А он, гаденыш: «Не стоило беспокоиться. У меня сорок пятый, к сожалению!» Во-первых, у него сорок четвертый, я это точно знаю. А во-вторых, даже если и сорок пятый? Что, так сложно горячей воды в туфли налить и походить по квартире? Не то что на размер — на полтора растянуть можно!
Нанесла мне визит даже та самая молдаванка с Люберецкого рынка и с полчаса убеждала меня «наказать на деньги» ее работодателя…
В общем, я коллекционировала цензурные обзывательства — «паразит», «гаденыш», «подсвинок», «кобеляриус» — и, как бюрократ в сказке про Чебурашку, сортировала «дела» на две большие кучки: «отказать» и «покарать».
Карала я не особенно часто и подолгу думала, прежде чем принять решение и стать «бичом Божьим». Но уж если становилась… Была пара-тройка дел, где я сработала прямо-таки ювелирно.
* * *
Он был президентом крупного концерна. А его жена — печальной женщиной лет сорока, с тихим, глухим голосом. Стройная, одетая как с картинки, она казалась воплощением благородного горя.
— Мой муж разлюбил меня. Он мне изменяет, — просто сказала она, осторожно усаживаясь на стул в моей убогой гостиной.
На фоне облезлых зеленых обоев ее глаза светились просто-таки изумрудным светом. И кожа у нее была еще очень даже ничего, и волосы… Впрочем, меня нисколько не удивило то, что она сообщила дальше:
— Когда-то была любовь, потом все испарилось… Вы, конечно, молодая девушка, но представляете, как это бывает, верно? Любовь ушла, но ведь уважение могло бы и остаться, согласитесь?
Дама смотрела на меня так пристально, словно это мне взбрело в голову лишить ее законного уважения. Я неловко заерзала на своей табуретке:
— Д-да… Я думаю, да… То есть, конечно, могло…
— Вот видите! А мой муж так не считает… Молодые девушки, эти его подружки… Я бы терпела! Я бы покорно и стойко все терпела, если бы это не делалось у меня на глазах. Он нисколько меня не стесняется, приводит своих… — Она замялась и закусила губу. — Своих… знакомых чуть ли не в наш дом и нашу постель! Он оскорбляет меня в присутствии друзей и коллег. И это тогда… тогда, когда я жду нашего первого ребенка!
Я, мягко говоря, опешила. Дама меньше всего походила на будущую маму, ожидающую первенца. Однако именно этот факт заставил меня проникнуться к ней настоящим сочувствием. До этого я просто слушала с вежливым видом, мысленно прикидывая, сколько времени займет работа и какой гонорар можно запросить, не нарушая границ среднестатистической наглости. Но ребенок…
— Поздравляю вас! — не к месту сорвалось у меня с языка.
Она печально улыбнулась.
— Вы хотели бы какого-нибудь конкретного наказания для вашего мужа?
Может быть, у вас есть приблизительный план?
— Ах нет. — Дама покачала головой. — Я даже не уверена в том, что поступаю правильно, рассказывая все это вам. Просто, понимаете, никак не могу забыть последний случай… У моего супруга, знаете ли, через три дня день рождения, и на прошлой неделе я зашла к нему в офис, чтобы обсудить предстоящий банкет. В его кабинете был вице-президент, директор нашей турфирмы, еще люди.
Кажется, секретарь в приемной… Будь это какое-то служебное совещание, я конечно же себе не позволила бы, но они просто разговаривали, смеялись… А впрочем, даже если бы это было заседание государственной важности?! Разве позволительно реагировать вот так?! Я обняла его за плечи, пылинку, кажется, с рукава смахнула и спросила: «Олег, уместно сейчас будет поговорить по поводу банкета?» А он… — Клиентка прикрыла лицо дрожащей ладонью и прерывисто всхлипнула. — А он спокойно и четко так сказал:
«Дорогая, ты ведешь себя как невоспитанная свинья. Выйди из кабинета и закрой за собой дверь.
