Первые послания были очень короткими, только чтобы привлечь внимание:
Они продолжали в том же духе, не зная, читает ли кто их письма или нет. Но после того, как Джеффри отказался браться за дело Валенсии и Заку ничего не оставалось, как взять все в свои руки, они с Гуппи продолжили. Затем, по мере приближения даты суда, мальчишки перешли в наступление, намекая, кто они такие:
Увидишь, я настоящий, как только я спрячусь. Любим Валенсию. Когда в Риверсборо исчезнет студент, ты поймешь, наступил очень страшный момент. Помни про дно и молчание – шесть знаков возьму при свидании.
У Зака и Гуппи была сообщница, о которой мы не подозревали: адвокат Валенсии Джонс. Чтобы защитить клиентку, она держала свое соучастие в секрете даже от Валенсии Джонс. Этим объясняется отсутствие адвоката, когда мы с Макклу приезжали в тюрьму Могаукскилла для встречи с Валенсией. Но самым важным ее вкладом в план Зака и Гуппи было включение имени Зака в список свидетелей защиты на следующий день после сообщения о его исчезновении. Только после этого, раскрыв себя, Зак мог узнать, читал ли кто их послания.
Их реакция была неожиданной – ее вообще не было. Но никогда по‑настоящему не задумываясь о неудаче, ребята загнали себя в ловушку. Зак и Гуппи не могли узнать, читали ли их послания на протяжении всех этих месяцев те люди, которым они предназначались. С такой перспективой было сложно смириться, и означала она, что Валенсию Джонс наверняка осудят. Имелась, однако, и другая вероятность, гораздо более жуткая. Мальчишки вдруг осознали, что их послания читали, но противник просто сидел в засаде. Ведь теперь распространители «Изотопа» знали, кто такой Зак, а Зак и Гуппи по‑прежнему шарили в темноте, борясь с тенями без лиц.
Именно на этом этапе их план дал сбой. Они надеялись каким‑то образом устроить встречу с дилерами и известить полицию. Но когда на таинственное появление имени Зака в списке свидетелей не последовало немедленного ответа, они решили, что их план провалился. У Зака, жизнь которого наверняка подвергалась опасности и который решил, что его блеф раскрыт, не оставалось выбора, кроме как прятаться в убежище до завершения суда над Валенсией Джонс. Какими бы храбрыми и толковыми они с Гуппи ни были, они не видели смысла ни в осуждении Валенсии Джонс, ни в собственной гибели.
Вместо того чтобы сломя голову покинуть судно, они продолжали заполнять чаты, связанные с «Изотопом», своими посланиями:
Раскрыт и все же скрыт. Любим Валенсию. Не стесняйся, и я не буду. Я разрушу твой дом – я не я буду.
Ты раскрыл мой обман. Думаешь, я болван. Любим Валенсию. Шести знаков уже недостаточно нам.
Думаешь, мне страшно, как бы не так. Дискета – вот что важно, а не я, дурак. Тик‑так, тик‑так.
Опять ничего. Тогда Зак вспомнил про один замысловатый прием на суде, который он видел по телевизору. Суду в запечатанном конверте вручили свидетельские показания для возможного использования. На самом деле их не огласили, но оставили в суде для будущего. Могут ли показания принять или нет, будет обсуждаться, если конверт вскроют и его содержимое будет представлено суду и когда. На следующий день адвокат Валенсии Джонс вручила судье, ведущему этот процесс, запечатанный коричневый конверт.
В тот вечер Зак и Гуппи поместили следующее послание:
Не знаю, как Зак выдержал эти недели затворничества. Просидев в бункере три дня, я уже лез на стену. Макклу справлялся лучше меня, но его лицо сейчас не было похоже на лицо с плаката «Разыскивается особо опасный преступник». Ма Бейкер и Красавчик Флойд рядом со мной отдыхали.
Я просто не мог решить, что в этом ужасе самое худшее. Временами страх быть пойманным вызывал у меня приступ тошноты. Затем, через несколько минут, настроение менялось, и поимка казалась спасением. Мной постепенно овладевала очевидная безнадежность; экзистенциализм 101. Где‑то там надо мной смеялись Сартр и Камю. Я гадал, в этом ли смысл – бегать от полиции столько времени, чтобы потом сняли фильм недели или чтоб материала хватило на целый сериал? К сожалению, нет. Куин Мартин умер.
Я всегда ненавидел страх, а теперь я боялся постоянно. Поскольку я боялся всю свою жизнь, можно было бы решить, что я подготовлен к этому. Ничего подобного. Этот страх был совсем другим. Этот страх был одновременно и аморфным и конкретным.