– Чтобы моя молодая жена с утра пораньше думала о каком‑то плешивом корольке…
– Ты же полномочный дипломатический представитель, так что ты, прежде всего, должен…
– Сейчас я покажу тебе, что я, прежде всего, должен.
– Детей разбудишь!
– Дети до шестнадцати лет в таких случаях послушно спят. Или делают вид…
А собственно, никто и не сопротивлялся. Вот только спустя какое‑то время Юрг поймал себя на мысли: а все ли так, как было до вчерашнего разговора?
Все было так. Или казалось…
– Если меня покормят, то за завтраком я согласен обсудить выдвинутую тобой проблему меж… э‑э‑э… островных дипломатических отношений. На повестке дня – две погремушки. Или нет?
– Фи, благородный эрл, что за скупердяйство! И это после того, как ты в честь наследного первенца стащил из какого‑то английского музея драгоценнейшую ванночку для купания младенцев.
– А, лохань из веджвудского яшмового фарфора… На самом деле это была всего лишь увеличенная копия, ты уж извини, я малость смошенничал – черта с два мне отдали бы кембриджский оригинал, даже для всех королей Джаспера вместе взятых. А вот чем теперь ублажить Алэла – ума не приложу.
– Мой отец ограничился колыбелькой.
Эврика! Вот это мы и соорудим – трехспальный малышовый тримаран, так сказать. У нас на севере имеется несказанной красоты древесина – карельская береза, цвета темного золота и вся в завитушках. Если учесть, что твои мастеровые сервы, когда переключишь их на форсированный режим, работают с молниеносной быстротой, то мы можем иметь этот уникум уже к вечеру. Остановка только за тем, чтобы слетать на Землю за березовыми заготовками. Когда‑то это дерево было редкостью, но теперь развели обширные плантации на Кольском… Словом, я обернусь за минуточку… Мона Сэниа бесшумно вздохнула: за этот год она уже смирилась с той радостью, которая невольно прорывалась в интонациях супруга, когда он под каким‑нибудь предлогом собирался на родную планету:
– К твоим «минуточкам» я, увы, уже привыкла…
– Жена, не ворчи – это перейдет в привычку. Если ты ревнуешь меня к Земле, пошлем кого‑нибудь другого, хотя бы Пыметсу – в последнее время у него постоянно какая‑то обиженная рожа.
– Не советую – обязательно что‑нибудь да перепутает; Сорк или Дуз надежнее.
– Ты же знаешь, мое твое величество, твоя воля – закон.
Будь ее воля, она навсегда стерла бы из памяти своих дружинников Барсучий Остров – крошечную звездную пристань Земли, где вот уже больше года все оставалось неизменным, чтобы в нужный момент любой из обитателей Бирюзового Дола мог перенестись туда. Но ее воля в последнее время что‑то слишком часто упиралась в тупики…
Так или иначе, а блистательная колыбель была готова уже к закату – золотистое чудо с медальонами из севрского бисквита (компилятивный шедевр генерального эрмитажного компьютера).
– И все‑таки наша лучше, – ревниво заявила принцесса, имея в виду перламутровый дар своего отца. – Ну, как, летим ли мы к Алэлу сейчас или откладываем это на завтра?
Милейшая Ушинь несомненно накормит, и притом обалденно вкусно. А первейшее правило путешественника: никогда не откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня.
– Муж мой, любовь моя, скажи: ты все еще чувствуешь себя заблудившимся путником?
И как бы шутливы ни были ее слова, Юрг почувствовал в них неизбывную горечь. В воздухе повисла прохладная, как лягушачье брюшко, пауза.
– Ну, тогда прямо сейчас и летим. Я только возьму Ю‑ю, и толкаем эту люльку прямо ко входу в Алэлов дом.
– Нет, так не пойдет – можем кого‑нибудь с ног сбить. Я полечу первая, а ты жди, пока я не приготовлю свободное место для подарка, а то ведь у этого государя жилье тесновато… Когда позову, пусть кто‑нибудь, хоть тот же Пы, переправляет и тебя, и колыбель.
