Действие становится поистине захватывающим, когда О'Ши проникает в лагерь врагов, чтобы выявить полицейского‑преступника, алчность и беспечность которого открывают ящик Пандоры – незаконные доходы, закулисные сделки и убийство.
Я догадался, но не сразу. Собравшись с духом, я перевернул страницу с названием, затем – страницу с выходными данными, с посвящением и выражением благодарности и дошел до первой главы. Потом, сам не знаю почему, я вернулся к посвящению и благодарностям. И там нашел имена, отделенные друг от друга всего несколькими строчками:
Моим братьям Джеффри и Джошу, которые показали мне, что герои могут быть на глиняных ногах и все равно стоять крепко.
Я бы хотел поблагодарить своего друга и технического консультанта Джона Макклу за его вдохновение и поддержку.
Я попытался припомнить дату похищения Боутсвейна. Как будто вспомнил – март семьдесят второго. Это событие привело моего брата – помощника окружного прокурора и офицера полиции Джона Макклу в Бронкс в одно и то же время. Они никогда в действительности и не отрицали, что знают друг друга. Я просто всегда предполагал, что не знают, а они позволяли мне это предполагать. Мне хотелось верить, что я просто делаю поспешные выводы, что они
… еще и еще раз ударил его по почкам скатанной в тугую трубку газетой. Гонсалес упорно отказывался сдаваться, яростно тряся головой – нет.
– Крутой мексикашка, да? Большие cojones. Ладно, мачо, – сказал Мерфи, ласково похлопывая заключенного по щеке. – Мы это устроим.
Мерфи взял не свой служебный пистолет, а
– Ладно, ладно, – сдался Гонсалес, по лицу которого градом катился пот.
Мерфи немного вытащил дуло, только чтобы Гонсалесу было легче говорить.
– Давай, мексиканка.
– Деньги в двенадцатом шкафчике‑раздевалке, в задней комнате у Натана.
– Туфту гонишь, pendejo?
– Я не в том положении, чтобы гнать туфту.
– Туфту гонишь, pendejo?
– Я не в том положении, чтобы гнать туфту.
Мерфи снова улыбнулся:
– Думаю, ты прав.
И когда Гонсалес облегченно заулыбался, Мерфи снова сунул револьвер дилеру в рот и хладнокровно вышиб ему мозги. Затем вытер револьвер, развязал мертвецу руки и прижал пальцы правой руки Гонсалеса к рукоятке маленького орудия убийства.
Использование второго, незарегистрированного, револьвера для того, чтобы выдать непредумышленное или спланированное убийство за самоубийство, относилось к числу трюков, освященных временем. Ни в одном руководстве или учебнике вы не найдете описания приема со вторым пистолетом, но это одна из тех вещей, которые копы старой школы узнавали еще в стенах академии.
Мерфи уничтожил все свои отпечатки в доме, а веревку, кляп и газету забрал с собой. Вообще‑то он не волновался, что его могут привлечь к суду, – при его‑то связях в офисе окружного прокурора. Через денек‑другой Мерфи сделает анонимный звонок из автомата. К этому времени никто не свяжет его со смертью Гонсалеса.
Мне стало плохо. Макклу, можно сказать, продиктовал мне эту часть книги. Тогда она показалась мне такой настоящей, что я практически не подправлял ее. Теперь я понял, что на это были свои причины, и почувствовал, как у меня закружилась голова.
– Вам нехорошо? – Библиотекарша потрясла меня за плечо. – Вы плохо выглядите.
Не ответив, я встал и, спотыкаясь, поднялся на половину лестничного марша. Когда я обернулся, то заметил, что библиотекарша рассматривает мою фотографию на задней стороне суперобложки. Я улыбнулся. Улыбка получилась неискренней.
Побродив по заснеженному Риверсборо, я наткнулся на кафе, куда несколько дней назад заходили мы с Кирой. Теперь казалось, что это было так давно. Я пил кофе и смеялся над собой, но рядом не было никого, кто мог бы услышать этот смех. Официант толкался где‑то в глубине зала, и в этот час не было ни барабанов, ни плохой поэзии. Чтобы развлечься, я читал надписи, вырезанные на столе.
– Простите, – прервал мое чтение мелодичный голос, – я просто подумал, нельзя ли составить вам компанию? Не люблю пить дневной чай в одиночестве, а вы так похожи на одного моего друга.
– Правда? – откликнулся я, поднимая взгляд на темное, приятное лицо мужчины неопределенного возраста. Волосы у него были блестящие и черные, как и глаза. Я подумал, что он, наверное, индиец или пакистанец, может, араб. – Конечно, присаживайтесь. Как зовут вашего друга?
– О, – улыбнулся он и сел, – это не важно. Я потерял его, и даже если я назову имя, это его не вернет.
– Как я вас понимаю!
– Вы тоже кого‑то потеряли? – осведомился он.
– Надеюсь, нет. Я все еще его ищу.
– Так и надо. Продолжайте искать. Кто ищет, может найти много разного, неожиданного.
– Некоторые неожиданности могут убить человека.
– Может, и так, – согласился мой сотрапезник. – Но могут и обогатить его.
– Я не запомнил вашего имени. – Я протянул руку. – Дилан Клейн.
Он пожал мне руку, бросив взгляд на часы:
– Боже мой, сколько уже времени. Я должен откланяться.
– А как же чай? – крикнул я ему вслед.
– Чай? Я не пью этот напиток. Продолжайте искать. Может, вы заодно найдете и моего друга. Хорошего вам дня. – Он поспешно вышел на улицу.
Очень странно, подумал я, чертовски странно, но почему дневной кофе должен отличаться от всей моей остальной жизни? Когда официант подошел долить кофе, я описал своего философствующего друга и спросил, не знает ли он его имени.
– Похож на Раджива Гупту, – без колебаний заявил официант.