Знаю, ты наверняка заблудишься в лабиринте улиц и приплетешься обратно к нам под окно, или, хуже того, тебя убьет какой-нибудь бродяга, которому ты предложишь спеть с тобой вместе рождественский гимн».
– Нет, с меня довольно, – отрезал Тристан, за локоть втащил женщину обратно в дом и с силой захлопнул входную дверь. – У меня на совести и без того немало грехов, чтобы добавлять к ним еще и замерзшего ангела.
Габриель подпрыгнул от радости, и следы его босых ног отпечатались на снегу, наметенном ветром в прихожую.
– Пойдем со мной, Алана, ты уложишь меня спать, – предложил он. – Моя мама рассказывала тебе, что она это делала каждый вечер?
И Габриель доверчиво протянул свою ручонку Алане, а Тристан в гневе и отчаянии сжал кулаки. Черт бы побрал эту женщину! Он разрешил ей остаться переночевать, но не морочить голову Габриелю всякой чепухой.
Но он не мог насильно оттащить от нее Габриеля и теперь беспомощно наблюдал, как вместе с его сыном она поднялась по лестнице и скрылась в глубине его дома, где в темных углах безмолвных комнат и коридоров таилась тоска и ничто больше не напоминало о царивших здесь прежде веселье и радости.
Полный ненависти, Тристан смотрел ей вслед, но не мог не залюбоваться ее гибкой фигуркой. Габриель вел ее к себе в детскую, ту самую, где Тристан ребенком предавался невозможным мечтам, исчезнувшим перед лицом суровой действительности. Лишь один короткий миг держал Тристан в своих испачканных краской руках видение настоящего счастья.
Теперь Тристану не оставалось ничего другого, как последовать за ними. В детской он прислонился к стене в полном теней углу и, остро ощущая присутствие женщины, не спускал глаз с нее и сына.
Детская, как обычно, была в идеальном порядке, что всегда болью отзывалось в сердце Тристана, потому что не няня, не гувернантка, не горничная следили за порядком, а наводил его сам Габриель. Мальчик словно страшился, что малейший его проступок, шум, производимый его играми, или разбросанные игрушки будут иметь для него ужасные последствия. И больше всего Габриель боялся, что его увезут далеко от дома.
Со сжавшимся сердцем Тристан наблюдал, как Габриель юркнул под одеяло, а женщина, его «ангел», сидя на краю постели, привычным жестом, словно делала это всю жизнь, подоткнула одеяло и выслушала молитвы, произносимые детским, еще немного шепелявым голосом.
Было похоже, что она оказалась тут больше к месту, чем он сам, отец Габриеля.
Борясь со сном, мальчик никак не хотел отпускать ее руку, и Тристан ощущал всю глубину его страха.
– Обещай мне, что не уйдешь не попрощавшись… Как ушла мама, – умолял Габриель, глядя в ясные, полные сострадания глаза «ангела». – Я не засну, пока ты мне не пообещаешь…
Тихое всхлипывание вырвалось из груди женщины, она схватила мальчика в свои объятия вместе с одеялом, прижала к себе и начала напевать полузабытую колыбельную. Но она не стала давать Габриелю невыполнимых обещаний, и это еще больше рассердило Тристана.
Как Тристан ни сопротивлялся, он не мог не поддаться убаюкивающей ласке нежной мелодии. Она проникала в его измученную душу и успокаивала, как некогда прикосновение материнской руки.
Эта женщина, явившаяся неизвестно откуда, понемногу завладевала всем его существом. Взгляд Тристана скользил по тонким чертам ее лица: небольшой рот, выразительные глаза, немного веснушек на переносице чуть вздернутого носа. Она обладала почти неземной красотой, той, что рождается из туманов и легенд Ирландии, была тем созданным рукой Всевышнего совершенством, в котором сочетаются прелесть только что расцветшей розы и кремовые тона свежих сливок, золотистая глубина янтаря и загадочность беззвездной ночи.
