– Я хочу переговорить с тобой.
– Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.
– Мы можем поужинать и в то же время поговорить.
– Ты меня не понял. Я тебя не приглашала отужинать. Я никого не ждала, – сообщила Мелоди, предупреждая возражения, которые обязательно должны были последовать, – и мне нечем тебя угощать.
– Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?
– Я не люблю пиццу.
– Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?
– Я собиралась поесть фасоли. На этот раз удивился Джеймс.
– Фасоли? – повторил он. – Ты имеешь в виду…
– Фасоль в томате на ломтике хлеба.
– Я люблю фасоль, – заявил он с чарующей улыбкой.
– Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? – задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. – Тебе – открыть банку, а я сделаю бутерброды, – сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.
Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.
– А что – все мужчины-левши такие неумелые, как ты? – не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.
– Я не левша, – буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.
– Джеймс! – Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. – Что с тобой случилось?
– Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.
– Не поверю, – ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. – Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?
– Я не совладал с собою. – Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. – Я дал одному в морду.
– О Боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.
На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.
– Ты бы видела того типа.
– А кто это? – спросила Мелоди, взяв его руку, чтобы поместить ее в ледяную ванну.
– Очень холодная, – заметил он.
Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?
– Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.
– Я влепил Хеллерману. Мелоди раскрыла рот.
– Ведущему на телевидении?
– Ему самому. Честно говоря, – поддразнил он Мелоди, – у Хеллермана челюсть отвалилась, почти как у тебя, но ему досталось похуже. – Джеймс снова пошевелил пальцами. – Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.
– Насилие, – провозгласила Мелоди, – редко приносит пользу.
Тебе надо было бы это знать.
– Может быть, в вашем мире, миледи, – уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. – Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.
Мелоди вновь погрузила его раненую руку в ледяную ванну.
– Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.
– Он меня спровоцировал.
– Дело кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной палате, при такой резвости.
Джеймс вновь вынул руку из ледяной ванны, вылил на этот раз содержимое чашки в раковину и отставил сосуд в сторону.
– Это одна из вещей, которые я хочу с тобой обговорить.
Если бы в этот момент Мелоди удержала язык за зубами! Но ей не хотелось напоминаний о причинах, которых было достаточно, чтобы взбеситься, чтобы ненавидеть его, чтобы вышвырнуть его вон из свое квартиры.
– Обратись к моему юристу, – сказала она высокомерно, принявшись за успевший остыть бутерброд.
Джеймс обошел стол и придвинулся так близко, что все тело Мелоди задрожало, ощущая его близость.
– Мелоди.
– Что?
– Посмотри на меня. – Он взял ее за плечи и повернул к себе. Мелоди все еще отказывалась смотреть ему в глаза. Тогда он сжал ее подбородок и приподнял ее лицо на уровень своего. – Я сожалею, что сделал тебе больно, – сказал Джеймс.
Она попыталась выжать из себя подобие улыбки призванной убедить его, что потребовалось бы горазд больше усилий, чтобы причинить ей боль. Однако из этой попытки ничего не вышло, и ее подбородок, все еще в нежном плену у Джеймса, опасно задрожал. Разумнее всего сейчас было бы отступить – пуст с потерями, – пока она в состоянии это сделать но, кажется, она утратила всякую способность здраво рассуждать с той самой минуты, как Джеймс ворвался в ее жизнь.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – вывела он невероятно жалким голоском.
Джеймс глубоко вздохнул, как он сделал это пере, первым поцелуем. Вздох, который он позволил себе тогда в машине, как и теперь, выражал недоумение и отчаяние: он не понимал, как, черт побери все на свете, он ухитрился простую поездку в духе милосердия к попавшему в переделку отцу превратить в такое опасное предприятие, полное осложнений. Затем Джеймс придвинулся ближе, прижав ее бедра к стене кухонного шкафа. Если бы даже разум продолжал руководить поступками Мелоди, она не смогла бы ему не повиноваться и покинуть опасную зону. Джеймс загнал ее в ловушку.
Глава 6
Джеймс заговорил, бесстыдно пользуясь тем, что Мелоди как пленница была вынуждена его слушать.
– Ты, по моему мнению, заблуждаешься, считая, будто лучше всех знаешь, чего хотят люди, к пониманию которых ты и близко не подошла. Я также признаю, что моим первым движением, когда я услышал о происшествии с Сетом, было подать на тебя в суд, как и на всех других, кто связан с этим неумным сбором средств на бале-маскараде. Но это было сначала, до… – Джеймс остановился, облизнул губы и слегка встряхнул свою жертву. – Перестань смотреть на меня такими глазами, Мелоди, или я за себя не ручаюсь.
Но Мелоди ничего не могла поделать с собой. Низкие, ленивые перекаты его голоса заставляли ее наблюдать за ртом Джеймса; она была загипнотизирована движениями его губ, произносивших слова, зато содержание, смысл слов совершенно ускользали от ее понимания. В сущности, Джеймса можно охарактеризовать единственным словом – и речь не идет об «отвратительном», «наглом», «презренном», достаточно сказать, что он «сексуальный» Вот это слово.
Что бы он ни сделал, что ни говорил, все было пропитано сексом. Но самое невероятное – или самое опасное? – в нем то, что он или не знал этого, или не придавал этому значения. Он так старался не запутаться с Мелоди, что забывал о воздействии, какое он на нее оказывал.
И в этом таилась главная угроза. Чем чаше она виделась с ним, чем лучше его узнавала, тем глубже притягивала ее паутина очарования. Джеймс не принадлежал к тому типу мужчин, среди представителей которого Мелоди, по ее предположениям, могла бы найти своего избранника. Она не думала, что за такого, как он, могла бы когда-нибудь выйти замуж. С ее точки зрения, Джеймс не мог сыграть ни одной из жизненных ролей, которые импонировали бы ей. Но несмотря ни на что и даже несмотря на то, что он временами доводил ее до белого каления, Мелоди видела в нем единственного мужчину, который заинтриговал ее и был способен бросить ей вызов. Она знала, что скучать с ним не придется раньше, чем проживешь всю жизнь и еще кусочек загробной.