– О чем?
– Понравился я тебе?
– Понравился. - У нее голос охрип, упал. - Но это же глупо. Ты - сопляк совсем… И разве так можно?
– Можно по-всякому. Ты потом поймешь. Вот тебе телефон. Утром позвони. Я тебя встречу.
Механически сунула телефон в кармашек.
– Поцелуй меня - и ступай, - распорядился он.
– Я - тебя?
– Ну да. Поцелуй - и иди. Ты же спешишь.
– Это бред какой-то! - поразилась она. - Ты все-таки чокнутый.
Он подумал: никакая она не старуха. Ни у кого он не видел таких ярких глаз, а тело ее так и просится в руки. Он может ее схватить, подбросить, швырнуть о стену, и она, как мяч, отлетит к нему на грудь.
Он притянул ее к себе и невольно понюхал. От ее щек пахло леденцами.
– Врезать бы тебе! - сказала она беспомощно.
– Да ладно. Завтра врежешь.
Из закутка она выпала, будто из проруби. Поспешила к остановке - и тоненькая резиновая ниточка за ней потянулась, растягивалась с каждым метром, аж затрещала от своей неслыханно резиновой прочности, - и лишь в тот миг, когда вспрыгнула Ася на ступеньку автобуса, лопнула ниточка, оборвалась с печальным всхлипом. «Фу, бред!» - подумала Ася, провела ладонью по лицу, а оно мокрое, зачерпнула слез полную пригоршню, как для питья.
Зато Алеша, гордый, продвигался к дому. Позвонит она завтра или нет - неважно. Он с ней запросто совладал - вот что главное. Незнакомая - взрослая! - красивая, элегантная, суперсексуальная дамочка расклеилась перед ним, как любая цапля-одноклассница. Будь у него куда, она бы сразу пошла за ним. У нее не было мочи ему сопротивляться. Он ее за полчаса сломал, распял, раздел, уложил в постель - но пока не тронул. Это успеется. Это завтра успеется - или в другой раз. Тут потерпеть уже не трудно. С циркачкой удалось - со всякой справится. Есть ли в городе женщина, которая ему откажет в своих милостях?
Цыплячьим, вертким шагом он двигался, озорным шагом, предназначенным для воплощения легкой победы. Обыкновенно он ходил иначе - гибко, жестко, неторопливо. Походку менял по настроению, по желанию, как и почерк. И это не мелочи, думал он. Своей биологией, своей натурой надобно овладеть в совершенстве. Как это умеют делать йоги… А, плевать на йогов. Алеша был уверен: его далекие суровые предки, ютящиеся в земляных норах, в диких лесных трущобах, справлялись с секретами биоритмов, как с калеными орешками, лишь впоследствии византийская цивилизация отторгла людей от природы посредством наложения креста на лоб. Алеша знал, что родился наособицу: дух его не был скован позднейшими напластованиями условностей.
В седьмом часу на улицы легло впечатление глубокой ночи. Московские фонари и окна будто забросало мукой. Алеша обожал такую погоду, когда редкие прохожие выныривают из тьмы, подобно ящерам на ранней земле. Он предчувствовал, как запрется в ванной, погрузится в горячую воду и будет час-два в полудреме ворошить завтрашнее свидание. Лишь бы отец не начал носиться по квартире, глупейшим образом демонстрируя вечернюю солдатскую предприимчивость. Ох как он скор был на дурнинку: то с турника в коридоре рухнет и вывихнет ногу, то пивом нальется до ушей и начнет вопить на кухне боевые любимые марши сороковых годов.
Не пришлось на сей раз Алеше благополучно дойти до дома: двое мужичков лет по тридцати блатного обличья поджидали его на узкой асфальтовой тропочке. Он за пять шагов догадался, что они к нему, и догадался, кто их послал, но с пути не свернул.
– Пошли в гости, дружок, - любезно сообщил блатняга с испитой, неухоженной мордой. - Хозяин тебя заждался.
– Это он вам хозяин, не мне.
– Там уж сами разберетесь, кто кому кто, - хмыкнул второй, у которого плечи, затянутые в черный хитон, выпирали как брусья у штанги. - Второй час тут мерзнем.
Разворачивай, сынок, пошли!
– Не хочу, не пойду!
– И схлопотать не хочешь?
– За что?
