Но кажется, что чеховские персонажи: все эти жалкие, влачащие свои дни в пропыленных конторах клерки, люди "в футлярах", пошлые нувориши, интеллигенты, не знающие, куда приложить свои силы, женщины, задыхающиеся без любви, - "перекочевали" на страницы "Дублинцев". "Облачко" - это же "Толстый и тонкий". Было два приятеля. Один преуспел, а другой так и остался ничем и вот теперь на того, преуспевшего, взирает с подобострастием. А по сути оба пошлы и ничтожны. В "Личинах" просматривается "Смерть чиновника" - та же пошлость пошлого человека; в "Несчастном случае" - "Дама с собачкой" и "Человек в футляре". Или же вдруг мелькнет, как в концовке лучшего рассказа сборника - "Мертвые", образ снега из эпилога "Трех сестер".
Близость творческих установок ощутима и в поэтике. Оба писателя видели зловещие признаки духовного нездоровья своих современников в мелочах быта, поведении, походке, интонации - там, где другая рука, привыкшая к более размашистым мазкам, не нашла бы ничего заслуживающего внимания. Описывая в своих рассказах эту область житейских неурядиц, утверждая бесфабульность как художественную норму, Джойс и Чехов обосновывали новый тип эстетики. В мире, где всем завладела пошлость, нет и не может быть ничего нового. Рассказывать не о чем, можно лишь бесстрастно фиксировать в слове тягостное течение жизни. Боясь оказаться навязчивым, автор как бы предоставляет возможность читателю самому читать текст. Но текст так продуман и до такой степени драматизован, что и в самом деле есть только одна возможность, в одном-единственном месте текста написать: "Идет дождь".
Голос автора чаще всего заглушен многоголосием других персонажей. Голоса живут в прозе, в словах, передающих социальный уровень, духовное развитие, представления о нравственности. В этой новой прозе, где повествовательные возможности классического текста (проза Пушкина, Диккенса, Теккерея), как писал Горький, доведены до предела, приговор произносит не автор, но слово.
"Моим намерением, - писал Джойс, - было написать главу из духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, поскольку, с моей точки зрения, именно этот город является центром паралича".
Паралич для Джойса - это символ ненавистных ему пороков современной ирландской жизни: косности, низкопоклонства, коррупции, культурной отсталости, бездуховности. Дублин интересовал его не только как город, жизнь и нравы которого ему были знакомы до мелочей, но и как одна из древнейших столиц мира, то есть как воплощение города, а следовательно и многообразия социальной и духовной жизни человека.
Эту книгу отличает удивительная цельность. Эстетическим фундаментом "Дублинцев" стала математически точно рассчитанная Джойсом теория прекрасного, три "кита" которой - "полнота, гармония, озарение".
Нет смысла сейчас вникать в метафизический смысл этих категорий - тогда пришлось бы обратиться и к Фоме Аквинскому и Аристотелю, которых Джойс внимательно изучал. Полнота - многоплановое изображение жизни человека и общества. "Я пытался, - писал Джойс, - представить жизнь Дублина на суд беспристрастного читателя в четырех аспектах: детство, отрочество, зрелость, общественная жизнь". Гармония - строго продуманная последовательность произведений, установленная самим писателем: "Сестры", "Встреча", "Аравия" рассказы о детстве; "Эвелин", "После гонок", "Два рыцаря", "Пансион" - о юности; "Облачко", "Личины", "Земля", "Несчастный случай" - о зрелости; "В день плюща", "Мать", "Милость божия" - рассказы об общественной жизни, их сложная внутренняя, тематическая, идейная, интонационно-стилистическая связь друг с другом и с общим замыслом сборника. И наконец, озарение художественный приговор.
Озарение есть и в каждом рассказе (это концовка, выделяющаяся из всего повествования особой ритмической организацией прозы), и во всем сборнике (рассказ "Мертвые", в котором тема физической и духовной смерти и духовного возрождения звучит особенно пронзительно).
"Сестры" - своего рода лирический пролог: слою "паралич" несколько раз встречается в рассказе и в конце концов превращается в лейтмотив, настойчиво напоминающий, что паралич - это не только болезнь, сразившая отца Флинна, но и духовное состояние мира, в который входит ребенок.
Одной из главных причин духовного паралича Джойс считает ирландский католицизм. Отец Флинн, неподвижный, с загадочно-пустой улыбкой на искаженном болезнью лице, воспринимается как символ ирландской церкви. С этим символом тесно связан и другой - чаша для причастия, которая, в свою очередь, обозначает духовную полноту жизни, но ее-то Джойс и не видит в ирландской религии.
С детства у юных ирландцев рушатся надежды, их "чаши" дают трещину от самого первого соприкосновения с действительностью. Радостное чувство открытия прекрасного мира омрачается в рассказе "Встреча" беседой со странным незнакомцем. Грязь, пошлость властно вторгаются в детский справедливый мир.
Но не только в большом мире царят холод, враждебность и пошлость. Нет тепла, понимания, сочувствия и дома. В рассказе "Аравия" сокровенная мечта мальчика купить своей подруге подарок, какой-нибудь пустячок, на благотворительном базаре грубо разбивается о черствость взрослых, забывших про его просьбу. В своих мечтах герои Джойса уносятся в далекие восточные страны, на Дикий Запад, в привольное царство ковбоев. Но как только мечта попадает в сонное царство Дублина, на нее сразу же ложится печать тления. Дублинский благотворительный базар с заманчиво звучащим восточным названием "Аравия" - жалкая пародия на настоящий праздник.
И вот детство позади. Следующая стадия - юность. Эвелин, героиня одноименного рассказа, хотя и понимает, что в Ирландии ее ожидает участь не лучшая, чем судьба сошедшей с ума матери, не в силах порвать с тупой работой, убожеством дома, всем монотонным существованием. Трагедия не только Эвелин, но целого поколения ирландцев в том, что они не могут стряхнуть путы.
Те, кто остаются в Ирландии, обречены превратиться в героев рассказа "После гонок". Джим, сын дублинского мясника (деталь для Джойса весьма значительная), достойный представитель ирландской "золотой молодежи", с юности включился в бессмысленные гонки по жизни.
В рассказе "Два рыцаря" жестоко высмеян моральный кодекс молодых людей, которые не гнушаются никакими средствами - лишь бы раздобыть денег. Само название глубоко иронично: рыцарь, идеал мужской добродетели минувших столетий, в аморальном мире Дублина превратился в жалкого сутенера.
В джойсовском рассказе о ловле жениха ("Пансион") нет ничего комического. Нудный и вязкий быт исключает радость. В этом царстве мясников (отец героини - тоже мясник), расчетливых матерей, девушек, не имеющих никакого нравственного чувства, жить не скучно, но жутко.
В рассказах о зрелости (они же повествуют и об общественной жизни Дублина) перед читателем проходит вереница несостоявшихся людей, которых Джойс видит и в среде буржуазии, и интеллигенции, и рабочих. Паралич охватил все слои ирландской жизни.
Джойс лепит характер из полутонов: в самом отпетом человеке он видит человеческое, а потому сторонится поспешных, скорых выводов. Даже когда степень нравственного падения оказывается сокрушительной, когда мало или же вовсе нет надежды на возрождение (клерк Фэррингтон в рассказе "Личины"), Джойс заставляет нас понять причины краха. Авторская позиция проявляется в случайных, на первый, быстрый взгляд почти незаметных деталях. Но в прозе, в которой нет ничего случайного, не случайно и частое, почти назойливое определение "человек" по отношению к Фэррингтону.