– Это лучше, чем по кривой.
– Мы с вами были друзьями не-разлей-вода. Рассказывайте, что стряслось?
– Прямо тут?
– Нет, конечно, это не место для душеспасительных бесед. – Ирина вновь почувствовала, как решимость возвращается к ней, покосилась на золотые часики. – Не считайте нахальством с моей стороны, но… приглашаю вас сегодня эдак часиков в двадцать.
– Этот вариант вполне приемлем, правда, с одним жестким условием.
– Диктуйте! – обрадовалась Ирина Михайловна. Кажется, права была Алевтина, уверявшая ее, что звезды сегодня сулят приятное времяпровождение. – Итак, я вся внимание.
– Не люблю пижонства, будем называть друг друга на «ты». К чему нам, сослуживцам-однополчанам, эти чайные церемонии. Согласна?
– Адресок, надеюсь, не забыли? Извини, не забыл? – с удовольствием поправилась Ирина Михайловна.
– Обижаешь, гражданин начальник! Извини, до встречи, а то… – кивнул в сторону магазина. Теперь уже несколько продавцов глазели на них.
Проводив Тиунову, Булатов прошел в подсобку магазина. Мешки уже были разгружены. Грузчики забивали на перевернутом ящике «козла».
– Слышь, старик! – окликнул Анатолия парень-разнорабочий с испитым лицом. – Где эдакую кралю подцепил? Второй там не имеется?
Булатов не ответил. Сел на ящик, задумался. «Как странно устроен мир: работали рядышком, близости не было, а тут… дама, приятная во всех отношениях, не постеснялась ни его сомнительных дружков, ни его внешности. Изменилась, видать, гордая Ирина, изменилась».
– Толя! – Заведующая магазином загородила грузным телом весь проход. – Чего расселся, как шейх во дворце? Работать надо, а не свидания на службе назначать. В винном отделе, глянь, гора пустых ящиков. Луку мешка три принеси. Да живей, живей, жентельмен!
День, казалось, тянулся медленно, а вечер никак не мог начаться. Но, как было договорено, в назначенное время, гладко выбритый, в тщательно выглаженной болгарской кремовой рубашке, с блестящей заколкой в галстуке, Булатов стоял перед обитой черной клеенкой дверью квартиры Тиуновой. Оставалось нажать кнопку звонка. Давно так не волновался. Что-то мешало сделать этот последний шаг.
Дверь, казалось, распахнулась сама собой, и Анатолий отступил в смятении. Ирина Михайловна была необычайно хороша. В расшитом бисером заморском белом махровом халате, с тонкой изящной драгоценной брошью на шее, благоухая духами, она гостеприимно раскинула руки:
– Добро пожаловать, Анатолий Михайлович! А я вас жду.
Хозяйка квартиры что-то говорила, Анатолий плохо слышал и еще хуже соображал. Казалось, нежданно-негаданно он очутился в запасниках местного музея, где, по слухам, хранятся неслыханные богатства купцов Заусайловых, расстрелянных в далеком девятнадцатом. Но главное ждало впереди. В гостиной возвышался Его Величество празднично накрытый стол. Цветы в японских вазах, два кресла. Все для двоих.
– Слушай, Ирина, у меня такое ощущение, что попал не по адресу.
– Объясни, что смущает?
– Эдакое великолепие. Наверное, ждала члена королевской фамилии, а пришел я, грузчик из овощного магазина.
– Нынче грузчики живут как короли, – отшутилась Ирина, – разве не так?
– Грузчики тоже бывают разные. У меня слюнки потекли. – Признался хозяйке, чем весьма ее порадовал.
– Прошу к нашему шалашу! – указала гостю место, словно нечаянно коснулась его плеча. Его словно огнем обожгло, резко повернулся к Ирине, порывисто схватил ее руку и… уронил на пол сервизную голубую тарелочку.
– Я медведь, правда. Извини, ради Бога! – Анатолию стало крайне неловко. – Слон в посудной лавке! – Порыв прошел. Он окинул взглядом ее великолепную фигуру, когда Ирина, словно нарочно дразня его, обошла стол, придирчиво оглядывая, нет ли упущений.
