Может ли твой вещий разум проникнуть в тайну их гибели?
– И‑и‑и, жена неразумная, о дитяти своем помысли, чтоб без материнских забот не оставить! Ноги уносить надо!
– Ну, я тебя сейчас унесу, лягушачья душонка… – вполголоса пробормотала Сэниа, одной рукой еще крепче сжимая его плечо, а другой доставая мужнин фонарик. – Гляди!
Магического перехода перетрусивший шаман на сей раз даже не почувствовал – просто какой‑то миг наступил полный мрак, а затем узкий серебряный луч побежал по опаловым стенам подземной пещеры, выхватывая то полупрозрачные столбы, то темные пятна бесформенных останков, видневшихся на скользком, точно ледяном полу.
– Скажи, если ты действительно провидец, приняли они смерть в бою или чарами изведены?
Но шаман, судорожно разевая рот, точно ему не хватало воздуха, повалился к ногам принцессы, обнимая ее сапоги:
– Не вижу, ничего не вижу, и ты не гляди! Глаза тебе выжжет черной погибелью – как потом сибиллу отсюда вызволишь?
– Хватит труса праздновать, – отрезала она. – Я здесь уже бывала, и не одна, а с дружиною. Ничего не случилось. Но, поскольку мой муж и мои воины намерены продолжать на этой земле свои поиски, я должна увериться в их безопасности. Ведь что‑то погубило лежащих здесь, и я могу сказать одно: это не то оружие, которое известно на Джаспере. Остались бы плавленые в камне следы, а я их не вижу. Ну что скажешь?
Но старый шаман молчал, то ли из упрямства, то ли от страха потеряв дар речи. Мона Сэниа с трудом выдрала ноги из цепкого капкана его костлявых рук и, перешагнув через съежившегося колдуна, приблизилась к мертвецу, чьи кости, дочиста обглоданные многоногими обитателями этого подземелья, были укрыты обрывками жавровой куртки. Нет, никаких следов десинторных разрядов. А вот под капюшоном, соскользнувшим с голого черепа, что‑то поблескивает.
Она достала свое привычное оружие и его вороненым стволом осторожно отодвинула край негнущейся, точно заледенелой ткани – малюсенькое колечко ответило фонарному лучу неживым зеленовато‑желтым переливом. Мона Сэниа наклонилась, но тут сзади раздался частый дробный стук – это сибилло подбегало на четвереньках:
– Не трожь!!! – Его истошный визг расплескался по пещере, удесятеренный эхом. – Не трожь, девка безмозглая! Голой рукой коснешься – и себя сгубишь, и сибиллу бессчастного!
– Да? А почему?
Шаман некоторое время сопел, точно принюхиваясь к собственным ощущениям.
– Того сибилло не чует, – виновато пролепетал он. – Нездешняя это волшба‑смертушка, и для плоти людской нет от нее заслона‑заговора.
Мона Сэниа вздохнула – никудышный ей попался ведун. Вот Кадьян разобрался бы, что к чему… Она перевела калибратор десинтора на короткий луч и, направив его в пол, выплавила глубокую лунку. Потом так же осторожно, подталкивая кольцо десинторным стволом, закатила его в углубление: пусть полежит здесь до лучших времен, раз уж пользы видимой от него никакой, да оно и на детский мизинчик едва налезет. А ведь напугало старого ведуна до смерти – может, и вправду погибельный амулет вроде того колдовского кинжала, что попался Таире под горячую руку?
– Ладно, – проговорила она, наклоняясь к сибилле и ухватывая его за ворот. – Ты, как я убедилась, только на княжьих подушках мудрец, а здесь проку от тебя… Сейчас вернемся. Что посулила – пришлю, и даже вдвое обещанного, но с уговором: о том, где мы были и что видели… Ну, я тебя знаю, язык за зубами ты не удержишь – но говорить о наших с тобой приключениях я дозволяю тебе только с князем твоим, и ни с одной другой душой на белом свете, будь то хоть мой супруг, хоть Рахихорд, хоть анделис.
