Форрентен ограничивается ехидной улыбкой.
- Ну вот! Сразу видно, не знали вы его... - поясняет хозяин бистро, одновременно объявляя третью позицию в белот. - Хоть о мертвых плохо не говорят, все-таки он был порядочной свиньей...
- Как это понимать? - спросил комиссар.
- Ворчал с утра до речера по всякому поводу... Никогда ничем не был доволен... Возьмем, к примеру, историю с рюмками.
Он призывает своих партнеров в свидетели.
- Помните, сначала он стал утверждать: мол, у моих ликерных рюмок слишком толстое дно, и сам достал с верхней полки буфета другую рюмку из уже разбитого комплекта, которая ему больше понравилась. А когда стал переливать вино из одной рюмки в другую - взбесился, обнаружив, что вместимость их совершенно одинаковая. "Но вы же сами выбрали эту рюмку", - сказал я ему. И что же вы думаете, он купил в городе другую рюмку и принес ее мне. Та вмещала на треть больше, чем мои. "Мне-то все равно, - возразил я.
- Если хотите, я налью вам в вашу рюмку, но и платить вам придется на пять су больше". Целую неделю он сюда не показывался. Однажды вечером я вижу, стоит в дверях. "Нальете в мою рюмку?" - "Если заплатите на пять су больше", - бросил я. И он снова ушел. Так продолжалось целый месяц. В конце концов я уступил. Нам недоставало четвертого партнера в белот. Теперь вам понятно, какая это свинья? Со служанкой он вел себя так же. Они грызлись с утра до вечера. Издали слышно было, как они ссорились. Они по неделям друг с другом не разговаривали... Думаю, последнее слово всегда оставалось за ней, так как, с позволения сказать, она больше "нормандка", чем он... Ну да бог с ними! А все же любопытно узнать, кто убил беднягу... Ведь человек Лапи не злой... Просто такой характер... Не помню ни одной партии в карты, чтобы он в какую-то минуту не стал кричать, дескать, его пытаются обжулить...
- Часто он ездил в Париж? - немного погодя спросил комиссар.
- Можно сказать, совсем не ездил... Раз в четыре месяца за пенсией, и то уезжал утром и возвращался в тот же день вечером.
- А Фелиси?
- Вы не знаете, ездила Фелиси в Париж? - спросил хозяин у присутствующих.
Никто этого не знал. Зато часто видели, как она танцевала по воскресеньям в прибрежном ресторанчике в Пуасси.
- Знаете, как он ее называл? Когда речь заходила о ней, старик всегда говорил: "Мой какаду". Она уж так забавно одевается, дальше некуда...
Видите ли, господин комиссар, наш друг Форрентен еще может обидеться, но я говорю то, что думаю, - все жители Жанневиля в какой-то мере психи. Здесь христианский дух не в особой чести... Здесь живут работяги, которые вкалывали всю жизнь, мечтая на старости лет поселиться в деревенской тиши... Ну, вот! Настает этот день... Они соблазняются многообещающими проспектами Форрентена... Не возражай, Форрентен, всем известно, ты мастер золотить пилюлю... И вот они уже в раю земном. Но тут-то оказывается: они подыхают от скуки... за сто франков в час... Но слишком поздно... Их скромные денежки вложены, и теперь они как могут должны развлекаться или хотя бы попытаться поверить, что развлекаются... Иные затевают процессы из-за какой-нибудь ветки, которая свешивается с соседнего участка к ним в сад, или из-за соседской собаки, которая пописала на их бегонии... Другие...
Мегрэ не спит, он даже поднимает руку, чтобы поднести рюмку к губам.
Но он размяк от жары, постепенно погружается в созданный его воображением мир, и снова видит незастроенные улицы Жанневиля, юные деревца, дома, словно составленные из детских кубиков, слишком ухоженные садики, фаянсовых животных и стеклянные шары.
..
- К нему никто никогда не заходил?
Просто невероятно. Здесь слишком спокойно, слишком уютно, слишком слаженно. Если жизнь такова, как ее описывают, то невозможно поверить, что однажды утром, всего-навсего в понедельник, когда Фелиси отправилась за покупками в лавку Мелани Шошуа, ее хозяин вдруг перестал сажать свои помидоры, пошел в столовую, достал из буфета графин и рюмку, отправился в беседку, чтобы там в одиночестве выпить наливки, припасенной для торжественных случаев, потом...
Когда он поднялся в свою комнату, где пол так старательно натерт, на голове у него была соломенная шляпа. Что он собирался делать в комнате?
Никто не слышал выстрела, однако же стреляли из револьвера, стреляли в упор, меньше чем в двух метрах от груди убитого. Так утверждают эксперты.
Если бы еще нашли револьвер, можно бы подумать, что Деревянная Нога, который стал неврастеником...
Помощник мэра не раздумывает о подобном и, подсчитывая свои взятки в картах, бормочет, словно отвечая на все вопросы:
- Что вы хотите? Он был оригинал...
Понятно! Но он же погиб! Кто-то убил его! А Фелиси сразу же после похорон выскальзывает из рук полиции, отправляется в Париж и там как ни в чем не бывало, глазеет на витрины, наедается пирожными с кремом, пьет портвейн, а потом разъезжает на метро.
- Интересно, кто теперь будет жить в доме?..
Игроки в карты переговариваются, перескакивая с одного на другое, и до Мегрэ, который не прислушивается, доносится только какое-то бормотание.
Он не говорит им, что в доме будет жить Фелиси. Он словно плавает в пространстве... Перед его глазами вырисовываются какие-то картины и тут же стираются. У него едва сохранилось ощущение времени и места...
Фелиси, наверное, уже улеглась и читает в постели. Она не боится оставаться одна в доме, где убили ее хозяина. Эрнест Лапи, брат, который так обижен из-за завещания... Деньги ему не нужны, но он никак не может понять, почему его брат...
- ...Построен лучше всех домов в поселке...
Кто это сказал? Наверное, Форрентен?
Мегрэ снова видит натертую до блеска лестницу. О Фелиси могут сказать все, что угодно, но чистота у нее в доме идеальная. Как любила говорить мать Мегрэ, так чисто, что можно есть на полу.
Дверь направо... Комната старика... Дверь налево... Комната Фелиси...
Отсюда дверь ведет еще в одну, довольно большую комнату, где свалена ненужная мебель...
Мегрэ хмурится. Это не предчувствие, не какая-то догадка. Он просто смутно ощущает: тут что-то не так...
- Когда там жил молодой человек... - произносит Лепап.
Мегрэ вздрогнул.
- Вы имеете в виду племянника?
- Да... Он жил у дяди с полгода, а то и больше... Примерно год назад... Он, видно, не из очень здоровых... Кажется, врачи рекомендовали ему деревенский воздух, но он часто торчал в Париже.
- Какую комнату он занимал?
- Как раз... Вот это и есть самое забавное...
Лепап ему подмигивает. Форрентен недоволен, видно, управляющий не любит, чтобы рассказывали разные истории о поселке, где он чувствует себя полноправным властелином.
- Это ничего не значит, - протестует он.
- В конце концов, да или нет, но старик и Фелиси... Послушайте, господин комиссар... Вы представляете себе дом.