…Надо записать,
Что можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом…
Гамлет, акт V, сц. 5, перевод М.Лозинского
1
В третий раз я занялся сложением и вычитанием на последней странице формы 1040, чтобы окончательно во всем убедиться. Потом развернулся на стуле лицом к Ниро Вульфу, который сидел справа от меня за своим столом, уткнувшись в книгу стихов типа по фамилии Ван Дорен, Марк ван Дорен. Из этого я заключил, по имею право употребить поэтическое слово.
– Уныние, – сказал я.
Он не отреагировал.
– Уныние, – повторил я, – если это слово передает мое настроение.
Уныние.
Он не оторвал взгляда от страницы, однако пробурчал:
– В каком смысле уныние?
– На меня наводят уныние цифры. – Я наклонился, чтобы перебросить форму 1040 через полированную крышку его стола. – Это от тринадцатого марта. Четыре тысячи триста двенадцать долларов и шестьдесят восемь центов, плюс четыре квартальных взноса. Таким образом, нам необходимо послать форму 1040-ЕС, приложив к ней чек на десять тысяч долларов. – Я переплел пыльцы рук за головой и спросил с улыбкой: – Ну как, действительно уныло?
Он поинтересовался, каков наш банковский баланс, и я ему ответил.
– Конечно, – признал я, – этого хватит, чтобы отразить удары богатого дядюшки Сэма и еще купить краюху хлеба и немного селедочной икры. Однако недели идут, приходят счета, уж и не говоря о том, что надо заплатить Фрицу, Теодору и мне.
Вулф отложил книгу и сердито уставился на форму 1040, делая вид, по разбирается в арифметике. Я повысил голос:
– Конечно, вы владеете домом и всей мебелью в нем, за исключением стула и других предметов в моей комнате, которые я купил сам. Вы – босс, и вам виднее. Это вне всякого сомнения. Тот парень из электрической компании был готов отвалить по крайней мере тысячу за решение проблемы с подлогом, но вы не могли отвлечься. Миссис Как-тамее наверняка заплатила бы вдвое больше, чтобы узнать подноготную так называемого музыканта, но вы были слишком заняты пением. Адвокат по фамилии Клиффорд имел большие0 неприятности и щедро заплатил бы за помощь, но получил от ворот поворот.
Эта актриса и джентльмен который вступился за нее…
– Арчи, заткнись.
– Слушаю, сэр. А вы чем занимаетесь? Позавчера вы спустились от своих прекрасных орхидей, впорхнули сюда и весело велели мне отправить еще один чек на жуткую сумму этому Всемирному правительству. Когда же я скромно заметил, по наша бухгалтерия имеет две основных составляющих – сначала сложение, а потом уж вычитание…
– Уйди из комнаты.
Я что-то прорычал в его сторону, развернулся на стуле к столу, поставил на место пишущую машинку, вставил бумагу с копиркой и начал перепечатывать из черновика таблицу Г до шестой строки в таблице В. Время шло, я продолжал работать, время от времени поглядывая направо, чтобы посмотреть, закончил ли он пение. Еще нет. Он откинулся в кресле, которое свободно вместило бы двоих – но, конечно, не таких двоих, как он, – и сидел без движения, с закрытыми глазами. Буря назревала, Я улыбнулся про себя и вернулся к работе. Немного позже, когда я заканчивал таблицу Ф до 16-й строки таблицы В, он проворчал:
– Арчи.
– Да, сэр, – повернулся я.
– Человек, который отказывается платить налоги из-за раздражения, которое это ему приносит, или из-за расходов, в которые это его вводит, подобен оскалившейся собаке и лишается привилегий цивилизованного общения.
Налоги можно критиковать на безличной почве. Государство, как и индивидуум, тратит деньги по одной из трех причин: потому. что ему это нужно, потому, что ему этого хочется, и просто потому, что у него есть что тратить. Последнее – наиболее огорчительно. Очевидно, что значительная часть огромного весеннего потока миллиардов, устремляющегося в министерство финансов, будет потрачена государством по этой самой причине.
– Ага. Так мы пришли к какому-нибудь выводу? Как его сформулировать словами?
Вульф приоткрыл глаза.
