Кроме него, здесь присоединился к нашей группе В.А. Шелль, прикомандированный для участия в экспедиции Зоомузеем Академии наук для собирания памирской фауны. Как специалист-препаратор он должен был заботиться о превращении животных в соответствующий для хранения вид. С легкой руки Крыленко зоолог Шелль в дальнейшем пути слыл у нас «химиком», а киргизы почему-то назвали его «доктором». Наконец, последним членом нашей группы был стрелок-пограничник Семен Надточий; он был сносным переводчиком так как мог немного говорить по-киргизски.
Если прибавить к этим 8 недурно вооруженным членам экспедиции еще десяток стрелков-кавалеристов, у которых, кроме постоянного кавалерийского вооружения – винтовки, шашки, почти у каждого на фуражке был пришнурован капсуль, а к седлу приторочены белые бутылочки-бомбы, – то получался весьма внушительный по размерам и сильный по вооружению отряд, которому опасаться басмачей, оперировавших на нашем пути, во всяком случае было нечего.
Отряд, разбившись в основном на три части: авангард-дозор, караван и арьергард, растянулся в пути почти на целый километр. Караван состоял из 7 тяжело навьюченных лошадей экспедиции. Здесь было упаковано все альпинистское снаряжение: палатки, спальные мешки, рюкзаки с личными вещами, ледорубы, аптечки, и поверх вьюков торчали в разных направлениях остроотточенными концами до 20 пар альпинистских кошек; продовольствие занимало также значительную часть груза каравана. Тут было несколько десятков килограммов сухарей, печение, простой хлеб, крупа разных сортов, макароны, шоколад и сухие фрукты; все это в достаточном количестве; в бидонах – горючее: керосин со спиртом.
Мне, как одному из «солидных по весу людей», предоставили лошадь с крепкой большой грудью и весьма сильными ногами. Коноводы предупреждали, что «Варвар» (так звали лошадь) прекрасен и в «минуту жизни трудную» не выдаст.
Сразу же за лагерем случилась короткая заминка. Скатившийся на дорогу с ближайшей осыпи по склону горы камень испугал одну вьючную лошадь. Она вырвала повод из рук красноармейца и, прижав уши, галопом понеслась в сторону. За ней ринулся на своей киргизской, «весьма дикой» по-нашему, лошаденке Латкин; этим воспользовались «мальцы», жаждавшие момента, когда можно было бы пришпорить лошадей; за «мальцами» – несколько красноармейцев, и мы все галопом помчались за вьючной лошадью, которая в дикой скачке со сбившимся на бок вьюком уносилась все дальше и дальше. Лошадь была поймана и вручена ее проводнику. Латкин при этом пострадал: его «растрепала» лошадь, и он свалился с нее, а лошадь со сбившимся на брюхо седлом стояла около него. Говорит, что не ушибся. Дальнейший путь шел уже спокойно.
Дорога идет то по одному, то по другому берегу реки Исфайрам-Сая, которая из спокойной широкой внизу становилась все бурливее и злей при продвижении вверх по течению. Вдоль обоих берегов расположены кишлаки с небольшими участками ячменя и кукурузы, фруктовыми садами и с такими же высокими тополями, что оставили мы в долине. Горы здесь сомкнулись тесней, ущелье стало уже. Навстречу попадаются стада ишаков, иногда верблюдов, которых гонят в Фергану из Таджикистана за товаром. Маленькие ослики со столь же маленькими седлами, часто семеня своими ножками, обдают отряд тучами пыли и, скрывшись за поворотом, все еще дают о себе знать громким ревом и мелодичным звоном колокольчиков.
Мне пришлось ехать с 5 красноармейцами в дозоре. Ночь скоро спустилась в ущелья. Приятный белесоватый свет лунного диска и звезд как-то успокаивал, однако, при въезде в какой-нибудь кишлак все же настораживаешься: нет ли здесь басмачей, не устроили ли они засаду.
Поздно ночью сделали остановку в Карауле, расположенном в 24 км от Учкургана.