Видеть твою потасканную физиономию на своем празднике я не испытываю ни малейшего желания…» Конечно, я сейчас выгляжу не лучшим образом…
Праведный гнев клокотал внутри меня, как борщ в эмалированной кастрюле.
Почему-то вспоминалась та злосчастная овсяная печенюшка, которую я тискала тогда в холодеющей ладони. Мерцающая оправа пашковских очков. Его страдальчески наморщенный лоб. «Я не хотел, чтобы между нами оставалась хоть капля недосказанности… Я не испытываю ни малейшего желания…» Почему же у вас, дорогие вы наши, все желание и хотение обычно исчерпывается стандартным набором тупых фраз: «Хочу супа. Хочу спать. Хочу тебя»? Причем «тебя» хочу только до определенного момента, пока на горизонте не появится другая, более сексуальная, молодая, красивая…
— Он так и сказал: «Как свинья»? — Мои глаза сузились, как у татарского воина. — В таком случае у меня есть один план. Возможно, он излишне жестокий.
Если не нравится — вы сразу скажите… В любом случае план еще очень сырой, над ним надо много думать…
— Говорите! — Моя клиентка подобралась, словно пантера перед прыжком.
Потом она долго и легко смеялась, слегка сжимая виски аристократическими длинными пальцами. Спокойно отсчитывала зеленые бумажки — мой аванс, — уточняла детали. А я впервые с особенным, азартным рвением думала не о том, как потрачу заработанные денежки, а о том, как воплощу свой коварный план в жизнь…
Утром следующего дня я тщательно умылась, протерла лицо лосьоном, смазала питательным кремом и в раздумье уселась перед стареньким трюмо.
Вообще-то к урокам грима в театральном училище я относилась с похвальным прилежанием, поэтому мучилась сейчас не от неумения что-то изобразить на своей девственно чистой физиономии, а от необходимости выбирать.
Итак, Олег Иванович Бородин, сорок восемь лет. Внушительная лысина и авторитетный животик. Любитель классической музыки, русской живописи и породистых лошадей. Несмотря на любовь к кобылкам, вряд ли ему нравятся длиннолицые, кривоногие тетки с шумно раздувающимися ноздрями. Да и дешевые шлюшки — тоже вряд ли. Скорее всего, он уже подустал от тощих девочек-моделечек и находит их слишком банальными для своего изысканного вкуса. Что тогда?
Тургеневские девушки? Да! Но при этом утонченные не настолько, чтобы их нельзя было затащить в постель!
Я принялась за дело. Слегка припудрила лицо, положила на скулы и у висков немного персиковых румян. Тоненькой серой кисточкой подводки удлинила глаза, расчесала брови. С тенями я упражнялась, наверное, целый час. Еще столько же времени-с пятью тюбиками светлой губной помады. То нижняя губа выходила слишком капризной, то верхняя — глуповато-вздернутой. Если бы я красилась перед обычным выходом из дому, то давно бы уже наплевала на все эти нюансы. Но сейчас ошибиться было никак нельзя.
В одиннадцать часов утра, трепеща от сознания собственной неземной красоты и бережно подбирая полы светлого итальянского плаща, я взгромоздилась в маршрутку. А в двенадцать уже стояла перед главным офисом компании «Мега-Росс».
Но видимо, с легкой наивностью на лице все-таки переборщила, потому что охранник принял ее за откровенную дремучесть.
— Эй, Маруся, — он даже заулыбался, отчего щеки его сделались складчатыми, как у бульдога, — чего встала? Заблудилась, что ли? Тебе куда надо? В метро?
— К Олегу Ивановичу, — отозвалась я скромно, но церемонно.
— А он назначал?
— Нет. Но думаю, он меня примет.
Охранник недоуменно выпятил нижнюю губу, однако по сотовому все же позвонил. Не отнимая трубки от уха, попросил назвать себя и цель визита.