– Ты уверен в своих вычислениях?
– Абсолютно.
– Сильно сплутовал?
– Как обычно. В рамках приличий.
– Я действительно должен заплатить сумму, которую ты назвал?
– Да, или в противном случае лишиться некоторых привилегий.
– Прекрасно. – Вулф глубоко вздохнул, посидел минуту, затем выпрямился в кресле. – Черт побери! Было время, когда мне хватало тысячи динаров в год. Соедини меня с мистером Ричардсом из Федеральной радиовещательной корпорации.
Я мрачно посмотрел на него, стараясь понять, чего он хочет. Потом, зная, что сидя прямо, он тратит слишком много энергии, я встал, нашел в телефонной книге номер, позвонил и связался с Ричардсом, без трех минут вице-президентом Эф-Би-Си. Вульф поднял трубку своего телефона и после обмена приветствиями сказал:
– Когда вы, мистер Ричардс, протягивали мне чек в моем кабинете два года назад, вы сказали, что, несмотря на сумму, все еще у меня в долгу.
Вит я и позволил себе попросить вас об одолжении. Мне нужна некоторая конфиденциальная информация. Сколько денег уходит, скажем, в неделю на радиопрограмму мисс Мадлен Фрейзер?
– О! – наступила пауза. Голос Ричардса обычно был дружелюбным и даже теплым. Сейчас он немного изменился. – Каким образом вы оказались к этому причастны?
– Я не имею к этому никакого отношения. Но мне бы хотелось получить информацию конфиденциально. Надеюсь, это не очень нахально с моей стороны?
Возникла очень неприятная ситуация, Для мисс Фрейзер, для компании, спонсоров – для всех, кто с этим связан. Вы не могли бы мне сказать, почему вы этим заинтересовались?
– Предпочел бы этого не делать, – отрезал Вульф. – Извините, что нас побеспокоил.
– Вы меня не побеспокоили. Я Был бы рад вам помочь. Информация, которая вам нужна, не публикуется, но всем на радио об этом известно. На радио знают все. Что вам нужно конкретно?
– Общая сумма денег, отпущенных на эту программу.
– Так… Посмотрим… Принимая во внимание эфирное время – эту передачу транслируют около двухсот станций, – производство, привлеченные таланты, сценарии и все остальное, приблизительно тридцать тысяч долларов в неделю.
– Чепуха – отрезал Вульф.
– Почему чепуха?
– Потому что чепуха. В год выходит больше полутора миллионов!
– Нет, с учетом летних отпусков около миллиона с четвертью.
– Пусть так. Я полагаю. мисс Фрейзер получает значительную часть этих денег?
– О да! – Об этом тоже все знают. Ее доля – приблизительно пять тысяч в неделю, а как она делится со своим менеджером, мисс Коппел, знают далеко не все. По крайней мере я не знаю. – Голос Ричардса снова потеплел: – Вы знаете, мистер Вульф, не могли бы и вы мне сделать одолжение, сказав по секрету, зачем вам это нужно? Но в ответ от Вульфа он получил только благодарность и был достаточно воспитан, чтобы не настаивать на своем.
Положив трубку, Вульф обратился ко мне:
– Господи, миллион двести пятьдесят тысяч долларов! Поскольку я понял, к чему идет дело, у меня появилось настроение. Я улыбнулся.
– Да, сэр, вы имеете шанс стать большим человеком на радио, вы могли бы читать стихи. Кстати, если хотите услышать, как она зарабатывают свою долю, ее передача – во вторник и пятницу с одиннадцати до двенадцати утра.
Вы поймете, как это делается. Вы же этого хотите, да?
– Нет, – хрипло сказал Вульф. – Я хочу получить работу. Достань свой блокнот. Инструкции будут развернутыми, учитывая, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
Я достал блокнот из ящика стола.
