Вигано пристально рассматривал меня.
— Вы надели парик, — произнес он.
— Дело в том, — сказал я, — что ФБР снимает на пленку всех ваших визитеров. Я не хотел быть узнанным. Он кивнул:
— Усы у вас тоже фальшивые?
— Конечно.
— Они выглядят лучше парика. — Он отхлебнул пива. — Итак, вы коп?
— Детектив третьего класса, — сказал я. — Приписан к Манхэттену.
Он опустошил бутылку, перелив пиво в стакан. Не глядя на меня, он сказал:
— Мне доложили, что при вас нет никаких документов. Ни бумажника, ни водительских прав, ничего.
— Я не хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Он снова кивнул, уже глядя мне в глаза:
— Но вы желаете кое-что сделать для меня?
— Я хочу вам кое-что продать.
— Продать? — Он слегка сощурился.
— Да, я хочу что-нибудь вам продать за два миллиона долларов наличными.
Казалось, он не знал — смеяться или воспринимать меня всерьез.
— И что же вы хотите мне продать?
— Все, что вы пожелаете купить, — сказал я ему. Я видел, что он готов рассердиться.
— Что еще за чушь?! Я быстро заговорил:
— Вы же покупаете разные вещи. У меня есть друг, он тоже коп. Пользуясь своим положением, которое дает нам доступ к информации, мы можем пойти в любое место в Нью-Йорке и достать там все, что вы пожелаете. Вы только скажите нам, за что вы готовы заплатить два миллиона долларов, и мы добудем это для вас.
Покачав головой, Вигано сказал почти про себя:
— Поверить не могу, что детектив может быть таким тупым. Этот трюк вы разработали сами?
— Разумеется, — сказал я. — Почему вы мне не доверяете? Ваши ребята обыскали меня по дороге сюда, при мне нет магнитофона. Вот если бы он был, значит, я вас надуваю. Я не настолько сумасшедший, чтобы всучить вам какую-то ерунду и взамен ждать два миллиона, поэтому мы должны будем разработать операцию, подумать о мерах предосторожности, чтобы вас не могли взять за укрывательство краденого.
Теперь он более внимательно изучал меня, пытаясь разгадать, что я за тип. Вигано сказал:
— Вы практически предлагаете украсть для меня все, что я пожелаю?
— Да, но только то, за что вы заплатите два миллиона долларов. И что мы сможем унести на руках — мы не собираемся красть для вас самолет.
— Самолет у меня есть, — сказал он и обернулся посмотреть на поставленные в конце желоба кегли.
Я видел, что он обдумывает мое предложение. Я чувствовал, что сказал недостаточно, не все объяснил, но в то же время понимал, что сейчас мне лучше помолчать и дать ему возможность самому подумать.
Фокус заключался в том, что Вигано ничего не терял, и он достаточно умен, чтобы это понять. Будь я ненормальным, тупым или просто дураком, все равно — ничто не мешало Вигано сказать мне, что он хотел бы купить у меня. Поскольку я не просил аванса, мафиози мог спокойно сыграть со мной в мою игру.
Я наблюдал, как он обмозговывал ситуацию, медленно и тщательно, ища ловушки и мины, которые любой в его положении должен был предположить. И я понял, что он наконец пришел к заключению, что здесь нет никакого подвоха. Я пришел сюда задать вопрос, ответ на который в любом случае ничего не будет ему стоить. А если я говорил правду, ему просто выгодно будет ответить. Так почему бы нет?
Он решительно кивнул своим мыслям, кинул на меня взгляд из-под тяжелых век и сказал:
— Секьюритиз.
До меня не сразу дошел смысл этого слова. Я подумал об охране в магазинах и банках и переспросил:
— Секьюрити?
— Государственные облигации, — пояснил он. — Ценные бумаги, но никаких именных акций. Можете вы это сделать со своим товарищем?
— Вы имеете в виду Уолл-стрит?
— Конечно, Уолл-стрит. Вы знаете кого-нибудь из тамошних брокеров?
Я-то надеялся, что речь пойдет о каком-нибудь заведении на территории нашего участка, где нам все известно.
