Обычно такое состояние проходило у меня часам к десяти утра, но сегодня этому мешала страшная духота и высокая влажность, так что мне меньше всего хотелось сейчас трястись в машине. Я надеялся еще с часик отдохнуть в дежурке, пока мне не станет лучше.
Наша дежурка так себе. Это большая квадратная комната со стенами, окрашенными в истерически зеленый цвет, со свисающими с потолка светильниками в форме шара. Все пространство заставлено разномастными письменными столами и пропитано застоявшимся запахом сигарного дыма и потных носков. Зато помещение расположено на третьем этаже районного отделения полиции, и в углу рядом с окном есть большой вентилятор, так что в такие тяжелые дни время от времени в комнату проникает слабая струйка воздуха, доказывающая, что снаружи жизнь еще продолжается, пока мы здесь тухнем.
Но тут Эд сказал:
— Это на Сентрал-парк-авеню, Том!
— О! — оживился я. — Тогда совсем другое дело. Когда неприятность случается у жителей богатых кварталов, нам засчитывается частный вызов. Поэтому я оторвался от кресла и поплелся за Эдом вниз по лестнице. Когда мы добрались до нашей машины, зеленого “форда” без опознавательных знаков полиции, напарник изъявил желание править, и я не стал возражать.
Сидя в машине, мчащейся по городу, я снова стал размышлять об утреннем признании Джо. Мне опять подумалось, что, наверное, он меня надувает, но затем я вспомнил, как мой дружок при этом выглядел, и решил, что он говорил правду.
С ума сойти! Увлекшись воспоминаниями, я сумел совершенно забыть о своем состоянии и даже стал усмехаться, представляя себе эту историю.
Я чуть было не рассказал о ней Эду прямо здесь, но в конце концов передумал. Вообще-то не стоило Джо распространяться об этом даже мне, хотя, видит Бог, я не собирался его выдавать. Но, как известно, чем больше людей знает о тайне, тем выше вероятность, что о ней станет ведомо не тому, кому нужно. Например, если я скажу Эду, то могу быть уверен, что он не станет доносить на Джо, просто ему захочется рассказать обо всем кому-нибудь другому, а тот расскажет еще кому-нибудь, который расскажет кому-то еще, и никогда не знаешь, чем такие рассказы могут кончиться.
Но я понимал, почему Джо не смог удержать в себе свою историю, и мне немного льстило, что для этого он выбрал именно меня. Я что хочу сказать — мы ведь дружили с ним много лет и жили совсем рядом, да и работали в одном отделении полиции, но, когда парень сообщает тебе о случае, который может ему стоить двух десятков лет за решеткой, ты понимаешь, что он — твой настоящий друг.
И при этом чертовски отчаянный парень! Подумать только — войти в винную лавку в полицейской форме, вытащить пушку и забрать все, что оказалось в кассе! И он вышел сухим из воды, потому что кто же поверит, что грабитель в полицейской форме и в самом деле был полицейским?
Пока я бредил Великим ограблением Джо, Эд ехал по Сентрал-парк-авеню, направляясь к дому, где нас ожидали. Он не включал сирену: там, куда мы направлялись, преступление уже совершено, и злоумышленники давно убрались восвояси, так что спешить нам некуда. Хозяева сообщили об ограблении, потому что это было необходимо для их страховой компании; а мы приняли частный вызов, потому что они являлись богатыми людьми.
Мне нравится западная сторона Центрального парка. Справа вдоль авеню простирается парк, зеленый и весь в холмах, а напротив, на другой стороне, тянется ряд частных домов, битком набитых богачами, которые купаются в баксах. Восточная сторона, Ист-Сайд, за последние несколько лет стала более приличной, так же преобразились и трущобы Гарлема на севере и кварталы Амстердам и Коламбас-авеню на западе, заселенные пуэрто-риканской беднотой.
Но все-таки по-настоящему богатые кварталы находятся на западной стороне Центрального парка, особенно ближе к его южному концу.
