Может, стоит ответить ему пусть не на все, а хотя бы на часть вопросов, подумала Мэйбл. В конце концов он имеет на это полное право. Не его ли она обещала любить до гробовой доски, а сама через несколько дней вышла замуж за другого?
— Реджи мне очень нравился, — взвешивая каждое слово, проговорила она. — По-моему, в какой-то степени я даже любила его.
Именно в какой-то степени — так, как любят друзей, родных. Но не так, как любила вот этого красавца. Так она еще не любила никого…
— Как там говорится?.. Любовь зла, полюбишь и козла.
Женщина лишь грустно улыбнулась. К чему слова? Он уже составил о ней свое мнение и никогда его не изменит.
Воцарилась тишина. Гард первым нарушил ее.
— Ты бы вернулась к нему, если бы он попросил? — На сей раз голос его прозвучал без малейшего сарказма.
— Нет!
Он удивленно вскинул брови. Мэйбл так и не поняла, что поразило его больше — сам ли ее ответ или та скорость, с которой его выпалила.
— Вот как? Ты не бросила бы свое скромное существование, чтобы вернуться к прежней, спокойной, обеспеченной жизни?
— Нет, — повторила она.
Вернуться к этому кошмару? Опять следить за каждым движением Реджи и мучительно размышлять, колется или еще нет? Прятать кошелек, чековую книжку, ключи от машины и дрожать от страха, как бы он их не нашел? Ходить к нему в клинику, где он, изможденный, трясущийся, тщетно пытается одолеть свою страшную болезнь? Вздрагивать от каждого телефонного звонка, когда его нет дома — вдруг это он, сейчас скажет, что его снова арестовали, или, еще хуже, позвонят из полиции, сообщат, что ее муж умер от слишком большой дозы наркотиков или стал жертвой наркобизнеса?
— Я скорее умру… — пробормотала она. — Чем такая жизнь, лучше смерть!
Гард не знал, куда глаза деть от смущения. Вскочил и, бормоча какие-то извинения, что-то насчет того, что вот сейчас уйдет и больше не вернется, бросился к двери. Мэйбл кинулась вслед за ним.
— Прошу тебя, Гард, не уходи, — задыхаясь, проговорила она. — Я знаю, это нелегко, но пожалуйста…
Он обернулся. Злость исчезла, теперь его глаза светились грустью.
— Не затем я пришел, чтобы допрашивать тебя.
— Но спросить тебе, наверное, о многом хотелось бы.
Конечно хотелось. И вопросы эти в основном начинались бы со слов «почему». Почему она так жестоко порвала с ним? Почему сама не сказала, что не хочет его видеть, а заставила это сделать сестру? Почему скрыла, что собирается выйти замуж за Реджи? Почему вела себя с ним, Гардом, так бесчеловечно?
— Да нет, слишком много времени прошло…
Она сдержанно улыбнулась.
— Ну, не так уж и много.
— Иногда я тебя ненавижу!
Мэйбл вздрогнула, как от удара, но не подала виду, как ей больно.
— Я тебя за это не виню. Но прошу тебя, Гард, не уходи! Мы могли бы поговорить…
Но только не о прошлом, молча взмолилась она. Трудно ей вспоминать то счастливое время, целиком заполненное любовью и нежностью, шутками и смехом, когда они были вместе! Ведь он только что бросил ей в лицо, что ненавидит…
Гард уставился в окно на пустой двор. Она стояла так близко, что он чувствовал ее тепло, вдыхал знакомый аромат. Стоит только сделать пару шагов, и женщина очутится в его объятиях. Он прижмет ее к себе и…
О, черт! Не хотел причинять ей боль, так нет же. И в пятницу вел себя как последний кретин, и сегодня не лучше. Похоже, всякий раз, когда видит ее, не может сдержаться. Лишь посмотрит на нее — вспоминается опять, как горячо ее любил и какую боль испытал, когда потерял. Да, у него действительно к ней немало вопросов, но столько же обиды, негодования и… безудержного желания.
Имей он хоть каплю чувства собственного достоинства, повернулся бы сейчас, ушел и никогда бы не вернулся. Вычеркнул бы ее раз и навсегда из своей жизни. Просто забыл бы, что она существует.
