В Оксфорде я пробыл
год, а затем пошел в Иерусалим, тоже пешком, по вольному ветерку, чтобы
выветрить оксфордскую премудрость. Из Иерусалима я отправился на остров
Патмос и прожил шесть месяцев в монастыре на горе Афон. А потом
вернулся в Ирландию, получил приход и был приходским священником, пока
не сошел с ума. Нора (смущенно). О! Не надо так говорить! Киган. Почему нет? Разве вы не слышали этой истории? Как я исповедовал
дьявола в образе негра и дал ему отпущение грехов, а он заколдовал меня
и лишил рассудка. Нора. Как вы можете говорить такой вздор о самом себе? Стыдитесь! Киган. Это не вздор, это правда - в известном смысле. Но бог с ним, с этим
негром. Теперь вы знаете, какой я бывалый путешественник; чем же я могу
вам служить?
Нора колеблется и начинает нервно обрывать стебли
вереска.
(Мягко удерживает ее за руку.) Дорогая мисс Нора, не рвите цветочки.
Ведь когда вы видите красивого ребенка, вам не хочется оторвать ему
голову и поставить на стол в вазочке, чтоб на нее любоваться.
Кузнечик стрекочет.
(Обращается к нему.) Не бойся, не бойся, сынок, она не станет ломать
твою качельку. (Норе, в прежней манере.) Видите, я совсем сумасшедший;
но это ничего - я не буйный. Ну, так в чем же дело? Нора (в затруднении). Ах, просто так, праздное любопытство. Мне хотелось
знать, какой вам показалась Ирландия - ирландская деревня, конечно,
очень ли маленькой и жалкой, после того как вы повидали Рим и Оксфорд и
другие большие города. Киган. В этих великих городах я увидел чудеса, которых никогда не видел в
Ирландии. Но когда я вернулся в Ирландию, я увидел, что самые большие
чудеса поджидали меня здесь. И они все время были тут, но раньше мои
глаза были для них закрыты. Я не знал, как выглядит мой родной дом,
пока не вышел за его стены. Нора. Вы думаете, это со всеми так? Киган. Со всяким, у кого не только тело, но и душа зряча. Нора. Но скажите по совести, разве люди тут у нас не показались вам
скучными? Наши девушки, наверно, показались вам глупенькими простушками
после принцесс и знатных дам, которых вы видели за границей? Впрочем,
священник, конечно, не замечает таких вещей. Киган. Священник обязан все замечать. Я не стану вам рассказывать о всех
моих наблюдениях насчет женщин, но я вам скажу одно: чем больше мужчина
видел и чем больше он путешествовал, тем больше шансов, что он в конце
концов женится на девушке из своей родной деревни. Нора (краснея от удовольствия). Вы, конечно, шутите, мистер Киган. Киган. Мои шутки заключаются в том, что я говорю людям правду. Это самая
смешная шутка на свете. Нора (недоверчиво). Будет вам! Киган (с живостью вскакивает на ноги). Не хотите ли пройтись по дороге
навстречу дилижансу?
Нора подает ему руку, и он помогает ей встать.
Патси Фарел сказал, что вы ждете молодого Дойла. Нора (тотчас же вздергивая подбородок). Вовсе я его не жду. Удивительно, что
он вообще вздумал приехать после восемнадцати лет отсутствия. И уж
конечно он не может рассчитывать, что мы умираем от нетерпения его
увидеть. Киган. Ну, хоть и не умираете, а интересно все-таки посмотреть, насколько он
переменился за эти годы. Нора (с внезапной горечью). Он, наверно, только затем и приехал, чтобы
посмотреть, насколько мы переменились за эти годы. Ну, так пускай
подождет; увидит меня вечером, при свечах; а я вышла вовсе не для того,
чтобы его встретить, - просто хотела погулять. Пойду сейчас вниз, к
Круглой башне. (Начинает спускаться по западному склону.) Киган. Вы правы. Что же делать, как не гулять в такой вечер. (Значительно.)
Я скажу ему, куда вы пошли.