— Нет, не знаю, — сказал я. — А нам они понадобятся? Вигано пожал плечами и махнул рукой. У него были на удивление огромные и толстые руки.
— Номера мы изменим, — объяснял он. — Только убедитесь, что бумаги не именные.
— Я вас не понимаю, — растерянно сказал я. Он тяжело вздохнул, показывая, какого терпения ему стоит говорить со мной.
— Если на сертификате есть имя владельца, она мне не нужна. Только ценные бумаги, где написано: “Уплатить по предъявлении”.
— Вы имеете в виду государственные облигации?
— Вот именно, — сказал он. — Их или какие-нибудь другие бумаги на предъявителя.
У меня возник интерес к этому вопросу. Я никогда не слышал о бумагах на предъявителя.
— Вы хотите сказать, — спросил я, — что они что-то вроде денег?
Вигано хмыкнул:
— Это и есть деньги.
Я почувствовал себя счастливым, как в тот раз, когда находился в роскошных апартаментах на Сентрал-парк-авеню.
— Это деньги состоятельных людей, — сказал я. Вигано усмехнулся. Я подумал, что нам обоим удивительно, до чего легко мы понимали друг друга.
— Правильно, — подтвердил он. — Деньги богатых людей.
— И вы их у нас купите?
— Да, по двадцать центов за доллар.
— Так это всего только пятая часть? — удивился я. Он пожал плечами:
— Только потому, что вы собираетесь провернуть крупную сделку, я даю вам такую хорошую цену. Обычно это стоит по десять центов за доллар.
Мне все же показалось, что предлагаемый им процент не так уж высок, и я сказал:
— Если по этим бумагам деньги выплачиваются предъявителю, почему я сам не могу их продать?
— Потому что вы не знаете, как изменить номера бумаг. И у вас нет связей, чтобы пустить эти деньги в законный оборот. С обеих точек зрения он был прав.
— Хорошо, — сказал я. — Значит, мы должны взять десять миллионов долларов, чтобы получить у вас два миллиона.
— Но билеты не должны быть очень крупными. Бумаги выше чем на сто тысяч мне не нужны.
— А на какую они бывают сумму? — спросил я.
Честно говоря, от всего этого у меня голова закружилась.
— Американские облигации бывают на сумму до миллиона долларов. Но их невозможно разменять.
Этого я уже не мог выдержать! Мною овладел благоговейный ужас.
— Миллион долларов! — потрясенно прошептал я.
— Вы должны охотиться за мелочью, от ста тысяч и ниже. Сто тысяч для него были мелочью! При мысли о таком отношении к деньгам у меня пополз по спине восторженный холодок. Несколько дней назад на Бродвее шло шоу под названием “За гранью возможного”, а потом по телевизору показывали отрывки из него, один из которых я случайно увидел. (Я никогда не смотрю бродвейские шоу.) Это был монолог английского шахтера, и там прозвучала приблизительно такая фраза: “В детстве меня окружала не атмосфера богатства и роскоши, а обстановка нищеты и убожества. Моя проблема заключается в том, что я рос не в той обстановке”. Эта мысль надолго запала мне в душу, потому что полностью соответствовала тому, что я сам чувствовал: меня окружала не та обстановка. И каждый раз, когда я оказывался в соответствующей моему внутреннему складу атмосфере, я чувствовал себя счастливым. Вигано наблюдал за мной.
— Теперь вы представляете свою задачу? — спросил он. Дело, нужно вернуться к делу, подумал я, с сожалением отвлекаясь от приятных размышлений.
— Да, — сказал я. — Достать акции на предъявителя, не крупнее, чем на сто тысяч каждая.
— Правильно.
— Теперь относительно оплаты.
— Сначала добудьте бумаги, — сказал он.
— Дайте мне номер телефона, чтобы сообщить вам, когда дело будет сделано. Только такой, чтобы он не прослушивался.
— Это вы дайте мне свой номер...
— Ни в коем случае! — отрезал я. — Я уже сказал, что не хочу, чтобы вы знали мое имя. Кроме того, моя жена ничего об этом не знает.