Для нее, в конце концов, это уже вопрос чести, но что делать? Еще и эта проклятая остерия! Будь у них у каждого своя комната — о-ля-ля, уж она бы пробралась к нему не через дверь, так через окно… никакие бы решетки не помешали, ventre de Sainct-Gris, как говаривал галантный король Наварры. Да нет, Филиппа нужно завоевывать иначе…
— Что это вы, Армгард, так притихли? — спросил Кнобльмайер. — Плохое настроение?
— Ах, я такая дурочка, — вздохнула она. — Вспомнила вдруг наш старый Рейн… как в нем отражается звездное небо… Вы помните это, — она доверительно положила руку на рукав оберста и пропела тихонько: — «Твои, о Родина, звезды… »
— Ничего… ничего, — успокаивающе запыхтел толстяк. — Мы их еще увидим, слово солдата… Пока не потеряно мужество — ничто не потеряно!
Когда они приехали в Колонию Гарай, страхи Астрид улетучились без остатка — так хорошо прошел ее первый выход на сцену. Войдя в зал, она сразу почувствовала себя предметом общего любопытства, но это не испугало ее теперь, а словно подхлестнуло. И она повела свою роль уверенно и спокойно, тем более что ничего зловещего не оказалось в окружающей ее обстановке. Никто не произносил речей о реванше, никто не хвастал числом повешенных собственноручно партизан; в общем разговоре то и дело проскальзывали воспоминания военных лет, но скорее анекдотического плана — как некий Гельмут, раненный в неудобосказуемое место, пытался приударить за сестрицей в фельдлазарете, как толстяк Фритци, получив отпуск, вез домой запретного поросенка, или как один полоумный зондерфюрер добивался приема у рейхсмаршала, уверяя, что изобрел новое оружие колоссальной мощи. Словом, обычные немецкие застольные разговоры, каких она немало наслушалась на семейных приемах за последний год своей жизни в Германии.
Хорошо было и то, что ее не особенно мучили расспросами. Во всяком случае, за столом Астрид уже не была центром внимания, — с нею иногда заговаривали то справа, то слева, как с любой из присутствующих здесь дам, нисколько не выделяя из других.
Она позволила сидящему рядом Кнобльмайеру налить ей второй фужер сухого аргентинского вина, сказав в свое оправдание, что оно так похоже на иоханнисбергер… и тут же спохватилась: скромной, истинно германской девушке не очень-то пристало разбираться в винах, — ей показалось даже, что «милый господин полковник» как-то странно глянул на нее своими рачьими голубыми глазами. Она уже спешно стала придумывать спасительный рассказ о фамильных виноградниках, но тут Кнобльмайера позвали с другого конца стола. Полковник извинился и встал.
Человек, позвавший Кнобльмайера, с самого начала ужина обратил на себя внимание Астрид. Он был несколько старше остальных и отличался надменным выражением лица и свисающими, как у старого бульдога, щеками; возможно, это и в самом деле был какой-нибудь экс-генерал, потому что долгая привычка приказывать сказывалась у него даже здесь, за столом. Вот и сейчас он негромко говорил что-то, едва повернув голову к левому плечу, за которым в почтительном полупоклоне стоял Кнобльмайер. Какое-то шестое чувство подсказало Астрид, что получаемые полковником инструкции касаются ее. Обе догадки немедленно подтвердились, как только Кнобльмайер вернулся на свое место. Господин генерал, сказал он, хотел бы поговорить с фройляйн, — попозже, когда встанут из-за стола, не сможет ли она присоединиться к мужчинам в курительной комнате?
— Ну разумеется, милый господин полковник, — улыбнулась Астрид, — буду рада. Я ведь вам говорила однажды — помните? — мне хотелось бы посоветоваться по одному важному для меня делу…
Теперь она с трудом могла дождаться этого разговора. Она понимала, что ее ждет экзамен, но страха не испытывала, чувствуя себя во власти спортивного азарта.