Села напротив, положив белые тонкие пальцы на край стола.
– Давай, как заведено у нас, русских, нальем по рюмашке, хорошо закусим. Есть предложение выпить сначала по бокалу шампанского.
– Светский прием начинается! – Анатолий с готовностью взял из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского. – А в честь какого события этот праздник?
– Помнишь слова из песни «Праздник, который всегда с тобой»?
– Припоминаю.
– Мы носим праздники в сердце, а открываем души редко. – Ирина привстала, начала с удивительной ловкостью накладывать в его тарелку всевозможные деликатесы. Анатолий, не стесняясь, любовался ее руками, порхающими над столом, ее удивительно добрым и милым лицом.
Она собственноручно налила в бокал шампанского, в рюмку с золотым ободком – коньяка. В душе сожалела только об одном: никто не видит, как ей сегодня хорошо и покойно. Обычно не приглашала к себе мужчин, опасалась злых языков, но сегодня никого не боялась.
– Что ж, за праздник души! – Ирина подняла бокал с искристой жидкостью на уровень глаз. – Вперед! – завидя смущение гостя, спросила: – Я что-то не так сказала?
– Лучшего оратора я бы не желал, – виновато улыбнулся Анатолий.
Они выпили шампанского, потом коньяка. Перебросившись парой незначительных фраз, повторили все сначала. Ирине сегодня очень хотелось по-настоящему расслабиться, «отпустить вожжи», побыть просто красивой женщиной. Обычно она редко пьянела и посему надеялась, что сможет поддержать любую беседу. Однако этот коктейль, который в народе называют «бурый медведь», быстро заставил обоих забыть о приличиях и церемониях. Скоро оба расслабились, отяжелели от еды и питья, сам собой затеялся странный разговор. Начал его ни с того ни с сего Булатов.
Бывшая жена Алексея Русича рассказывала, как, будучи в командировке в Японии, встретилась с тамошними гейшами. Такое поведала, что…
– Ну, что уж там могло нашу бабу удивить?
– Там, оказывается, не мужчина выбирает себе подругу в чайном домике, а наоборот.
– Отличное правило, – подхватила Ирина, – нам бы дали право выбора! – Она плеснула себе в рюмку коньяка.
– Мы с тобой, Ирина, профсоюзные работники, – пьяно согласился Анатолий, – а профсоюзы – школа коммунизма! Да, к чему это я? А, про коммунизм… Мы никогда не отступаем. Как говорит мама Зина, «гвардейцы умирают стоя».
Обоим стало по-настоящему весело, свободно и просто, будто бы ничего в их жизни за эти годы не произошло, будто бы и не разлучались ни на один день. Забылось, какие острые разногласия случались между ними.
– А теперь, Анатолий Михайлович, поведай-ка мне, положа руку на сердце, как живешь-можешь? Спрашиваю не ради праздного любопытства.
– Э! – Булатов безнадежно махнул рукой. – Нечем хвалиться. Все, Ирина, пошло у меня прахом. Не плачусь, нет, но…
– Все в основном худо! – закончила за него Ирина Михайловна.
– Чем дальше, тем страшнее, – не стал кривить душой Анатолий. Накатило желание излить боль, переполнявшую грудь. – Какая страна, такие и мы.
– Самый удобный способ оправдать неудачи! Во все времена, дорогой мой председатель, человек являлся хозяином судьбы.
– Человек неотделим от КГБ в нашей стране. Всюду его глаза и уши. А про председателя… Не зови меня так, договорились? Слово это для меня нынче наипротивнейшее.
– Слово не виновато.
– Меня воротит от людей, занимающих высокие посты. Как гляну на товарища Лукьянова, нашего спикера Верховного Совета, выть хочется. Как люди не поймут: жесток, эгоистичен, готов ради карьеры продать отца родного.
– Анатолий, плюнь ты на политику. О ней говорят только убогие, которым больше нечем заняться. Давай лучше о нас. – Ирина пересела ближе к нему, почти касалась его плечом.