Худощавый блатняга не стал объяснять, за что, а показал - как. Сухой ручонкой ткнул Алеше под вздох, а когда тот со стоном перегнулся, добавил коленом по зубам. Сразу Алеша поперхнулся кровью.
– Некогда рассусоливать, - извинился обидчик. - Хозяин велел тебя к шести доставить, а теперь половина восьмого. Ты уж нас, паренек, не заводи понапрасну.
– Откуда я знал, что вы так торопитесь, я же не знал, - вежливо сказал Алеша, сглотнув кровь.
Блатняги его окружили и повели по темной тропочке, добродушно пересмеиваясь.
– Хозяин не велел тебя увечить, да у Вовчика вечно руки чешутся. Но ты, парень, на него зла не держи. Он тебе будет надежный друг.
– Да ради Бога! Я сам виноват, вы люди занятые, служивые, а я кочевряжусь. Кто бы стерпел.
– Видно, ты с понятием…
На небольшом пустырьке тропка сузилась, сбоку темнел довольно глубокий овражек, ямина, куда строители сбрасывали мусор, бетон, куски арматуры и третий месяц не удосужились за собой прибрать. Теперь уж, видно, до лета будет чернеть разверстый зев земли. Чужаки о глубине этой ямы не подозревали, но когда Алеша подтолкнул Вовчика плечом, они оба в этом удостоверились. Сперва Вовчик оскользнулся, после закувыркался, исчез в непроглядной мгле, и истошный вопль его вдруг жутко оборвался на самом взлете.
– Об арматуру спинкой хрястнулся, - глубокомысленно заметил Алеша. - Кабы не подох.
Он на всякий случай отскочил вперед шага на три, с любопытством ждал, что предпримет второй блатняга.
– Ты же его, сука, толкнул?! - с глубочайшим изумлением спросил тот.
– Что вы, дяденька, как бы я посмел!
– Я же видел своими глазами.
– Темно, дяденька, всякое может померещиться. Тем более у вас служба деликатная.
– А ну подь сюда!
– Не-е, дяденька. Вы меня извините, мне домой пора. Уроки делать. Родители у меня сердитые - у-у! - ремнем хлещут.
– Да мы же тебя, сучару, из-под земли достанем! Ты что, не понимаешь, на кого хвост поднял?
– Вы лучше Вовчику помогите. Слышите, как он там внизу притих. Не было бы беды.
С тем повернулся и окольно пошел домой. Возле подъезда остановился, покурил. Никто его не преследовал. И со стороны пустыря - ни звука. Да это и понятно. Не имея подручных средств, попробуй подними со дна колодца человека, пришпиленного арматурой.
Отец и мать пили чай на кухне. На столе баранки, сыр, вазочка с шоколадными конфетами.
– Ужинать будешь? - окликнула мать.
– Попозже.
Алеша прошел к себе в комнату, сел на кровать, спустил руки на колени. С этажерки лазоревый хрустальный всадник целился в него копьем. «Думает, он меня купил, шестерок прислал, - Алеша бережно погладил вздувшуюся жилку на виске. - Нет, дяденька, ты еще ноги поломаешь, за мной бегамши. Ты мной, гадина, подавишься - и икнуть не успеешь!»
Он поднял ладони на уровень глаз - пальчики не дрожали. Пощупал пульс - сердце билось ровными, сильными, редкими толчками.
3
У алкоголика Великанова родилась дочурка Настенька. Он долго сомневался - от него ли? Пил он горькую лет с шестнадцати, а ныне ему тянуло на шестьдесят. За десятилетия упорного питья истратил он без толку здоровье, ум, память, а также мужицкую удаль. Пропил имущество, жилплощадь, посуду, кухонный шкаф и, как сказано в Писании, снял с себя последнюю рубаху - за рюмку водки. Обосновался в конце жизни в дворницком чуланчике на Зацепе, и вдобавок ко всему давно не было у него ни жены, ни вообще каких-нибудь близких людей, коли не считать за таковых однообразную череду собутыльников. Все это вкупе, разумеется, внушало ему некоторые сомнения в своем отцовстве.
Но, с другой стороны, не такая была женщина Мария Филатовна Семенова, чтобы понапрасну вводить его в заблуждение. Начать с того, что вся ее собственная жизнь была сплошным недоразумением, и Великанов ей всегда сочувствовал.