2
За субботу я трижды пытался дозвониться на Манхаттан Мадлен Фрейзер по номеру из телефонной книги, однако никто не подходил. Наконец я прибег к помощи Лона Коэна из «Газетт», и он сообщил мне, что и мисс Фрейзер, и ее менеджер, Дебора Коппел, проводят уикэнд в Коннектикуте. Как человек законопослушный, я бы сказал даже – в высшей степени законопослушный, я хотел бы пожелать полицейскому управлению Нью-Йорка успехов в борьбе с преступностью. Но я искренне надеялся, что инспектор Крамер и его помощники из отдела по расследованию убийств не закроют дело Орчарда до тех пор, пока мы не сможем узнать, в чем оно заключается. Судя по тому, что я прочитал в газетах, было не похоже, что Крамер уже готов протрубить победу. Однако, поскольку никогда нельзя сказать, что же остается скрытым от прессы, я вознамерился поехать в Коннектикут и без приглашения принять участие в уикэнде Мадлен Фрейзер и Деборы Коппел. Вульф запретил это и велел мне подождать до понедельника.
В воскресенье к полудню он дочитал книгу стихов и начал рисовать лошадей на листочках блокнота. Тем самым он проверял теорию, о которой где-то прочитал, что можно определить характер человека по тому, как он рисует лошадь.
Я заполнил налоговые формы 1040 и 1040-ЕС и, приложив чеки, отправил их. После обеда я послонялся немного по кухне, слушая, как Вульф и Фриц Бреннер, наш несравненный шеф-повар, спорили о том, что лучше – макрель, средиземноморский тунец или все-таки vitello tonato – блюдо из нежной молодой телятины. Когда спор начал меня раздражать, поскольку средиземноморского тунца у нас все равно не было, я поднялся наверх, в оранжерею на крыше, и провел пару часов в обществе Теодора Хорстмана.
Потом, вспомнив, что из-за предстоящего свидания с дамой не смогу посвятить орхидеям вечер, спустился на три лестничных пролета в свой кабинет, взял со стола газеты за последние пять дней и прочитал все, что в них было о деле Орчарда.
Дочитав до конца, я уже ни секунды не сомневался в том, что утром в понедельник не встречу в газете заголовка о завершении дела полицией.
З
По телефону я смог только условиться о встрече на три часа дня. В это время в понедельник я вошел в вестибюль жилого дома на одной из Семидесятых улиц между Мэдисон и Парк-авеню. Дом напоминал дворец, где ковры покупают акрами. Правда, впечатление немного портилось резиновой дорожкой у входа, которая и появилась там, наверное, потому, что на улице лил дождь. Такого не должно быть во дворце! Если на ковре появляются грязные следы – какого черта! – выбрось его и расстели новый! Вот как следует поступать во дворцах!
Я сказал великолепно выглядевшему привратнику, что меня зовут Арчи Гудвин и по я направляюсь в апартаменты мисс Фрейзер. Он достал листок бумаги из кармана, сверился с ним, кивнул и спросил:
– Что-нибудь еще?
Я вытянул шею так, чтобы мой рот оказался в футе от его уха, и прошептал:
– Овсяная каша.
Он снова кивнул, махнул рукой лифтеру, который стоял перед дверью в кабину в пятнадцати шагах от нас, и сказал поставленным голосом:
– 10 Б.
– Скажите, – поинтересовался я, – пароль появился после убийства или это всегда так было?
Он окинул меня ледяным взглядом к отвернулся. Я сказал спине:
– Это обошлось тебе в пять центов. Я собирался дать тебе на чай, но теперь раздумал.
С лифтером я решил вообще не разговаривать. Он ничего не имел против.
Выйдя на десятом этаже, я оказался в закутке не больше кабины лифта. Еще одна дворцовая шутка. На двери слева было написано 10 А, на двери справа 10 Б. Лифтер подождал, пока я нажму кнопку последней, дверь откроется и я войду. Впустившая меня женщина, которая двадцать лет назад вполне могла бы стать чемпионом по борьбе, сказала:
– Извините, я спешу, – и пустилась рысью.
Я крикнул ей вслед:
– Меня зовут Гудвин.
Никакой реакции не последовало.
Я сделал четыре шага вперед, снял пальто и шляпу, бросил их на кресло и провел исследование. Я находился в большой квадратной комнате, напоминавшей холл. Слева и у противоположной стены были двери. Справа холл расширялся, переходя в огромную комнату, в которой стояло по крайней мере двадцать разных видов мебели. Глаз у меня профессионально натренирован и может сразу схватить все: от сложной уличной сцены до маленького пятнышка на мужском воротнике, – и это у меня действительно неплохо получается.
