Только при наличии покровительственных
пошлин... Дойл. Том, послушайте. Вам очень хочется произнести речь о свободной
торговле; ну, так вы ее не произнесете: я вам не дам. Мой отец хочет
превратить канал святого Георга в границу между Англией и Ирландией и
поднять зеленый флаг на Колледж Грин, а я хочу сделать так, чтоб от
Голуэя было три часа езды до Колчестера и двадцать четыре до Нью-Йорка.
Я хочу, чтобы Ирландия была мозгом и воображением великого государства,
а не островом Робинзона Крузо. А религиозные разногласия! Мой
католицизм - это католицизм Карла Великого и Данте, с большой долей
фольклора и современных научных взглядов, которые патер Демпси назвал
бы бредом атеиста. А католицизм моего отца - это католицизм патера
Демпси. Бродбент (проницательно). Я не хотел вас прерывать, Ларри, но, право же, все
это чистейший вздор. Такие разногласия бывают в каждой семье - и
ничего, как-то ладят. (Внезапно снова впадает в торжественность.)
Конечно, есть вопросы, которые затрагивают самые основы морали, и тут я
согласен, что даже близкое родство не может служить оправданием
слабости или компромисса. Например... Дойл (нетерпеливо вскакивает с места и начинает ходить по комнате).
Например, гомруль, Южная Африка, свободная торговля. Ну, так по этим
вопросам я, наверно, тоже буду не согласен с отцом, как и с вами не
согласен. Бродбент. Да, но вы ирландец, и они для вас не могут иметь такого значения,
как для англичанина. Дойл. Как, даже гомруль?! Бродбент (стойко). Да, даже гомруль. Идеей гомруля мы обязаны не ирландцам,
а нашему англичанину Гладстону. Право же, я склонен думать, что за всем
этим у вас еще что-то кроется. Дойл (запальчиво). Что еще у меня кроется? Что я, по-вашему, обманываю вас,
что ли? Бродбент. Не сердитесь, дружище. Я только подумал... Дойл. Что вы подумали? Бродбент. А вот несколько минут тому назад вы назвали имя, которого я до сих
пор от вас никогда не слышал. Мисс Нора Рейли, если не ошибаюсь.
Дойл круто останавливается и смотрит на него почти со
страхом.
Я не хочу быть нескромным, Ларри, это не в моих привычках, но скажите
по совести, не в ней ли причина вашего нежелания ехать в Ирландию? Дойл (снова садится, побежденный). Томас Бродбент, я сдаюсь. Жалкий,
суемудрый ирландец преклоняется перед избранником божьим
англичанином. Человек, который может без тени улыбки изрекать такие
суждения, как вот это ваше последнее - о гомруле и Гладстоне, очевидно
величайший идиот в мире. А человек, который может тут же отмести в
сторону все мои отговорки и проникнуть в самую суть моих побуждений,
совершенно очевидно, гений. Но чтобы идиот и гений совмещались в одном
и том же лице! Как это возможно? (Вскакивает.) Ага, понимаю! Я напишу
об этом статью и пошлю ее в журнал "Природа". Бродбент (смотрит на него во все глаза). Да вы о чем, собственно? Дойл. Это очень просто. Вы знаете, что гусеница... Бродбент. Гусеница!!! Дойл. Да, да, гусеница. Слушайте внимательно, это новое и очень важное
научное объяснение английского национального характера. Гусеница... Бродбент. Слушайте, Ларри, не будьте идиотом! Дойл (настойчиво). Я сказал гусеница, и я именно это и хотел сказать.
Бродбент слабо пытается протестовать.
Сейчас вы поймете. Гусеница, если живет на дереве, инстинктивно
старается стать похожей на лист, для того чтобы и ее враги и ее добыча
подумали, что это обыкновенный листок, и больше уже не обращали на нее
внимания. Бродбент. Какая связь с английским национальным характером? Дойл. Сейчас увидите. На свете дураков не меньше, чем на дереве листьев. Ну
так вот, англичанин делает то же самое, что и гусеница.