Нора быстро оборачивается, словно хочет ему запретить;
но глубокое понимание, которое она читает в его глазах,
делает притворство невозможным; она только серьезно
взглядывает на него и уходит.
(Провожает ее глазами и, когда она исчезает за холмом, говорит.) Да,
да. Он приехал, чтобы мучить тебя. И вот уж ты придумываешь, как бы
помучить его. (Качает головой и уходит в противоположном направлении,
погруженный в свои мысли.)
В это время дилижанс уже подъехал, и трое пассажиров
высадились у подножия холма. Дилижанс представляет собой
огромный уродливый рыдван, черный и расхлябанный,
последний пережиток почтовых карет, известных
предшествующему поколению под названием бьянкониевых
дилижансов, по имени предприимчивого итальянца Бьянкони,
пустившего в ход этого рода экипажи. Пассажиры:
приходский священник отец Демпси, Корнелий Дойл - отец
Ларри и Бродбент. Все трое, кутаясь в пальто, вышли на
дорогу и разминают ноги, затекшие так, как это бывает
только после путешествия в ирландском экипаже.
Священник, добродушный толстяк, не имеет ничего общего с
тем благородным типом деревенского пастыря, который
воплощает лучшее, что есть в духовенстве; но он не имеет
также ничего общего с тем низменным типом деревенского
попа, в котором чувствуется настойчивый и неразборчивый
в средствах мужичок, решивший использовать церковь,
чтобы добыть себе привилегированное положение, власть и
деньги. Отец Демпси стал священником не по призванию, но
и не из честолюбия, а просто потому, что такая жизнь ему
подходит. Его прихожане подчиняются ему беспрекословно,
и он взимает с них дань в размере, достаточном для того,
чтобы жить как богатый человек. Засилье протестантов,
когда-то значительное, теперь ослабело и не служит ему
помехой. В общем же это человек покладистый, приветливый
в обращении, даже уступчивый - до тех пор, конечно, пока
ему аккуратно платят за требы и без всяких возражений
признают его право на почет и власть. Корнелий Дойл
невысокий жилистый старик; его обветренное лицо имеет
озабоченное выражение; подбородок гладко выбрит,
оставлены только песочного цвета бакенбарды, кое-где уже
выцветшие, а у корней волос и совсем белые. Одет он так,
как одеваются мелкие дельцы в провинции, то есть в
старый охотничий сюртук и башмаки с резинками совершенно
неохотничьего вида. Он стесняется Бродбента и, стараясь
быть приветливым, проявляет излишнюю суетливость.
Бродбент, по причинам, которые выяснятся позже, не имеет
при себе никакого багажа, кроме путеводителя и подзорной
трубы. Остальные двое нагрузили своим багажом
злополучного Патси Фарела, который ковыляет вслед за
прибывшими; он тащит мешок с картофелем, большую
корзинку, жирного гуся, колоссальных размеров лосося и
несколько бумажных свертков. Корнелий, впереди всех,
поднимается по склону, за ним Бродбент. Затем идет
священник. В хвосте плетется Патси.
Корнелий. Тут крутовато, мистер Бродбент, зато короче. А по дороге пришлось
бы дать крюк. Бродбент (останавливается и разглядывает большой камень). Это, должно быть,
и есть Финианов камень. Корнелий (в совершенном недоумении). Чего-о? Бродбент. Это описано у Мэррея. Один из ваших великих национальных героев
мне не выговорить его имя: Финий и как-то дальше. Отец Демпси (также в недоумении и несколько шокированный). Может быть,
Фин-Мак-Кул? Бродбент. Кажется, так. (Заглядывает в путеводитель.) Мэррей говорит об
огромном камне, связанном, вероятно, с друидическими обрядами; его
якобы забросил сюда сам Фин во время своего знаменитого состязания с
дьяволом. Корнелий (недоверчиво). Сроду не слыхивал. Отец Демпси (очень серьезно и даже с оттенком строгости). Не верьте такому
вздору, сэр. Ничего этого не было. Если вам начнут плести небылицы о
Фин-Мак-Куле и ему подобных, не слушайте, пожалуйста. Это все сказки и
глупые суеверия.