Обычно считается плохой приметой, если ты очнулся и проводишь инвентаризацию болящих органов. Во рту по‑прежнему ощущался привкус таинственной жидкости, а порез на подбородке все еще кровоточил, поэтому я предположил, что отключился ненадолго. Печенка осталась на месте, но ощущение было такое, словно я в синяках и внутри и снаружи.
Я лежал лицом вниз на бетонной плите, и когда попытался подняться, голова у меня чуть не взорвалась. И содержимому желудка это тоже не понравилось. Я решил перевернуться на спину, и это удалось без особых неприятностей. Над головой болталась цепочка голых лампочек Они раскачивались, словно от ветерка, которого я не чувствовал. По периметру некрашеных бетонных стен стояли обогреватели. Сами стены были вогнутыми. Помещение было похоже на стройку.
Полежав несколько минут на спине, я потихоньку дополз до стены и сел там. Голова воспротивилась вертикальному положению, но смирилась, предварительно наказав меня тридцатью секундами жуткой тошноты и боли. Когда эта волна схлынула, я понял, что узнаю свою тюрьму. Это были туннели под колледжем. Мертвая тишина, стоявшая здесь, давила на нервы. Поскольку вырос я в комнате над бойлерной, рядом с самой оживленной магистралью Бруклина, в квартале от отделения «Скорой помощи» больницы Кони‑Айленда, с тишиной у меня всегда были натянутые отношения. Да, конечно, когда я сочинял, я хотел тишины, но – истекая кровью, я хотел услышать какой‑нибудь шум.
Я встал и прошелся по туннелю – взад‑вперед. Я находился в секции длиной около шестидесяти шагов, которая с обоих концов была отгорожена дощатыми стенами. Водной стене была запертая дверь, приводимая в действие пружиной. Как полагается, я поколотил в дверь и покричал, после чего меня, как и полагается, вырвало. По крайней мере теперь к тишине примешивалась вонь. Я снова принял горизонтальное положение и заставил себя отключиться, но даже это привело к смешанному результату: мне снилось, что мне больно.
Когда я еще раз открыл глаза, кто‑то хлопал меня по щекам. То, что надо для человека с раскалывающейся головой и пораненным лицом. Я ткнул левой рукой туда, где, по моим предположениям, находилось горло хлопающего меня человека, и вцепился в первый же подвернувшийся мне кусок плоти. Услышав, что кто‑то давится, и почувствовав, что в мое левое запястье вцепились две руки, я поздравил себя с точным ударом.
– Дядя Дилан! Дядя Дилан! – послышалось мне, помимо хрипа и звуков судорожно хватаемого воздуха.
Я ослабил хватку, но, скажу честно, не без сожаления. В глубине моей души еще сохранялся неистовый гнев на Зака, вызванный его авантюрами. Мне никогда не давалась математика, но, как я ни крутил уравнение, дерганье Заком за ниточки все равно приводило к смерти Киры. Думаю, что в юности, когда я был более самовлюбленным человеком, я мог бы посмотреть на вещи по‑другому. Я мог подумать, что мои несколько дней с Кирой каким‑то образом того стоили. Теперь я уже не был таким. Моя радость, не важно, насколько огромная, никогда не будет стоить чьей‑то жизни.
– Мы в туннелях под школой? – спросил я, садясь.
– Да, – ответил Зак, потирая горло. – Но этими туннелями не пользуются. Они идут к зданиям, которые так и не построили. Все знают, что они существуют, но никто из учеников не знает, как туда попасть.
– Ты теперь тоже это знаешь, но вряд ли тебе это сейчас необходимо.
– Верно, – согласился он.
– Как ты… – Мой вопрос прервала открывшаяся дверь.
– Сюда поместил его я, мистер Клейн, – ответил на мой незаконченный вопрос смутно знакомый голос. В дверь вошел декан Далленбах. Справа и слева от него выступали портье и пижон‑лыжник. – А теперь почему бы вам не облегчить всем нам задачу и не отдать дискету?
– Если бы она существовала, ублюдок, – не колеблясь, ответил я, – возможно, я бы отдал ее вам.