Это последний кишлак, находящийся в цветущих садах, среди полей кукурузы и квадратов рощ пирамидальных тополей. Остановились в чай-ханэ, стоявшей как раз на дороге около реки. Выпили кок-чаю и, напоив лошадей, легли спать тут же, расстелив кошмы. На следующий день мы простились с цветущей Ферганской долиной, которая собственно кончилась в Учкургане, но последние ее участки еще были в Карауле. Мы въехали в узкое ущелье отрогов Альпийского хребта. Шоссе, проводившее нас немного за Караул, кончилось. Дорога стала виться в пробитых человеком скалах и иногда так узка, что осторожно ступающая лошадь едва находила место для копыта.
Чем дальше в горы, тем более диким становился пейзаж. Некоторое время склоны зеленели альпийскими пастбищами, но вскоре только редкая арча на берегу Исфайран-Сая и песчаные осыпи встречали и провожали нас. Исфайран-Сай, принявший здесь слева реку Кичик-Алай (Малый Алай), с ревом мчится вниз, перебрасываясь через громадные камни и вновь превращаясь в ряд водопадов, клокочущих пеной и отливающих радугой водяной пыли. Ненадежные шаткие мостики, перекинутые через реку, с трудом выдерживают одну лошадь с седоком, при этом страшно раскачиваясь. Иногда река заставляет дорогу взбираться вверх и по склону обходить скалистые обрывы.
После полудня опять выехали в раздавшуюся долину и быстро достигли кишлака Лянгар, последнего населенного пункта перед перевалом. Приехав в Лянгар, привязав лошадей и отпустив у них подпруги, мы решили в ожидании каравана отдохнуть и умыться.
На ночь выставили усиленный караул и объявили отряд на военном положении, так как нас предупредили, что еще вчера басмачи орудовали на перевале и разграбили кооператив и что о нашем продвижении они знают отлично. Ночь была спокойная.
Красноармейцы, раньше участвовавшие в военных операциях по уничтожению басмачей, рассказали, как им приходилось, преодолевая трудности горных перевалов и многоводных рек, преследовать везде поспевающие и все знающие басмаческие шайки.
На следующий день, на третий по счету день нашего продвижения от Учкургана, нам предстояло перевалить через Алайский хребет в Алайскую долину. Этот отрезок пути был особенно интересен. Нависшие над дорогой горы великанами уходят ввысь, дорога с трудом умещается на предоставленном ей месте. Часто лошадь, навьюченная снаряжением, останавливалась, ее проводили медленно, с большой опаской, что она не уместится с вьюком на тропинке и скатится вниз в Исфайран. Вскоре дорога завернула резко вправо и начался подъем на перевал. Тропинка чрезвычайно узка: может пройти только одна лошадь и то с трудом. На тропе масса больших и малых камней. Абсолютно некуда поставить ногу, копыта у лошадей сбились в кровь. Верховым лошадям было значительно легче, так как седоки с них слезли и шли за ними, держась за хвост, чтобы несколько облегчить свой подъем. Но вьючным лошадям приходилось трудновато. Иной раз вьюк застревал между камнями и лошадь, потеряв опору под ногами, беспомощно повисала, пока ее не освобождали проводники.
Ущелье, расширенное вверху и очень суженное снизу, спадает крутым уклоном вниз, куда с отчаянным ревом пробивается большой горный поток. Некоторые считают его началом Исфайран-Сая и называют именем перевала – Тенгиз-Баем. Берега и скалы покрыты арчей. Этот путь был наиболее опасным, так как из-за любой скалы маленькая кучка басмачей могла бы поодиночке перестрелять всех нас, с таким упорством лезущих вверх.
Но мы беспрепятственно прошли опасный путь и к полудню были уже на перевальной точке Алайского хребта. Анероид показывал высоту 3600 м над уровнем моря. Холодный пронзительный ветер, дующий с Алайской долины, гулял беспрепятственно на этой высоте.