С мучительным удовольствием Тристан припомнил нежное прикосновение ее груди и запах рыжевато-каштановых волос, сладкий аромат меда и корицы. В какой опасной близости был ее рот от его рта, когда она лежала под ним на полу гостиной, какими соблазнительными были ее мягкие губы…
Что это, земное искушение или темное колдовство, ведущее к безумию? Потому что только безумец мог в бездействии созерцать незнакомку и сына, негодовать против женщины и желать выбросить ее из дома, из своей жизни и в то же время позволять демону, спящему в глубинах души, будить давно забытые чувства. Такие, как желание заключить в объятия странного ангела Габриеля. Тристан хотел обнять ее, как обычный мужчина обнимает женщину, прикоснуться к ней, ощутить ее вкус, лечь вместе с ней, чтобы она утешила его совсем другим способом, чем утешает его сына.
Рассерженный собственной слабостью, Тристан с трудом подавил стон. Разве он не способен распознать приступ обычного вожделения? Небу известно, что после смерти Шарлотты в его жизни не было женщины, да и в последние годы совместной жизни им нелегко было прикасаться друг к другу, как нелегко было найти дорогу от сердца к сердцу.
Тристан с облегчением заметил, что Габриель наконец уснул. Тогда он быстро подошел к кровати и одним сильным движением схватил женщину за запястье. Она подняла на него испуганный взгляд удивительно знакомых золотисто-карих глаз, хотя Тристан не сомневался, что видит ее впервые в жизни.
Он рывком поднял ее на ноги и вывел из детской. В коридоре Тристан повернул ее лицом к себе и отметил, как ярким пламенем вспыхнули ее волосы на фоне белой штукатурки стены. Внезапно он почувствовал неистовую потребность поцеловать ее, равной которой не знал никогда в жизни. Целовать ее без счета, до тех пор пока у нее не ослабеют колени, а у него не заживет рана в сердце. Он представил себе эту картину так ярко, что в ужасе содрогнулся. Испытывая отвращение к себе, Тристан отпустил ее руку. Он знал, что уже никогда не забудет теплого тела Аланы Макшейн, ее сердца, пульсирующего в запястье… И того страстного поцелуя, которым им никогда не обменяться.
– Вы должны мне кое-что объяснить, ангел, – сердито сказал он, скрывая под раздражением свое влечение, растерянность, желание. – Что все-таки за всем этим кроется?
Глава 3
– Когда Габриель открыл окно в гостиной, я услышала, как он просит звезды исполнить его желание, – произнесла Алана звонким мелодичным голосом. – Он казался таким одиноким и печальным.
Тристан вздрогнул, как от удара, и его взгляд стал еще более суровым.
– Вам нет никакого дела до моего сына.
– Боюсь, что тут вы ошибаетесь. Вы сами слышали Габриеля. Он… он хотел, чтобы я осталась здесь.
Ударь она Тристана, она не могла бы сделать ему больнее.
– К черту, довольно этой ерунды! Вы не более ангел, чем королева! А что касается желаний, то это сущая чепуха. И мальчик знает это лучше, чем кто-либо другой. На прошлое Рождество он желал, чтобы его мать выздоровела, и это оказалось пустой тратой времени. Три недели спустя она умерла. А теперь отвечайте: кто вас сюда прислал? Какая из моих надоедливых сестер…
– Бет меня не присылала, а Эллисон не посмела бы…
– Они вас не присылали, но вы знаете их имена? – едко улыбнулся Тристан. – Сколько они вам заплатили, чтобы устроить этот спектакль? Я уже сто раз говорил им, что для меня с Рождеством покончено навсегда.
– Не сомневаюсь, что они не стали бы вам противоречить. Они вас обожают…
– Черт возьми, вы говорите так, будто вы близкий друг нашей семьи.
– Нет, это не так. – Щеки женщины залила краска. – Я… я только хотела развеять грусть в глазах Габриеля. И больше ничего.
– И больше ничего? Все так просто? Вы забираетесь ко мне в дом и приносите с собой гору всякого рождественского хлама.