Ужин наконец кончился, хозяйка объявила, что кофе будет подан на террасе, вставшие из-за стола начали разбиваться на группки. В курительной комнате, куда Кнобльмайер привел Астрид, собралось человек шесть — около половины сидевших за столом мужчин.
— Милая э-э… Армгард, — сказал генерал-бульдог, усадив ее на диванчик рядом с собой. — Вы не сердитесь, что мы вас оторвали от более молодого общества?
— Ах нет, что вы, — возразила Астрид, потупив глаза.
— Ну, прекрасно. Есть один вопрос, по поводу которого господа хотели бы услышать ваше мнение, но предварительно я просил бы вас удовлетворить мое персональное любопытство. Мое хобби, знаете ли, это генеалогия… германская, естественно. И мне не совсем ясно, к какой ветви фон Штейнхауфенов вы принадлежите? Потому что есть одни в Вестфалии, имение у них, если не ошибаюсь, недалеко от Падерборна, и есть другие — франконские фон Штейнхауфены, которые…
Говорил он не спеша и довольно тихо, в манере человека, привыкшего к тому, что ему не нужно повышать голос: и так не ослушаются А может быть, подумалось Астрид, это он нарочно так мямлит и тянет слова, желая ее помучить. Наверное ведь, уже по ее виду все поняли, что она засыпалась…
— Боюсь, я тут ничем не могу вам помочь, — призналась она с растерянным видом выслушав обстоятельную характеристику своих родственников из Франконии. — Обстоятельства моего детства…
Бульдог слегка задрал левую бровь.
— Понимаю, дорогое дитя, но… что-то вы должны же были знать о своей семье?
— О родственниках моего отца, хотите вы сказать?
— Ну, да.
Астрид помолчала, пытаясь нащупать точку опоры.
— Видите ли… насколько мне известно, отец не ладил с родственниками, — сказала она неуверенно. — Из-за своей женитьбы, вы понимаете. Это был в некотором роде мезальянс, и…
— Ах, так. Что ж, это бывает. Иными словами, родственные отношения не поддерживались?
— Нет, насколько мне известно. Впрочем, я же говорю… меня просто не посвящали в эти дела. Возможно, тема считалась как бы запретной в нашем доме, — волнуясь, продолжала Астрид. — Будь я немного старше, мама, вероятно, сочла бы нужным посвятить меня… в историю этой фамильной распри, но мне было всего девять лет, когда от папы пришло последнее письмо. Откуда-то из Франции, кажется…
— Скажите, моя милая Армгард, а где служил ваш отец? — после недолгой паузы спросил бульдог.
— Он… он служил в Семьсот девятой пехотной дивизии, в чине обер-лейтенанта, — быстро ответила Астрид.
Бульдог повернулся к одному из присутствующих при допросе:
— Семьсот девятая пехотная?
— Семьдесят четвертый армейский корпус генерала Маркса, — почтительно ответил спрошенный.
— А-а. Тот что был дислоцирован в Нормандии?
— Так точно, экселенц!
— Припоминаю, припоминаю… — Бульдог снова поглядел на Астрид, на этот раз с подобием улыбки. — Что ж, дитя мое, я рад, что вы запомнили хоть это. Что вам известно о судьбе отца?
— Ничего, экселенц, абсолютно ничего, — заторопилась Астрид, — я уже говорила господину Кнобльмайеру, может быть, удалось бы разыскать кого-либо из его сослуживцев…
— Печальный случай, — сказал бульдог, — но, увы, не единичный… далеко не единичный. Корпус Маркса был в тяжелых оборонительных боях с первого дня вторжения и, естественно, потери… вы сами понимаете. Теперь другой вопрос, э-э… более актуального характера. Что это за экспедиция, Армгард, с которой вы сюда прибыли?
Астрид снова почувствовала опасность. Но, если пронесло с генеалогией… Помолчав, словно собираясь с мыслями, она повторила то же, что уже рассказывала Кнобльмайеру, но только более подробно. Сейчас ей важно было выиграть время. Инквизиторы слушали внимательно, не задавая вопросов.
— Ну, ясно, — сказал генерал, когда она замолчала.