Однако для того, чтобы точно описать эту комнату, мне пришлось бы напрячь все свои силы и способности. Особо примечательны были бар, отделанный хромом и красной кожей с соответствующими табуретками, и массивный старый стол орехового дерева с резными ножками и краями. Я никого не видел, но слышал голоса. Я прошел вперед, чтобы взять стул, на который можно было бы сесть. Ничего подходящего не нашел и разместился на обитом зеленой тканью диване длиною в десять футов и шириной в четыре. Стоящий рядом стул был обит розовым шелком. Я старался представить, какую лошадь нарисовал бы человек, обожествлявший эту комнату, когда в квадратный холл из двери в дальней стене вошли двое. Один был молодой и симпатичный, второй средних лет и лысый, и оба несли фотографическое оборудование, в том числе треногу.
– У нее начинает сказываться возраст, – сказал молодой.
– К черту возраст – ответил лысый. – Дело в убийстве. Ты когда-нибудь имел отношение к убийству?
Он взглянул на меня и спросил своего компаньона:
– А это кто такой?
– Не знаю, первый раз вижу.
Юноша попытался открыть дверь, ничего не уронив. Ему это удалось. Они вышли, и дверь за ними закрылась. Через минуту открылась другая дверь квадратного холла, и появилась чемпионка по женской борьбе. Она двинулась в мою сторону, но снова пронеслась рысью мимо – к двери у левого угла, открыла ее и исчезла. У меня возникло ощущение, что мной пренебрегают, Спустя десять минут я решил перейти в наступление. Я уже встал и прошел пару шагов, когда сново открылась дверь у дальней стены, и я остановится.
Вошедшая женщина направилась ко мне – уже не рысью, а плавной походкой.
Приблизившись, она поинтересовалась:
– Мистер Гудвин?
Я сказал, что он самый.
– Меня зовут Дебора Коппел. – Она протянула руку. – Мы здесь и самих себя иногда не замечаем.
Она успела уже дважды удивить меня. Сначала мне показалось, что глаза у нее маленькие и невыразительные, однако, когда она оказалась ко мне лицом и заговорила, я понял, по они достаточно велики, очень темные и, безусловно, проницательные. Поскольку сама она была невысокого роста и полная, я ожидал, что рука, которую я пожал, будет рыхлой и влажной, но ошибся – рука оказалась твердой и сильной, хотя и маленькой. У Деборы Коппел был смуглый цвет лица, и одета она была во все темное. В ней все было или черным, или темным, за исключением седины, которая по контрасту с иссиня-черными волосами казалась абсолютно белого цвета.
– По телефону вы сообщили мисс Фрейзер, по имеете к ней предложение от Ниро Вульфа, – сказала она высоким голосом.
– Это так.
– Она очень занята. Она всегда занята. Я ее менеджер. Может быть, вы все расскажете мне?
– Лично я рассказал бы вам все, – объявил я. – Однако я работаю на мистера Вульфа, и он велел мне обратиться лично к мисс Фрейзер, но теперь, встретив вас я бы рассказал все и ей, и вам.
Она улыбнулась. Ее улыбка была доброжелательной, однако глаза глядели изучающе.
– Прекрасная импровизация, – одобрительно сказала она. – Я не хочу, чтобы вы нарушали ваши инструкции. Сколько времени вам понадобится?
– Это будет зависеть от обстоятельств. От пяти минут до пяти часов.
– О пяти часах не может быть и речи. Постарайтесь покороче. Проходите сюда.
Она повернулась и пошла через прихожую, я последовал за ней. Мы вышли через дверь, прошли по комнате, в которой стояли рояль, кровать и холодильник – сочетание, заставлявшее поломать голову над ее назначением, и через еще одну дверь вошли в угловую комнату. Она оказалась настолько велика, по в ней было шесть окон – три с одной стороны и три с другой. Все предметы в ней – а она была почти пуста – были либо бледно-желтого, либо голубого цвета. Дерево – отделка и мебель – было выкрашено в голубой, все прочее: ковры, обивка, покрывало кровати – было двух упомянутых цветов.