- По-видимому, речь идет не более и не менее как о бонапартистском заговоре.
- Неужели! - вскричала маркиза.
- Вот что сказано в доносе.
И Вильфор прочел:
- "Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон", прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.
Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на "Фараоне".
- Позвольте, - сказала Рене, - это письмо не подписано и адресовано не вам, а королевскому прокурору.
- Да, но королевский прокурор в отлучке; письмо подали его секретарю, которому поручено распечатывать почту; он вскрыл это письмо, послал за мной и, не застав меня дома, сам отдал приказ об аресте.
- Да, но королевский прокурор в отлучке; письмо подали его секретарю, которому поручено распечатывать почту; он вскрыл это письмо, послал за мной и, не застав меня дома, сам отдал приказ об аресте.
- Так виновный арестован? - спросила маркиза.
- То есть обвиняемый, - поправила Рене.
- Да, арестован, - отвечал Вильфор, - и, как я уже говорил мадемуазель Рене, если у него найдут письмо, то мой пациент опасно болен.
- А где этот несчастный? - спросила Рене.
- Ждет у меня.
- Ступайте, друг мой, - сказал маркиз, - не пренебрегайте вашими обязанностями. Королевская служба требует вашего личного присутствия; ступайте же куда вас призывает королевская служба.
- Ах, господин де Вильфор! - воскликнула Рене, умоляюще сложив руки.
- Будьте снисходительны, сегодня день нашего обручения.
Вильфор обошел вокруг стола и, облокотившись на спинку стула, на котором сидела его невеста, сказал:
- Ради вашего спокойствия обещаю вам сделать все, что можно. Но если улики бесспорны, если обвинение справедливо, придется скосить эту бонапартистскую сорную траву.
Рене вздрогнула при слове "скосить", ибо у этой сорной травы, как выразился Вильфор, была голова.
- Не слушайте ее, Вильфор, - сказала маркиза, - это ребячество; она привыкнет.
И маркиза протянула Вильфору свою сухую руку, которую он поцеловал, глядя на Рене; глаза его говорили: "Я целую вашу руку или по крайней мере хотел бы поцеловать".
- Печальное предзнаменование! - прошептала Рене.
- Перестань, Рене, - сказала маркиза. - Ты выводишь меня из терпения своими детскими выходками. Желала бы я знать, что важнее - судьба государства или твои чувствительные фантазии?
- Ах, мама, - вздохнула Рене.
- Маркиза, простите нашу плохую роялистку, - сказал де Вильфор, обещаю вам, что исполню долг помощника королевского прокурора со всем усердием, то есть буду беспощаден.
Но в то время как помощник прокурора говорил эти слова маркизе, жених украдкой посылал взгляд невесте, и взгляд этот говорил: "Будьте спокойны, Рене; ради вас я буду снисходителен".
Рене отвечала ему нежной улыбкой, и Вильфор удалился, преисполненный блаженства.
Глава 7
ДОПРОС
Выйдя из столовой, Вильфор тотчас же сбросил с себя маску веселости и принял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен высший долг - решать участь своего ближнего. Однако, несмотря на подвижность своего лица, которой он часто, как искусный актер, учился перед зеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело. И в самом деле, если не считать политического прошлого его отца, которое могло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно, Жерар де Вильфор был в эту минуту так счастлив, как только может быть счастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в двадцать семь лет видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивой девушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только красива, но вдобавок принадлежала к семейству, бывшему в большой милости при дворе. Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей, могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста приносила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасное слово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионное наследство.