Мы остановились у нужного дома. Перед парадным был красивый портик и стоял внушительный швейцар, что мне всегда нравилось. Мы вошли внутрь, и в лифте я сказал:
— Говорить будешь ты, хорошо? Я уже сказал Эду, что мне не по себе, так что он просто ответил:
— Конечно.
Апартаменты, куда мы направлялись, были очень дорогими, располагались на верхнем этаже. Их обладательница сама впустила нас, открыв дверь с недовольным видом, очевидно, она не привыкла к неприятностям. Это была молодящаяся женщина лет сорока пяти, которая явно не жалела средств для ухода за своей внешностью, но все равно выглядела хоть и дорогой, но старой, как и ее квартира.
Она провела нас в гостиную, но сесть не предложила. Мы оказались в просторной, великолепно обставленной комнате с высокими окнами, выходящими в парк. За окнами ярко сияло солнце, тихо, словно ленивые насекомые, жужжал кондиционер, и вас сразу окутывала атмосфера богатства и изящного комфорта. Находиться в этой комнате, с гуляющими по ней солнечными зайчиками, было настоящим наслаждением.
Эд говорил за нас обоих, а я бродил по помещению, восхищаясь его убранством. По всей гостиной были расставлены легкие этажерки со всяческими безделушками из мрамора, оникса и какого-то зеленого дымчатого камня, а также из различных пород дерева, хромированного металла и дорогого стекла. Казалось, каждая из этих вещиц гордилась тем, что украшала такую изящную комнату.
Эд и женщина разговаривали, стоя у окна, их голоса казались приглушенными солнечным светом, тихими и неразличимыми, подобно гулу, доносящемуся из соседней комнаты, когда, заболев, вы лежите днем в постели. Время от времени я изображал внимание к их беседе, но, честно говоря, неподдельного интереса она у меня не вызывала. Я целиком находился под обаянием этой комнаты, я всегда мечтал именно о такой, и подумать только, что сюда посмели ворваться какие-то жалкие, грязные воришки! В какой-то момент до моего слуха донесся голос Эда:
— И они проникли в дом через вход для слуг?
— Да, — ответила женщина нетерпеливым и резким тоном. — Они избили мою горничную, поранили ей лицо, и я отправила ее вниз к моему доктору. Могу вызвать ее сюда, если вам необходимо ее заявление.
— Может быть, позже, — сказал Эд.
— Не могу понять, зачем им понадобилось ее избивать, — размышляла женщина. — В конце концов, она обычная черная служанка.
— Значит, они вошли сюда, верно? — спросил Эд.
— Нет, благодарение Богу, сюда они вообще не входили, — произнесла хозяйка. — У меня здесь достаточно всяких ценных вещей. А они прошли из кухни прямо в спальню.
— А там в это время находились вы? Так?
На стеклянной поверхности кофейного столика стояла лакированная шкатулка с резным восточным орнаментом. Я осторожно взял ее, открыл и обнаружил внутри несколько сигарет. Марка “Вирджиния слим”. Дерево внутри шкатулки было теплого золотистого цвета, напоминающего цвет импортного пива.
Женщина говорила:
— Я была в своем кабинете, который примыкает к спальне. Услышала там шум и пошла посмотреть. Как только я их увидела, то, конечно, сразу поняла, чем они занимаются.
— Вы не могли бы описать их?
— Пожалуй... нет, не смогу. Я спросил:
— Извините, сколько может стоить вот эта вещица? Женщина озадаченно посмотрела на меня:
— Простите?
Я показал восточную шкатулку:
— Я говорю вот об этом. Сколько она приблизительно стоит? Она презрительно скривила губы:
— Не помню... Кажется, три семьсот, во всяком случае, не больше четырех тысяч.
Ну и ну! Четыре тысячи за эту маленькую коробочку! Чтобы держать в ней сигареты... Я повернулся и бережно поставил шкатулку на место.