– Заметано, – кивнул Юрг и привычно чмокнул супругу возле ушка.
Она исчезла, и Юрг от нечего делать принялся покачивать ногой драгоценную «люльку». Изрядно потяжелевший наследник, которого он привычно держал поперек живота, сосредоточенно разглядывал накладной медальон, соображая, как бы его отколупнуть. «Ни‑ни, – шепнул ему Юрг, – попортишь подарок – огорчишь мамочку».
Мамочка что‑то замешкалась.
Наконец, совсем рядом раздался ее приглушенный голос:
– Мы в королевском висячем садике. Место приготовлено справа от обеденного стола.
– Давайте, ребятки, кто‑нибудь… – скомандовал Юрг.
За эту зиму в гостеприимном доме Алэла перебывала по очереди вся дружина, так что хватило легкого и не вполне почтительного толчка кого‑то из младших – и Юрг уже стоял возле жены в цветниковой коробочке, разместившейся на крыше королевского дома; тотчас же рядом появилась и дарственная колыбель. Он открыл было рот для поздравительного возгласа – и поперхнулся: мона Сэниа и бледная, как рыбья чешуя, Ардиень с новорожденным младенцем на руках замерли друг против друга, и у обеих выражение лица было прямо‑таки невразумительным. Да что это с ними? Успели чисто по‑женски поцапаться? Но нет – ненаследная принцесса Джаспера до этого не опустилась бы, а малышка Арди была воплощением кротости.
Тогда – что?..
Но тут обе женщины смущенно встрепенулись, как бы извиняясь за невольную неловкость, и начались традиционные ахи и охи: ну надо же, девочка (хотя сынишка, даже третий, все равно лучше), да какая хорошенькая, просто прелесть (а у Леонардо все равно красивше), вся в маму (поди разбери, что там на самом деле – все они, желторотики, одинаковы). «Просто прелесть» крутила светлой, почти безволосой головенкой и пускала пузыри, являя собой общевселенский стандарт новорожденной homo sapiens.
Явились старшие сестры с сыновьями – Радамфань с таким же светловолосым наследником престола, в требовательных воплях которого при желании уже можно было распознать истинно имперские нотки, и Шамшиень с рыжим плотненьким крепышом – ну, этот‑то рожицей был весь в папашу, и так же молчалив. Алэл не показывался, зато впорхнула сияющая Ушинь, и разговор потонул в бесчисленных традиционных «милые вы мои!»
В колыбель полетели перинки, подушечки и все трое младенцев. Счастье было всеобщим. Юрг, правда, впервые почувствовал себя здесь не в своей тарелке, оглушенный щебетом восторженных мамаш, и уже искоса поглядывал на Кузнечного эрла, прикидывая, как бы им объединиться во имя мужской солидарности.
И тут появился Алэл. Царевны разом притихли; невольно поддавшись общему настроению, запнулась и Сэниа, только Ю‑ю, уже перепачкавший нос в медовой цветочной пыльце, радостно завопил: «Деда!» и затопал к королю, чтобы как всегда бесцеремонно повиснуть на подоле его длинной, затканной диковинными узорами хламиды.
Чужому внуку Алэл позволял решительно все, но со своими, похоже, он с первых же дней установил суровую дисциплину, потому что Ардинька вспыхнула, подхватила из колыбели рыжего малыша и почему‑то унесла в задние комнаты. Впрочем, это были их внутренние дела, в которые не пристало вмешиваться подданным другого королевства.
Застолье, как всегда, было обильным и отнюдь не вегетарианским, как того можно было бы ожидать в доме правителя, чьи подданные поголовно были рыбаками. Восторг по поводу изящества и роскоши колыбели не иссякал, и Юргу пришлось совершить маленький экскурс в область французского барокко (просто счастье, что он запомнил этот термин – остальное можно было и приврать, благо в череде многочисленных Луев он путался еще в школе, предпочитая им тангенсы и котангенсы).