Он инстинктивно
старается выглядеть дураком и беспрепятственно пожирает настоящих
дураков, а враги его не трогают и еще смеются над ним за то, что он
такой же дурак, как и все. О, природа хитра, хитра! (Снова садится и
погружается в созерцание вызванных им самим образов.) Бродбент (с искренним восхищением). Вот видите, Ларри, а мне бы это никогда
и в голову не пришло. У вас, ирландцев, прямо-таки блестящий ум.
Конечно, все это страшный вздор, но какая остроумная мысль! Откуда вы
только это берете! Вы непременно должны написать об этом статью; вам за
нее заплатят. Если "Природа" не возьмет, я ее устрою в "Инженерный
вестник", - я знаком с редактором. Дойл. Вернемся к делу. Надо вам рассказать о Норе. Бродбент. Нет, нет, это была бестактность с моей стороны. Я не должен был
этого касаться. Дойл. Я все-таки расскажу. У Норы есть состояние. Бродбент (с живым интересом). Вот как! И большое? Дойл. Сорок в год. Бродбент. Сорок тысяч? Дойл. Нет. Просто сорок. Сорок фунтов. Бродбент (поражен). И это у вас в Роскулене называется состоянием? Дойл. В Роскулене, если у девушки есть приданое в пять фунтов, она и это
считает состоянием. А сорок фунтов в год - это и в самом деле
состояние; и Нора пользуется большим уважением в обществе в качестве
богатой наследницы. Эти сорок фунтов не раз помогали моему отцу сводить
концы с концами, когда ему приходилось туго. Мой отец был земельным
агентом у ее отца. Когда он умер, она приехала к нам погостить и с тех
пор живет у нас. Бродбент (слушает внимательно, начиная подозревать, что Ларри соблазнил
Нору, и решив вывести его на чистую воду). С каких пор? Сколько вам
было лет, когда она приехала? Дойл. Семнадцать. И ей было столько же. Будь она постарше и поумней, она не
стала бы у нас жить. Мы провели вместе года полтора, пока я не уехал в
Дублин учиться. Потом мы виделись, когда я приезжал домой на рождество
и на пасху. Для нее это, должно быть, всякий раз было событие, хотя я
тогда об этом, конечно, не думал. Бродбент. Вы были сильно увлечены? Дойл. По-настоящему - нет. У меня тогда было только две мысли в голове:
первое - это чему-нибудь научиться; второе - удрать из Ирландии и
как-нибудь применить свои знания на деле. Нора в счет не шла.
Романтические чувства она во мне, пожалуй, вызывала, но такие же
чувства вызывали во мне героини Байрона или старинная Круглая башня в
Роскулене; и Нора значила не больше, чем они. Мне никогда не приходило
в голову пересечь канал Святого Георга, чтобы повидаться с ней, или
хотя бы высадиться в Куинстауне на обратном пути из Америки и вернуться
в Лондон через Ирландию. Бродбент. Вы ей не говорили ничего такого, что дало бы ей повод думать, что
она должна вас ждать? Дойл. Нет, никогда. Но она ждет меня. Бродбент. Почему вы знаете? Дойл. Она мне пишет письма в день своего рождения. Раньше она писала мне и в
день моего рождения и посылала маленькие подарки. Но я это прекратил,
уверил ее, что постоянно путешествую и посылки все равно пропадают в
заграничных почтовых отделениях. Бродбент. Вы отвечаете на ее письма? Дойл. Не очень аккуратно. Но все-таки время от времени уведомляю, что
получил их. Бродбент. Что вы испытываете, когда видите ее почерк на конверте? Дойл. Неловкость. Готов заплатить пятьдесят фунтов, только бы не получать
этого письма. Бродбент (принимает строгий вид и откидывается на стуле, давая понять, что
допрос окончен и заключение неблагоприятно для свидетеля). Гм! Дойл. Что означает ваше "гм"? Бродбент. Я знаю, конечно, что нравственный кодекс в Ирландии не таков, как
в Англии. Но мы, англичане, считаем, что играть сердцем женщины в
высшей степени непорядочно. Дойл. Вы хотите сказать, что англичанин посватался бы к другой, а Норе
вернул бы ее письма и подарки с объяснением, что он ее недостоин и
желает ей всяческого счастья? Бродбент.