Приказ нарушишь – сюда тебя перекину, навек тут и останешься, с костями этими замурованный. Понял?
В ответ раздался клацающий звук – казалось, у престарелого шамана стучат не только зубы, но и дребезжат тоненькие старческие косточки в иссушенном годами мешке его пергаментной кожи.
– Ну, а еще какой амулет ты поблизости не учуял? Награжу вдвое.
– Да хоть солнце незакатное с небес посули! Только смертушкой все окрест напоено, а доброй волшбы ни крупицы…
Не оставалось ничего другого, как сделать шаг через заветное ничто, ведущий обратно, в неуютный (как у всех безнадежных холостяков) княжеский шатер.
На Лронге лица не было – сразу видно, что он метался по своему шатру, представляя все беды, которые могли обрушиться на его принцессу в компании с таким ненадежным спутником, каковым представлялся ему придворный шаман. Мона Сэниа про себя усмехнулась: знал бы князь, что на деле старый болтун оказался еще хуже…
– Наше краткое путешествие, к сожалению, ни к чему не привело, – проговорила она уклончиво, чтобы лишний раз не унижать сибиллу рассказом о его непомерной трусости. – Успокойся, мой добрый Лронг: мы не встретили никого и ничего не нашли. Так, безделушку одну поганенькую, то ли колечко, то ли бусину – ее и брать‑то с собой не стоило. Ну да советчик твой княжий как‑нибудь поведает тебе о том, что ему довелось повидать…
Она поперхнулась, потому что чуть было не продолжила: после того, как штанишки прополощет.
Лронг, не скрывая облегчения, шумно вздохнул.
– Но я вынуждена просить тебя… вас, всех троих, – торопливо продолжила принцесса, оглядываясь на Паянну, восседавшую в княжеском кресле с олимпийским безразличием к происходящему; – прошу не рассказывать никому о том, что я провела несколько минут на другой земле – даже Киху, который, как я слышу, любезничает сразу с тремя юными тихрианками неподалеку от шатра.
– Ни‑ко‑му.
Три коротеньких слога прозвучали так, словно Справедливый князь сбросил с высоты три непомерной тяжести камня, и по его интонации было понятно, что он не только сам не скажет ни слова, но и пришибет на месте любого, кто хотя бы откроет рот.
Впрочем, глядел он при этом исключительно на своего горе‑кудесника, известного неуемной болтливостью; на молчаливую же Паянну он, похоже, уже привык полагаться полностью.
– Не тревожься, князь, – тоном, не сулящим ничего хорошего, проговорила мона Сэниа, – с милейшим сибиллой я уже договорилась. Потерпи еще немного его присутствие в своем шатре, я сейчас сюда перешлю кое‑какие скромные дары для него.
– Уже?.. – вырвалось у Лронга.
– Мне пора, мой рыцарь бесконечных дорог. Каждый раз, прощаясь с ней, он вот так же жадно вглядывался в ее черты, словно боялся, что видит ее в последний раз. И тогда ей невольно приходило на ум, что этот чернокожий великан – единственный мужчина во Вселенной, чье безграничное и беззаветное поклонение никогда не покажется ей назойливым или нескромным. Рядом с ним было тепло и покойно. Но – и только.
Но владетельный князь, оказывается, не просто так смотрел на нее, не отрывая испытующего взгляда:
– Прости меня, владычица дум моих, если я покажусь тебе докучливым… Но мнится мне, что не все печали свои ты мне поведала.
Травяной Рыцарь, врачующий не только телесные раны… Она опустила невольно дрогнувшие ресницы: а вот Юрг, ее звездный эрл, ничего не заметил.
– Не сердись, добрый мой друг, – проговорила она, легко касаясь громадной черной ручищи, дрогнувшей при ее прикосновении. – Ты прав, но – не сейчас. Я…
Она запнулась, мучительно подыскивая слова.