Однако легко сказать, но трудно сделать. Иначе он давным-давно так бы поступил. Нашел бы себе какую-нибудь бабенку, нарожал бы детей и воспитывал их, вместо того чтобы возиться по выходным с чужими. Так что забыть Мэйбл он сможет, только когда умрет. А умирать он еще не собирался.
По крайней мере в ближайшем будущем.
— Гард…
Она дотронулась до его руки — дыхание перехватило. Какая же это несправедливость, что такая потрясающая женщина, как Барбара, оставляет его совершенно равнодушным, а стоит этой лишь прикоснуться к нему — и он словно сам не свой.
Гард сделал шаг назад — рука ее упала. Повернувшись, взглянул на нее затуманенным взором.
— Прошу тебя, сделай мне одолжение, — нетвердым голосом попросил он.
— Какое?
— Сними этот кулон. Не время сейчас для такого рода воспоминаний.
Вспыхнув, Мэйбл прикрыла украшение рукой.
— Присядь на минутку, — попросила она. — Я мигом вернусь.
Хозяйка быстро поднялась по лестнице и скрылась. Вот теперь бы уйти — прекрасная возможность. Но он ею не воспользовался. Вернулся в гостиную и уселся на сей раз на диване.
Пусть у него напрочь отсутствует чувство собственного достоинства.
Пусть потом будет горько раскаиваться.
Но еще хоть несколько минут этого прохладного воскресного вечера он проведет с женщиной, сделавшей последние тринадцать лет его жизни кромешным адом, а несколько месяцев до того — сущим раем.
С женщиной, которая способна превратить его последующую жизнь или в то, или в другое.
Когда через считанные минуты Мэйбл спустилась вниз, перемена была разительной: вместо шикарного платья — джинсы со свитером, вместо модной гладкой прически — конский хвост. Скромные кроссовки сменили туфли на высоких каблуках. Главное — исчез этот чертов кулон. Теперь она выглядела более женственно и не казалась такой уж неприступной.
Наоборот, чересчур доступной.
Надо было уйти, пока хозяйка была наверху, запоздало подумал Гард. А еще лучше вообще бы сюда не приходить.
— Ну, как Алан себя ведет? Есть перемены к лучшему? — спросила Мэйбл, усаживаясь в кресло.
Устроилась поудобнее, подогнув под себя ногу. В этом одеянии, с этой прической она выглядела на десять лет моложе… Да нет, какое там на десять, на все тринадцать… Точь-в-точь та самая девчонка, которую он так хорошо знал… и, как выяснилось, не знал вовсе. Которую любил и которую потерял…
Ну-ка не раскисай, приказал себе Гард. К черту воспоминания! Следи лучше за разговором.
— Да. С ребятами отношения постепенно налаживаются. И уже не ворчит по любому поводу.
— У вас там, наверное, много трудных подростков?
Какой заботливый голос… Похоже, переживает не только за собственного сына, но и за других, незнакомых детей. Вот только знать бы, искренне ли…
— У нас сейчас их двадцать пять. Многие мальчишки — дети военнослужащих. Они мало чем отличаются от других детей. Те же проблемы, стрессы плюс еще частые переезды, бесконечные военные учения у отцов… Да и с деньгами во многих семьях, особенно где кормильцы имеют низшие воинские звания, негусто. Есть родители, которые возлагают на своих чад слишком большие надежды. И если ребята их не оправдывают, готовы их убить. Немало и родителей-одиночек. Их дети вообще предоставлены сами себе.
Увидев, что женщина улыбается, Гард замолчал. Вроде не сказал ничего смешного, подумал он, и хмуро спросил:
— Чему это ты радуешься?
— Ты так авторитетно рассуждаешь… И такой серьезный. Совсем не похож на того парня, которого я когда-то знала.
Его так и подмывало сказать, что он тот самый, с которым она познакомилась много лет назад и которого предала. Ничуть не изменился. Просто вырос. Очень быстро вырос — меньше чем за две недели. Но он промолчал.
— Почему ты стал полицейским?
Н-да… Хороший вопрос.