– Значит, не собираетесь помочь нам? – Жесты Далленбаха были очень неестественными, преувеличенными.
– Видимо, нет
– Но ведь мы уже слышали все это от вашего племянника, мистер Клейн. Вы в самом деле считаете меня таким дураком?
Я улыбнулся:
– Вы действительно хотите услышать ответ?
– Джордж! – рявкнул Далленбах.
Пижон‑лыжник бросился ко мне и с такой силой ударил по лицу, что вырвал из щеки кусок мяса.
– Отличный выстрел, Джордж, но ты меня злишь. А я становлюсь очень упрямым, когда меня разозлят.
– Джерри! – снова рявкнул декан. – На этот раз подержи мистера Клейна для Джорджа. Думаю, наш гость не до конца понимает всю серьезность положения, в котором оказались он и его племянник
Когда портье шагнул ко мне, мне показалось, что он облизывается. Но громила из него был никудышный. Он все делал напоказ перед боссом, и я знал, что Джерри проявит больше беспечности, чем его напарник. Когда он подошел, чтобы схватить меня, я врезал ему головой по органу, который особенно чувствителен к сильным ударам тупым предметом. Портье сложился, как палатка под натиском торнадо. И пока он осваивал новый для себя голосовой диапазон, я, оседлав Джерри, вцепился зубами ему в шею. Но, пробиваясь сквозь толстый слой кожи и мышц к его яремной вене, я услышал крик Зака.
– Ваш племянник сейчас потеряет свое сходство с вами, мистер Клейн, – слишком уж спокойно предостерег декан Далленбах. – Предлагаю вам немедленно отпустить Джерри
Я скатился с него и получил ногой по ребрам за свои фокусы. Хотя они того стоили. Джерри окрасился в цвета Рождества – красный и зеленый. Одной рукой он держался за яйца, другой – за шею. Джордж улыбнулся, и его улыбка испортила мне все удовольствие. Я понял, что она не предвещает ничего хорошего. Пижон подразнил меня, убрав руку с горла Зака. Но едва Зак освободился, как Джордж ударил мальчика рукояткой пистолета по затылку. Один из фирменных ударов Джорджа. Я знал это по личному опыту.
Заку пришлось тяжелее, чем Джерри, сквозь его густые каштановые волосы брызнула кровь.
– Я ясно обозначил свои намерения, мистер Клейн? Не сомневаюсь, вы можете быть очень упрямым и очень смелым в том, что касается боли. Но я знаю тип учеников, присылаемых в эту школу, и у меня почему‑то сложилось впечатление, что ваш племянник, каким бы энтузиастом он ни был, не сможет выдержать то, что можете выдержать вы, сэр. – Наши с ним оценки совпадали. – И даже если бы он смог мобилизоваться и противостоять искусству Джорджа, сомневаюсь, что вы бы остались безучастным зрителем. А теперь, прошу вас, отдайте дискету.
Мне так и не дали обсудить этот вопрос. Дверь за спиной Далленбаха распахнулась, и в помещение втолкнули Макклу – руки скованы за спиной, из уголков рта стекает кровь. Не считая крови, Макклу, казалось, чувствовал себя вполне нормально. Мне показалось, что я уловил улыбку. Он явно наслаждался своей маленькой выходкой. Но он никому этого не показал и принял подобающе серьезный вид, увидев Зака, лежащего на бетонном полу лицом вниз.
Двое полицейских Риверсборо быстро вошли вслед за Джоном и закрыли дверь. Один из копов казался сбежавшим с завода по строительству дирижаблей, а джин окрасил его нос в такой цвет, что сей блюститель порядка вполне мог открыть цветочный магазин. На нем был старый светлый парик, пальцы желтые, с грязными ногтями, зубы – невероятно большие и белые. Сомнительно, чтобы ими его наградила природа. Напарником его был вертлявый юнец с зачесанными назад волосами, глаза которого смотрели в разные стороны. Ему бы очень повезло, если б хоть где‑нибудь он получил работу охранника. Но в Риверсборо он, вероятно, смог бы дослужиться до комиссара.
– Мне это не нравится, – сказал будущий комиссар, ни к кому конкретно не обращаясь.